- Жена генерал-полковника Лаврова, - на всякий случай, если маршал подзабыл, напомнил адъютант и вышел.

Маршал поднялся из-за стола, заулыбался смущенно, с трудом припоминая, как это - казаться располагающим, открытым собеседнику?

- Ну... ну... не надо... садитесь... разберемся...

Женщина разрыдалась. Маршал налил воды, засуетился, как человек, явно не имеющий представления о помощи ближнему в беде... Наконец женщина пришла в себя, вытерла слезы.

- Расскажите, что случилось... - Маршал опустился в начальственное кресло, обрел привычную уверенность.

Женщина с трудом сдерживала вновь подступившие рыдания:

- Ему стало плохо... Я была в своем училище... мама говорит, что он никого не вызывал, только прилег... вдруг примчались трое здоровенных... выправка как у ваших... так мама говорит... оказалось скорая психиатрическая помощь... психиатрическая!.. Понимаете...

- Господи! - Маршал покачал головой. - Он приехал домой с работы?

- Нет... - женщина промакнула слезы платком. - Он мне позвонил, предупредил, что заедет на Старую площадь по делу, а потом домой...

- Господи! - Вырвалось у маршала. - Вот оно что!

- Понимаете... - не унималась женщина, - их никто не вызывал... никто!.. Муж сопротивлялся... его скрутили... ремнями... - Женщина разрыдалась, - смирительную рубашку на Сашу!.. за что? Кто эти люди? Кто их прислал?..

Маршал нервно шагал по кабинету:

- Успокойтесь! Все образуется... Я помогу... позвоню... сейчас вас доставят домой. Турбин! - крикнул в селектор. - Отправьте жену генерала Лаврова и проследите, чтобы все было в порядке.

Маршал обнял женщину за плечи, проводил до порога и с облегчением притворил плотную дверь.

Поднял трубку телефона с гербом, спросил тихо, стараясь придать голосу наибольшую беспристрастность:

- Что там случилось, Герман Сергеевич? Рвался в цэка?.. Тоже мне, новый генерал Григоренко! Мудак! Теперь все в порядке?.. Отлично.. Приходила... только что... Я?.. Я обещал помочь.

- Что думаете делать? - Пророкотала трубка.

- Ничего, - отрезал маршал.

- Единственно верное решение, - поддержали в трубке, - мудро... обещать и... ничего не предпринимать. Никогда не нужно загонять в угол отказом, лучше всего соглашаться... и все оставлять без изменений. Как насчет охоты?

- Выпал снежок, - поделился восторженно маршал, напрочь забыв о Лаврове и его плакальщице-жене, - по первопутку... эх, мазанул я в прошлый раз поросенка... не на том номере стоял... поедем в Лотошино... царская охота, доложу я вам... В прошлом сезоне мы с Пигачевым трех лосей завалили... сами, сами, без подмоги егерей. Жду звонка! - Маршал с облегчением положил трубку, рявкнул в селектор. - Трубин! Узнай, где он!

Через минуту-другую селектор проскрипел механическим голосом робота:

- В институте Сербского... направлен на психиатрическую экспертизу.

- Трубин! Зайди! - Рыкнул маршал.

Адъютант влетел пулей, замер посреди ковра.

- Это что за экспертиза? - Уточнил генерал, понизив голос до едва слышимого.

- Соберут специалистов, профессуру, будут решать... - Трубин пытался распознать, что желает услышать начальство... видно не угадал.

- Будут решать! - Взревел маршал и... сразу опасливо перешел на полушепот. - Дурак! Чего там решать! Что сверху велят, то и решат. Сколько раз вам, мудакам, втемяшивал - не залупайтесь! Не встревайте, мать вашу, поперек батьки... Разузнай тихонько, как подлезть к этому Сербскому?

- К кому? - Не понял Трубин.

- Ты что оглох? К Сербскому! - Настаивал маршал.

- Да нет его давно, - пояснил Трубин.

- Как нет? - наконец маршал сообразил. - Умер что ли? - Трубин кивнул. - Чего же говоришь институт Сербского? Я думал, как арбатовский, примаковский, по имени хозяина. В общем, разузнай тихонько, кто там бал правит... Эх, Лавров, ничего не понял в этой хреновне... борцы в Рассее не в почете... на хрен они нужны воду мутить. И тебе, Трубин урок, ты полковник, он генерал-полковник, а в бараний рог вмиг скрутили, и меня, если захотят, отправят шлепать с метлой вдоль нашего фасада... а ты еще подъелдыкиваешь, хрен собачий, насчет Сербского... знаешь, что расположен я к тебе, пес, а в особенности к своей племяшке... вали, ночной командир... Чапай, думку будем думать...

