И однажды катакомбы спасли ему жизнь.
Виерину тогда только-только исполнилось четырнадцать, и он страдал от первой в своей жизни любви. Его избранником оказался наследный сын соседа-барона, мужчина, старше него самого на десять лет. Он уже был женат, имел двух детей, и на Виерина не обращал ни малейшего внимания.
Как же это было обидно!
Виерин в те дни едва ли не переселился в катакомбы. Он приходил туда каждую ночь, устраивался среди натасканных из замка подушек и одеял, и мечтал. Он представлял, как отец поссорится с соседом-бароном, и как король во избежание вооруженных стычек между своими вассалами прикажет отдать Виерина младшим супругом его любимому Томарио. Конечно, такой брак поставил бы его в подчиненное положение в чужом доме, и в большинстве случаев судьба младших мужей была незавидной, но в фантазиях Виерина Томарио любил его. А наличие жены и детей… что ж, не так уж редки в их стране тройственные союзы. Как-то же младшие мужья с женами уживаются!
В тот вечер ничто не предвещало грядущей беды. По крайней мере, сколько Виерин ни думал об этом впоследствии, никаких знаков судьбы он так и не вспомнил. Он поужинал вместе с родителями, братьями и сестрами, почитал в своей комнате книгу и, дождавшись пока все в замке заснут, спустился вниз. «К себе», — как он тогда думал о катакомбах. Там он почти сразу лег в постель и спокойно проспал до следующего утра. Ему даже не снились кошмары! Как счастлив он тогда был… но сам, как водится, не понимал своего счастья.
Проснулся он по обыкновению рано. Необходимость каждое утро перебираться из катакомб в комнату наверху приучила его вставать одновременно со слугами. Однако в то утро он не спешил. Внутренние часы подсказывали ему, что времени хватит. Он неторопливо оделся, зажег светильник, заправил постель… Но уже в подвале замка почувствовал странный запах: густой, сладковатый. Пусть не сразу, но Виерин узнал его, и опрометью побежал наверх выяснять, что случилось. И увидел… увидел… бойню. Повсюду лежали изрубленные тела слуг и гарнизонных солдат. Не пожалели никого: ни мужчин, ни детей, ни женщин… последним, судя по состоянию их одежды и по позам пришлось хуже всего: их перед смертью насиловали.
Всю свою семью он нашел в главном зале. Отец и старшие братья погибли с оружием в руках, а мать и сестры…
Виерин сморгнул подступившие слезы и остановился, чтобы дать себе передохнуть. Здесь, в темноте и тишине незнакомых ему коридоров, время как будто перестало существовать. Он не знал, как давно убежал из замка: час назад? Два? Или больше? Ноги, обутые лишь в мягкие домашние туфли, протестующе ныли, каждый неровный булыжник грозился стать причиной падения. Далеко не первого за сегодня… Виерин поднес к губам разодранную в кровь ладонь и лизнул, смягчая боль и в то же время — напоминая себе, что ценой промедления может стать его жизнь.
Несмотря на усталость, на страх и отчаяние, нужно было идти дальше. Выбраться отсюда и отомстить!
Сегодня он узнал, кто четыре года назад зверски убил всю его семью. И это стало для него почти смертельным ударом. Ведь этому человеку он доверял! Считал его своим спасителем, покровителем… своим будущим мужем.
Тогда, четыре года назад, Виерин целые сутки просидел над трупами своей семьи. Он держал маму за руку, гладил сестренок по волосам и говорил, говорил с ними. Убеждал их встать, прекратить притворяться мертвыми… когда на следующий день в замок прибыли что-то заподозрившие соседи, многие подумали, что Виерин от горя сошел с ума. И только граф Догун Гернийский взялся привести его в чувства. Он перевез его в собственный замок, и заботился о нем, как о родном. В тот же год он сделал ему брачное предложение, на которое Виерин ответил согласием. Нет, он не был влюблен в годящегося ему в отцы графа, но рядом с ним чувствовал себя защищенным, и это тогда казалось важнее всего. Ведь те, кто убил его семью, однажды могли прийти и за ним.
