Вспомнил вчерашний день. Думаю, моё сознание не смогло переварить бредовости происходящего и вытеснило информацию в тот дальний чулан мозга, где покоится мусор от просмотренных фильмов ужасов, кадров с кровавых мест преступлений, хроники землетрясений, цунами и геноцида.

Отчётливо помню шок, когда я понял, что гроб сожгут прямо здесь и сейчас. Служители проворно убрали цветы, снова завыл орган и скрипки. Гроб вздрогнул и стал медленно опускаться вместе с подиумом. Музыку сделали громче, наверное, чтоб заглушить шум механизмов. Я расслышал звук, похожий на щелчки старой лебёдки, в моём прежнем доме так работал лифт. Гроб исчез, на его месте чернела прямоугольная дыра в полу. Потом оттуда поднялся пустой подиум.

На улице я оказался под одним зонтом с Джил. Лил дождь. К нам подходили, я без конца пожимал руки, кивал, что-то бормотал. Я пытался разглядеть трубу и дым, но мы стояли слишком близко к зданию. Джил сказала, что нужно дождаться урны с прахом, я покорно согласился. Я думал, будет что-то вроде античной вазы, мрачной и строгой. Нам вынесли коробку с бантами, похожую на рождественский подарок. В лимузине мы ехали молча, коробка стояла между нами, Джил придерживала её рукой. На всякий случай.

В лифте я спросил про сестру. Джил сказала, что Мэгги лежит с жутким гриппом, температура под сорок. Двери в их квартиру были распахнуты настежь. На створках висели чёрные банты. По комнатам хмуро бродили гости, бесшумно скользили официанты.

На поминках меня вырвало: мне налили водки, я сделал глоток и едва успел добежать до уборной. Больше я не пил, а по пути домой заснул в такси.

Солнце сползло с Родченко, я наконец собрался с силами и поплёлся в ванную. Затрещал домофон. Со щёткой во рту, капая белыми кляксами на паркет, я нажал кнопку:

– Х-хто?

– К вам посетитель, – раздался официальный баритон консьержа, – госпожа… извините, как? – на том конце происходил диалог. – Госпожа… Гордиенко.

Я натянул халат, пытался отыскать тапки. В дверь постучали.

– Открыто! – крикнул я.

На пороге стояла Джил, в руке два картонных стакана.

Быстро вошла, бросила сумку в угол, громко стуча каблуками, прошла в комнату. Запахло кофе. Я сделал глоток, сел напротив в кресло. Было видно, что Джил вымоталась, лицо осунулось, в глазах появилось что-то злое. Мне не приходилось иметь дело со вдовами, я пил кофе мелкими глотками, бесконечно запахивал и поправлял халат.

Она встала, прошла к окну.

– Я говорила с Дугласом, – не поворачиваясь, сказала она, – Дуглас предупредил, что они попытаются отбить страховку.

– Что? Кто? – я не понял ничего. – Какой Дуглас?

– Наш… Мой юрист, – Джил повернулась. Лица я не видел, лишь контур и сияние. – Страховая компания хочет квалифицировать смерть, как самоубийство.

Она так и сказала – квалифицировать.

Я поёжился, по полу дуло, тапки я так и не нашёл.

– Дуглас сказал, что тебя непременно будут мурыжить. Ты был последним, кто… – она замялась, подбирая слова. – Последний, с кем он…

– Ну и что? Причём тут я?

– Ты? Ты не причём. Будут вынюхивать, о чём вы говорили, какое у него настроение было, что и сколько пили, понимаешь?

Я кивнул. У меня началась изжога. Я поставил картонный стакан на пол.

– Дуглас тебе позвонит, – Джил поставила свой стакан на стол. – О’кей?

Она подошла, провела пятернёй по моей макушке, взлохматила волосы. Села рядом, притянула к себе.

– О чём вы там говорили? – тихо спросила она. От неё горьковато пахло кофе.

Я пожал плечами, хмыкнул.

– Он про нас не догадывался? Ничего не говорил тебе? – Джил ткнулась носом мне в щёку.

Я помотал головой.

– Уверен? – спросила она. Потом выдохнула со всхлипом. – Господи, как же я устала! Если б ты знал. Если б ты только знал.

В спальне она запуталась с застёжкой, повернулась ко мне спиной. Я расстегнул. На гладких плечах у неё пестрели конопушки. Она стянула юбку через голову, почему-то осталась в колготах и высоких сапогах. Запиликал мой телефон. Я, путаясь в халате, перескочил через кровать. На дисплее зажглось имя. Опередив автоответчик, схватил трубку.

