– По-видимому, его величество не был столь влюблен в меня, если не смог выждать какие-то жалкие четыре месяца, – с глубоким вздохом промолвила она, но на губах ее, по свидетельству посла, «играла улыбка».

Государственный секретарь Елизаветы, сэр Уильям Сесил, продвигал претендентов-протестантов. Он начал с шотландца Джеймса Хэмилтона, 3-го графа Эрена (1537–1609). Джеймс, как со стороны отца, так и матери, являлся потомком шотландских королей и одно время был даже вторым по праву наследовать престол Шотландии. После смерти короля Джеймса V Стюарта, оставившего после себя крошечную дочь Марию, отец графа Эрена был назначен регентом при несовершеннолетней наследнице. Все его помыслы и действия были устремлены на то, чтобы женить сына на этой крохе. В конце концов, победила профранцузская партия, Марию Стюарт отправили во Францию в качестве невесты дофина, наследника престола, и малолетний Джеймс последовал за ней.

Там он сделал карьеру в качестве офицера швейцарской гвардии короля, но, в конце концов, за свои протестантские убеждения был арестован. Лорд Уильям Сесил устроил его побег через Швейцарию и дал ему приют в Лондоне. Проект брака графа Эрена с Елизаветой, суливший укрепить союз между Шотландией и Англией, пользовался большой поддержкой в Шотландии, начиная с одного из ведущих священнослужителей этой горной страны, знаменитого протестантского проповедника Джона Нокса. В своих проповедях он провозглашал, что «противно природе, когда правит женщина и господствует над мужчиной». Однако Елизавета с самого начала отвергла кандидатуру Эрена, официально сообщив об этом послу Шотландии[13].

Но Сесил не отступил и, подобно опытному шулеру, извлек из рукава другой, утаенный про запас козырь – шведского принца Эрика[14] (1533–1577). Тот прямо-таки горел желанием заключить в свои объятия королеву Англии. Елизавета подобного рвения не проявила и вступила с ним в обстоятельную переписку, которая ни шатко ни валко тянулась некоторое время и потихоньку заглохла, когда в 1560 году принц после смерти отца стал королем Эриком XIV.

Филипп II был вынужден отказаться от идеи заключить брак с Елизаветой, но отнюдь не похоронил надежду навязать ей мужа-католика, благо в его династии Габсбургов многодетность считалась благословением Божьим. Как невест, так и холостяков там всегда было в изобилии, а потому он без труда нашел двух кандидатов, эрцгерцогов Фердинанда и Карла. Король настолько спешил, что даже не счел нужным остановить свой окончательный выбор на одном из них. Это дало Елизавете повод еще раз зло посмеяться над испанцами. Когда испанский посол де Квадра, сменивший на этом посту графа де Фериа, явился к ней с этим проектом, она насмешливо спросила его, какой же, все-таки, из эрцгерцогов предназначен ей в мужья. Тот быстро пораскинул мозгами и предложил более молодого Карла, сына императора Священной Римской империи Фердинанда I. Королева начала привередничать. Сначала ей не понравилась внешность претендента, мол, слишком у него большая голова и больно он уж, на ее вкус, полный. Поскольку эрцгерцог был одним из 15 отпрысков императора (причем все они ухитрились дожить до совершеннолетия, что по тем негигиеническим временам было поистине чудом), дела с финансами у него обстояли неважно. Королева долго капризничала, а потом заявила послу:

– Я не могу вступить в брак с человеком, коего должна кормить, и поведать всему свету, что взяла себе в мужья особу, каковая не в состоянии содержать себя.

Надо сказать, что Елизавета очень ловко умела перекладывать свои расходы на подданных. Она чрезвычайно любила гостить со своей свитой в знатных семьях, которые после такой великой милости, оказанной им, потом по десятку лет выплачивали долги. В копеечку влетали устраиваемые по этому случаю празднества, ибо в ходе развлечений свита поглощала неимоверное количество напитков и яств. Например, два с половиной дня приема королевы в поместье лорда Норта обошлись ему в 761 фунт. При этом было выпито 74 бочки пива, 6 бочек кларета, 20 галлонов шампанского, съедено 32 лебедя, 34 поросенка, 32 гуся и несчетное количество дичи, рыбы и устриц. Помимо этого лорд Дадли положил начало обычаю, согласно которому королеве вручался дорогой подарок при прибытии в поместье и другой – при отъезде. Поэтому большая часть огромного собрания серебра и украшений Елизаветы состояла именно из таких подношений.

Но этот абзац – всего лишь небольшое отступление от главной темы о монархах, сватавшихся к королеве. История с Карлом тянулась чуть ли не десять лет, пока у эрцгерцога не лопнуло терпение и он не женился на принцессе Марии-Анне Баварской, с которой прижил, по примеру родителей, равным образом 15 детей, в частности, будущего императора Фердинанда II. Но это совершенно не означало, что католики оставили надежду вернуть Англию в лоно истинной церкви. Была задумана более многоходовая комбинация, героем которой стал дон Хуан Австрийский (1547–1578), побочный сын императора Карла V Великого от некой немецкой дамы, т. е. он приходился сводным братом уже известному нам Филиппу II. Император Карл V официально признал его своим сыном. Красивый, бесстрашный и исключительно обаятельный, дон Хуан отверг пожелание отца посвятить свою жизнь религии и очень рано прославился как блестящий воитель. Подобно всем королевским бастардам, им владела навязчивая идея стать законным монархом. С этой целью он собрался предложить свою кандидатуру овдовевшей Марии Стюарт, королеве Шотландии, с расчетом, что после смерти Елизаветы она унаследует также и английскую корону. Только преждевременная смерть дона Хуана от тифа в военном лагере в Намюре во Фландрии помешала проведению этого замысла в жизнь – неравнодушная к мужской красоте Мария вряд ли бы устояла перед его чарами.

Елизавету уговаривали вступить в брак все, начиная с ее преподавателей и кончая парламентом. Уже известный нам ее наставник Эскем писал своему коллеге:

Когда их совместные усилия – воззвания к разуму, политической целесообразности, мнению античных классиков – потерпели поражение, хорошо изучивший свою ученицу наставник пришел к обескураживающему выводу:

– Она по своей собственной воле, без чьего-либо совета, испытывает отвращение к замужеству и воздерживается от него.

Действительно, Елизавета постепенно создала вокруг себя двор по образцу рыцарских романов и легенд, где окружающие должны были поклоняться ей, изображая безнадежно влюбленных, обожающих свою королеву, пребывающую на недостижимой для простого смертного вершине. При этом жен у них как будто бы и не было – они невидимой тенью маячили где-то на заднем плане, погруженные в прозаическую трясину домашних хлопот.

Роберт Дадли, граф Лестер, не терявший надежды стать ее супругом, устраивал роскошные празднества, сопровождавшиеся представлениями аллегорического характера, например соревнованием Юноны и Дианы, причем чаша весов склонялась в пользу Юноны. Но такое сравнение Елизавете не нравилось. Вельможи продолжали осаждать ее с требованием выйти замуж, некоторые были даже склонны допустить ее брак с Дадли. В первые пять лет после восшествия на престол она могла бы вступить в брак с кем угодно, и англичане благосклонно приняли бы эту особу в качестве мужа королевы. Особенно донимал ее парламент, но Елизавета умышленно старалась созывать этот орган как можно реже, лишь в случаях чрезвычайной нужды. Она не хотела попадать в положение просительницы денег и занимала их где и у кого угодно, лишь бы не попасть в зависимость от членов этого крикливого и скупого сборища. Тем временем произошло событие, которое, казалось бы, поставило ребром вопрос о браке королевы.