В опустевшем кафетерии банка один за столом на четверых расположился с чашкой кофе Чугунов. Появился Ребров, заказал кофе, огляделся в поисках места - с десяток пустых столов, подцепил блюдце, направился к столу Чугунова:

- Не возражаете?

Чугунов гостеприимно указал на стул рядом. Минуту пили молча. Наконец Ребров нарушил молчание:

- Мы вроде соперники?

- Что вы, юноша? - Примирительно отверг предположение собеседника Чугунов. - Какие же мы соперники... моя грязь вся испита, давно позади... ваша вся впереди... Я вовсе не стремлюсь в Цюрих, даже наоборот... кто-то разыгрывает партию, и в игре понадобились ненужные по нашим временам качества - честность, неподкупность. Вот меня и ввели в игру, легкой фигурой, а скорее всего пешкой, потом разменяют или... пожертвуют... по обстоятельствам. Я взяток не беру, смешно... Знаете почему? В жизни не поверите! Боюсь! Все гребут, о страхе и думать забыли, а я, по старинке, боюсь. Наш босс мне сказал, что вы рвались на мое место, а вам, наверняка, наоборот. - Ребров кивнул. - На всякий случай столкнуть лбами... всегда пригодится. Мастодонт!.. Фигура!.. И заблуждается тот, кто решил, что старик - впрочем, какой он старик? Это я старик - примитивен. А он мастер кружевного интригоплетения. Помните, как вышиб Панина?

Ребров кивнул.

- А ведь это спектакль, поверьте мне! Панин скоро всплывет, попомните мое слово... Если люди всегда на плаву, а вроде бы и в опале, знайте, это у них работа такая - быть в опале. Настоящие опальные не всплывают, так и гибнут в безвестности, больные, одинокие, никому не нужные. Игрища с опалой - любимые в нашем народе. Если монарху нужно укрепить преданного вельможу, он его сначала в отжиг - в опалу, а потом опальный возносится народным любимцем. Как же, бросил вызов самому монарху! Во смельчак! Чугунов отпил кофе. - Точно постарел... болтлив не в меру. Словеса всем поднадоели, а по жизни... вы вправе думать: ты-то в Цюрих едешь, а я остаюсь с тобою, родная моя сторона!.. - пропел на мотив популярной песни начала пятидесятых.

Ребров мял салфетку. Чугунов поднялся, посмотрел сверху вниз:

- Вот что я вам скажу, юноша, если не увидимся больше... если начнут шептать о слабом сердце и подорванном здоровье... не верьте! Я крепкий, хоть и сильно бэу (бывший в употреблении).

- Не понял? - смущенно вопросил Ребров.

Чугунов не ответил, высокий, худой, пружинной походкой направился к горе немытой посуды.

К столу подошла секретарша Черкащенко, присела без спросу - таким спрашивать ни по должности, ни по данным не обязательно.

- Сумасшедший, - пробормотал Ребров и кивнул в сторону уходящего. Все как сговорились... вчера мать, сегодня этот... все сходят с ума, а может уже сошли?.. давно...

Мария Павловна безмолвно пила кофе, давно забыла про смущение, ловко-неловко, неудобно и прочую чепуху.

Ребров не любил, когда его разглядывают, спросил чуть резче, чем следовало:

- У вас ко мне дело?

Секретарша отставила чашку, положила рядом обе кисти с ухоженными пальцами, как перед маникюршей, сама залюбовалась:

- Красивые у меня руки?..

- Красивые... - согласился Ребров.

- Многие хотят, чтобы их гладили эти руки... - выдохнула секретарь.

- Не исключаю, - сумеречно подтвердил Ребров.

- Ты - мужик без юмора, - посетовала Марь Пална. - Это плохо.

- Как-нибудь проживу, - с раздражением заметил Ребров.

- Как-нибудь прожить не фокус, - улыбаясь одними губами и сохраняя лед в глазах, заключила секретарша. - После Чугунова поедешь ты... я знаю... есть один человек, хочет с тобой встретиться.