– Да! – громко сказал я.

Джил бросила сапоги на пол, на цыпочках прошла к зеркалу, подняла руки, потянулась. Втянув живот, посмотрела на меня через плечо.

– Да, конечно. Буду в три, – я кивнул головой, добавил. – Хорошо, захвачу. Да, непременно.

Джил подошла ко мне. Я быстро нажал отбой. Джил молча смотрела мне в глаза, чуть исподлобья, не то зло, не то с насмешкой.

– Клиент… – непроизвольно начал я. – Там интересный Михайлов и Клуцис… Надо посмотреть…

Джил молча кивнула, медленно села на кровать. Тихо сказала по-русски:

– Димитрий, кончайте пудрить мозг.

Ласково улыбаясь, перешла на английский:

– Твой клиент, кстати, неплохо играет в теннис. Второе место на юниорском кубке в Сан-Диего. Не думаю, что это твой уровень, но тебе ведь надо с кем-то играть в теннис. По средам.

Я положил трубку, сел на край кровати. С фотографии мне улыбалась мать, отец смотрел куда-то в сторону. Рядом лежал круглый камушек, похожий на солодовую ириску. Придерживая халат, я дотянулся до фотографии и перевернул её лицом вниз.

Воронёнок уже оперился, но летать ещё не умел. Чёрный и носатый, ростом с мелкую курицу, он неуклюже скакал по стриженой траве, пугливо глазея по сторонам и приближаясь к краю газона. Перевалившись через кирпичный бордюр, запрыгал по серым плитам тротуара в сторону дороги. Машины тут проезжали редко, дорога по территории отеля шла с ограничением скорости в двадцать пять миль.

Основное шоссе проглядывало сквозь пыльные кусты азалий. Плотный поток автомобилей взлетал на холм и весело ухал вниз, уносясь в сторону океана, бесцветный кусок которого приклеился к такому же белёсому скучному небу. На открытой террасе никого, кроме Лиса не было, сухой китаец с плоским терракотовым затылком допил свой апельсиновый сок и ушёл, придавив пятёрку стаканом в неопрятных рыжих потёках. Воронёнок соскочил с тротуара на дорогу.

Появилась официантка, Лис попросил ещё минералки. Она молча кивнула, взяла с соседнего стола грязный стакан и деньги. «Лет тридцать, – подумал Лис про официантку, – наверное, уже поставила крест на карьере кинозвезды. – Тут, в Калифорнии каждый официант несостоявшаяся знаменитость. Впрочем, апломб обратно пропорционален возрасту». По дороге прошелестел белый «линкольн», чёрное колесо с серебряными спицами пронеслось в полуметре от воронёнка. Он испуганно отскочил, попытался забраться на тротуар, перевернулся, беспомощно хлопая куцыми крыльями. Кое-как встал, недовольно нахохлился, пару раз клюнул асфальт и снова запрыгал к середине дороги.

– Спасибо, – Лис с удовольствием сделал большой глоток, поставил стакан.

Официантка снова кивнула. Столы на террасе были из кованого ажурного металла, толстый стакан звякнул, стол отозвался тонким звоном. Как камертон.

– Хотите сыграть? – спросил Лис.

Официантка обернулась, без особого интереса спросила:

– В кино?

– Кино? – не понял Лис, засмеялся, снял солнечные очки. – Не в кино. Нет.

Официантка молча разглядывал его.

– Сыграть, – повторил он. – На деньги. На желание. Просто так – ни на что.

– Я не азартная, в карты не играю, – официантка собралась уходить. – Спасибо за предложение.

– При чём тут карты? Я сам карты не очень… Слишком легко мухлевать, исчезает элемент непредсказуемости.

Он улыбнулся и добавил:

– Просто скучно, – он отогнул манжет, взглянул, – нужно как-то убить три часа и двадцать пять минут, – улыбнулся и добавил, – и я вас вовсе не клею.

– Ну, слава богу, – она насмешливо выдохнула. – У меня тут каждый второй ассистент Копполы или Спилберга.

– Ну да, такой город…

– Да уж. Такой вот.

Пожалуй, лет двадцать семь, подумал Лис, у брюнеток с возрастом как-то не очень ясно. Она напомнила ему Зету, на которой он чуть не женился четыре года назад, Зету из Хайфы, смуглую и жилистую, как подросток-индеец. Из племени сиу.