К тому же Догун никогда не повышал на него голос, прислушивался к его желаниям, дарил дорогие подарки… Да что уж там! Внимание столь богатого и могущественного человека льстило, заставляло чувствовать себя привлекательным. И граф был нестар, физически очень силен, статен, возможно, даже красив. Лучшего мужа, как до сегодняшнего утра казалось Виерину, было бы не найти. И он не возражал против того, чтобы впоследствии Виерин завел себе наложницу, обеспечил свой род наследниками…
Еще бы он возражал! Ведь, как выясняется, Виерин должен был лишь ненадолго пережить свою с ним свадьбу.
Последние три года по настоянию Догуна он провел в закрытой мужской школе, где получил очень хорошее и дорогое образование. Он всерьез готовился стать хозяином собственных земель и достойным спутником графа. Лишь недавно, став совершеннолетним, он вернулся в родной замок. Как же давно он там не был! И оказывается, в его отсутствие слишком многое изменилось… Всех слуг, управляющего, коменданта и солдат отбирал Догун и он же от имени Виерина платил им жалование. Так что и верны они были не своему барону, а графу. К нему же относились то ли, как к неразумному ребенку, то ли, как к почетному узнику. Камердинер следовал за ним повсюду, даже спал в одной комнате с ним. И эта назойливая то ли слежка, то ли забота, и стала причиной того, что Виерин узнал о планах графа. Он слишком привык к одиночеству и самостоятельности, чтобы терпеть подобное отношение слуг. Но его приказов они не слушали: лишь улыбались слащаво и повторяли, что все делается для его же пользы. Поэтому Виерин решил сбежать от них, отправиться в замок к графу и серьезно поговорить со своим женихом.
Он все еще просыпался рано — учеба в закрытой школе не способствует праздности, — а потому для него не составило труда встать, когда камердинер еще спал, тихонько одеться в то, что оказалось под рукой, и выскользнуть из своей комнаты. Он столько лет подряд возвращался незамеченным из катакомб, что привык прятаться в собственном замке. И этот навык сослужил ему службу.
Он беспрепятственно добрался до гарнизона и остановился возле караулки передохнуть и оглядеться, чтобы понять, как выбраться из замка. Лошадь Виерин брать не хотел: верхом бы его точно не выпустили. Можно было перебраться через стену, благо он еще с детства знал удобное место, а можно было попытаться проскользнуть мимо стражников.
В караулке оказалось куда больше народу, чем он рассчитывал. Не только часовые, но и сам комендант. Они что-то бурно обсуждали и громко, грубо смеялись. Услышав свое имя, Виерин невольно прислушался. И услышал такое, от чего его волосы буквально встали дыбом.
Все эти люди — и комендант, и часовые — были здесь в ту страшную ночь. Это именно они по приказу графа вырезали в замке всех живых. Они убили его семью, они насиловали служивших ему женщин. И теперь чувствовали себя здесь хозяевами, потешаясь над «наивным молокососом», который вскоре будет ублажать их господина. И который через месяц-другой умрет.
Виерин не помнил в точности, но, кажется, он вскрикнул. Его заметили, убийцы выбежали из караулки. Комендант увидел его сразу, и сразу же понял, что Виерин все слышал, что он теперь знает… на его лице появилась мерзкая похабная ухмылка. Он смотрел презрительно, свысока, как на жертву. Считал, что из замка Виерину никуда не деться. И, глядя прямо ему в глаза, отдал своим людям приказ поймать «мальчишку» и запереть его в подвале до дальнейших распоряжений графа.
Упоминание подвала вывело Виерина из ступора. Он бросился бежать, но не к открытым воротам, как ожидали враги, а к замку, в тот самый подвал.
Наверное, если бы стражники не были уверены в своей победе, они бы догнали его. Все же по физической подготовке Виерину было далеко до тренированных воинов. Но они играли с ним, как сытая кошка с полузадушенной мышью. Улюлюкали ему вслед, никого не стесняясь. Все, все в замке были Виерину врагами. И в чем-то это было даже хорошо. Значит, ни за кого из оставшихся там людей он не нес ответственности.
Когда он открыл вход в катакомбы, преследователи были уже совсем близко. Еще чуть-чуть, и его схватили бы, и тогда ничто не спасло бы его от скорой смерти. Но на пороге катакомб враги замешкались. Он, прекрасно знавший близлежащие коридоры, уверенно побежал в темноту. Им же пришлось задержаться для того, чтобы взять светильники. Да и суеверный ужас перед древними катакомбами в простых вояках был слишком силен.
