Руквуд поднял свободную руку, шевеля пальцами — сквозь них посыпался переливающийся всеми цветами радуги песок.
— Вы обронили, — с ехидной улыбкой просипел Руквуд.
За плечом Альбуса Скорпиус издал полный обреченности вздох.
— Да-а-а, маленькие львята, — заулыбался Руквуд, показывая свои сгнившие зубы.
— Кто ты такой! — крикнула Роза, заставив Альбуса вздрогнуть, а Руквуда — опешить…
— Эй, Трэверс! Ты погляди, какая бесстрашная маленькая ведьма! — Руквуд расхохотался скрипучим смехом и спрыгнул на пол залы, подняв облачко пыли вокруг подошв своих ботинок.
— Экспелиармус! — истошно завопил Скорпиус, выбросив руку перед лицом Альбуса.
— Бомбарда! — крикнул кто-то за Руквудом.
— Остолбеней!
Стена над головой Альбуса пошла трещинами и рванула, разлетаясь на осколки.
Альбус согнулся пополам, закрывая голову рукой. Скорпиуса отбросило назад. Альбус видел, как друг врезался спиной в стену и сполз по ней вниз.
Глаза Скорпиуса были закрыты.
— Эверте Статум!
Розу оторвало от земли. Обернувшись, Альбус увидел, как ее несколько раз крутануло в воздухе, и она безжизненным комом рухнула вниз.
Альбус повернулся к Пожирателям смерти, выставив перед собой волшебную палочку. Она ходила ходуном, выписывая перед ним дуги — так дрожала рука. Руквуд обернулся, переглянувшись со своими дружками, и, не сговариваясь, они захохотали во весь голос.
Руквуд взмахнул палочкой, даже ничего не произнося, и Альбуса отбросило в другой конец зала. Он не долетел до стены и упал на землю.
Он обернулся в поисках друзей.
Скорпиуса завалило комьями грязи из разверзнувшейся стены. Роза распласталась на песке.
— Бомбарда! — выдохнул Альбус, чувствуя, как все перед ним мутнеет. Последнее заклинание, услышанное только что, показавшееся ему самым мощным из тех, что он уже слышал прежде. — Бомбарда… — прошептал Альбус.
Его рука упала на землю, и волшебная палочка выпала из нее, покатившись дугой.
========== Глава 26. ВОЗВРАЩЕНИЕ В ХОГВАРТС ==========
Рон очень тихо закрыл книгу, придерживая массивную обложку большим пальцем. На обложке золотыми размашистыми буквами было написано: «Зайчиха-шутиха и другие сказки барда Бидля».
Хьюго тихонько посапывал, свернувшись клубочком, и его рыжие волосы солнышком разметались по подушке.
Рон, стараясь не дышать, чтобы не разбудить сына, осторожно поправил сползшее одеяло, опустил книгу на прикроватную тумбу и дернул веревочку на ночнике.
Теперь, когда свет в комнату проникал только из раскрытого окна, все кругом окрасилось темно-синими тонами, и разбросанные по полу игрушки оказались серьезным препятствием.
Рон поднялся с края кровати, еще раз глянув на одеяло, чтобы убедиться, что Хьюго укрыт хорошо и надежно, и чуть нагнулся, всматриваясь в машинки и разобранные на детали фигурки волшебных и самых магловских существ. Перед каждым шагом он выставлял вперед ногу, шаря босыми пальцами по ворсу ковра, отбрасывал в сторону любой попавшийся на его пути предмет и ступал дальше.
Его не столько волновала возможность наступить на что-то острое, сколько то, что любой шум может разбудить Хьюго. Чем старше сын становился, тем сложнее было загнать его в постель, только на Орлиные скалы опускались сумерки. Одним надежным способом для Рона все еще оставались сказки, которых Хьюго ждал каждый вечер. Но что-то подсказывало Рону, что скоро и их волшебное свойство усыплять сына растворится в его взрослении.
Рон выглянул в окно, окинув взглядом просторы Орлиных скал. Он так и не понял, почему это место назвали именно так. Из окна открывался вид на широкие поля с окаймляющими их вдалеке хвойными лесами. Совсем далеко, вдоль по дороге, та срывалась вниз к каменистому пляжу, где волны белыми барашками взлетали к заросшим сорняком холмам.
Ближайший дом, который занимала такая же семья волшебников, находился за много миль на север. И здесь в любое время дня и ночи было тихо. Гермиона не раз говорила о том, что хочет перебраться в город, но Рон слишком полюбил это место за прошедшие годы. Он оглянулся на спящего сына, прежде чем задернуть шторы на ночь, и подумал о том, что, возможно, когда лето закончится, ему придется подумать о новом доме. Как бы здесь не было хорошо, без детского смеха на мили вокруг останется только тишина.
Рон задернул шторы, и комната погрузилась во мрак.
Он часто вспоминал о том, как учился в школе. О том, как для него было это важно. Наверное, если бы не его собственные воспоминания, он никогда бы не отпустил своих детей так далеко и так надолго. К концу учебного года Роза писала все реже. Рон не сомневался, что и Хьюго будет отправлять по нескольку писем в неделю… но только поначалу. Пока не обзаведется новыми друзьями и не уйдет с головой в учебу.
Совсем скоро у них с Гермионой наступит время только для них двоих.
С тех пор как в их жизни появилась Роза, а следом за ней и Хьюго, Рон и Гермиона чуть ли каждый вечер мечтательно рассказывали друг другу о том, чем будут заниматься, когда дом вновь опустеет. Хотя что-то подсказывало, что это время будет здорово потревожено семейством Поттеров, чей младший ребенок тоже уедет учиться.
Рон даже не предполагал, что всего через несколько месяцев после отправления младшего сына в школу именно он будет устраивать шумные вечеринки в новом доме, только бы заглушить тоску по своим детям.
Рон нащупал ручку двери и напоследок еще раз взглянул на Хьюго. Тот перевернулся на другой бок, издав громкий утробный храп.
«Не завидую я его соседям по спальне», — ухмыльнулся про себя Рон.
Только он вышел в коридор, стены которого были щедро утыканы светильниками, Рон поморщился и потер глаза: что для Гермионы было действительно важно, так это хорошее освещение. Находясь внутри дома, не оставалось возможности понять, день сейчас или ночь, если не смотреть на часы — так ярко и светло было кругом.
В их доме было всего два этажа. После жизни, проведенной в «Норе», дом не переставал казаться Рону слишком уж низким. Но он знал, что когда они купят новый, в черте города, где всегда будет шумно вокруг, лестница на второй этаж исчезнет, а комнаты станут еще меньше. В конце концов, им с Гермионой больше и не надо. Самые просторные спальни будут у детей. Они будут пустовать большую часть времени, но Рон уже видел бунтарские плакаты над кроватью Хьюго и розовую комнату с хрустальной люстрой Розы. Надежды отцов сильнее здравого смысла. Куда уж Рону было думать о том, что выкрашенные в розовый цвет обои окажутся погребенными под рисунками из баллончика, газетными вырезками и теми самыми бунтарскими плакатами.
Рон спускался по ступеням в гостиную, наслаждаясь тишиной. Бывая в гостях у сестры, он удивлялся скрипящим половицам и расшатанным ступенькам. Его дом был его гордостью. Иногда Рон задавался вопросом, так ли уж ему все это важно или же его подкупает Гермиона, снисходительно отдергивающая ножку у скрипнувшей под ней половицей в доме Поттеров. Рон уже давно потерял эту грань, где он что-то делает только для себя, а где — для жены и детей. Последнее каждый раз оказывалось куда более важным «для себя».
Рон пробежал по ступеням, он знал, что жена ждет его внизу. Каждый вечер он поднимался наверх, уложить детей спать, пока Гермиона усаживалась за столом в дальнем углу гостиной, где вновь могла погрузиться в работу. И каждый вечер, когда он спускался вниз, бумаги уже были разложены ровными стопками по краям стола, а Гермиона сидела на диване, каждым своим движением показывая, как ждет его.
Рон слетел с лестницы, уже предвкушая, как плюхнется на диван и включит телевизор, стараниями отца настроенный на магловские телепередачи.
Диван оказался пуст.
Рон озадаченно посмотрел в дальний угол гостиной. Гермиона взмахнула волшебной палочкой, и толстенная стопка бумаг взлетела в воздух и с грохотом рухнула на край стола. Гермиона тут же подтянула к себе, теперь уже без волшебства, следующую стопку.
— Я знаю, — виновато сказала она, не поднимая головы. — Мне осталось совсем немного.
