А на улицах и площадях, поближе к дающим прохладу фонтанам, собирались римляне (глядя на их носы, я начинала понимать, почему Гоголь чувствовал себя здесь почти как дома). На лестнице, ведущей к площади Испании, у фонтана Треви ночи напролет веселилась молодежь – гитары, песни, вино из горла, – и были они похожи сразу на всех персонажей Ремарка, Хемингуэя и «Римских каникул». Впрочем, скорее всего – только на посторонний взгляд. Ведь когда влюбленный в Италию Вуди Аллен снял фильм о Риме, итальянцы (и римляне прежде всего) возмутились: «Ничего-то он про нас, балбес американский, не понял».

Может быть, и не понял, но, благодаря ночной прохладе и молодым шалопаям с дешевым вином и веселыми песнями, Сандро удалось сдержать свое обещание: он вполне справился с ролью художника по темноте – все самые лучшие впечатления от Рима оказались ночными.

Наша нарядная улица Бальби была задумана как триумфальный вход в город для путешественников – от красивейшего здания вокзала, через площадь с монументальным Колумбом («Христофору Колумбу – от Родины», написано на памятнике, хотя Родина Колумба откровенно «послала» – и вовсе не в Америку), мимо старинных отелей, дворцов и Университета (Университет – это тоже несколько дворцов со львами на лестницах).

Параллельно ей идет длинная, узкая, темная и страшная улица Пре. За ней, всего в двадцати метрах, начинается порт.

Сейчас, конечно, уже не совсем порт. Сравнительно недавно архитектор-генуэзец Ренцо Пьяно (прославившийся, как и большинство знаменитых генуэзцев, за пределами своей Патрии) мановением руки превратил Старую Гавань, Porto Antico, в беленькую и чистенькую прогулочную зону. Генуэзцы новую версию Старой Гавани полюбили, в самый большой аквариум Европы стоят очереди, по набережной бегают трусцой подтянутые яппи, всё видимое пространство моря заполнено белоснежными яхтами, и… ничего не осталось от настоящего старого порта, как я себе его представляла по рассказам дедушки-моряка.

Дух порта теперь можно найти только в одном месте – на улице Пре. Именно здесь оказался весь экзистенциальный осадок пестрой, грязной и шумной портовой толпы. Тут тебе и проститутки (очень страшные), и забегаловки с экзотической едой (судя по запаху, жареные кошки), и негритянские парикмахерские, и мясные лавки халяль, и даже магазинчик «Quick Mart», в точности как у Апу из мультфильма про Симпсонов.

Итальянскую речь на улице Пре не услышишь, там принято разгуливать в национальных костюмах и пасти очень чумазых детей в подворотнях (дети выглядят счастливыми)… Наш муниципалитет должен бы уже догадаться и выпускать на эту улицу безработных актеров в костюмах моряков – тогда иллюзия портовой жизни будет полной. А с туристов брать за проход по этой улице умеренную плату.

Квартал Пре знавал и лучшие времена. Здесь, так же как и во всех других кварталах Старого города, была сосредоточена деловая жизнь: Генуя вдохновенно торгует с тех пор, как себя помнит.

Улица Пре упирается одним концом в Порта деи Вакка, въездные ворота в город: высокая стрельчатая арка (чтобы самому большому воображаемому великану не показалось тесно), две стройные башни по бокам, наверху у башен зубцы в форме ласточкиного хвоста – в точности как на стенах московского Кремля.

На другом конце улицы – Комменда дель Пре, ключевое место для истории крестовых походов, начинавшихся здесь, в Генуе (с 1095-го по 1291-й). Тогда это было место, где могли остановиться пилигримы, отправляясь в Святую землю. И не только пилигримы: благородные рыцари, искатели приключений, будущие мародеры, третьи сыновья малоземельных ландграфов, нищие, бродяги, блаженные, святые, бедные и богатые, – все, по уставу ордена, могли получить здесь помощь и пристанище. Историки говорят, что вместо скамеек в нижней и верхней церквях устанавливались койки – чтобы лечить дух и тело одновременно (молитвой, разумеется). Вылечившись и отдохнув, вся эта разноплеменная, шумная и не совсем мирная толпа устремлялась в ворота города – те самые, с ласточкиными хвостами на зубцах, растекалась оттуда по свету и, уже изрядно потрепанная, возвращалась сюда, где скорбных духом и телом вновь лечили молитвой.

Моя свекровь, из хорошей миланской семьи, прожив в Генуе больше двадцати лет, ни разу на «дурную дорожку» улицы Пре не ступила. Но я-то пережила в России девяностые. Проходя между ворами велосипедов и продавцами наркотиков, я вижу здесь историю, как она есть. Та же толпа, те же пилигримы и блаженные, те же мародеры и искатели приключений, всё то же движение туда и обратно.

На виа Пре, так же как и на виа Маддалена, виа Джустиниани и на других улицах треченто и кватроченто[6] – то есть не только по дороге в Старый город, но и внутри него, – везде достаточно протянуть руку, чтобы прикоснуться к истории, причем в буквальном смысле.

Да, все эти кварталы считаются теперь неблагополучными, да, там шастают подозрительные личности и редко звучит европейская речь, – но стоит открыть тяжелую дверь со средневековыми шипами, как окажешься во внутреннем дворике с колоннами, где прямо перед тобой из пасти Нептуна извергается маленький водопад. В средние века здесь были конторы негоциантов и арматоров, а сейчас – офисы адвокатов, дизайнеров и тренеров личностного роста.

Прогуливаясь по средневековым улицам Генуи, сложно даже предположить, что внутри этих обшарпанных домов может скрываться что-нибудь, кроме грязных притонов. Всё дело в том, что красота здесь надежно спрятана внутри, а изнанка вывернута наружу.

Я это обнаружила совершенно случайно, в первый раз отправившись в гости (и начав, как и положено терпеливому пилигриму, с самого начала, с исторического въезда в город – с улицы Пре). За толстыми стенами и замызганной дверью открывался лес стройных беломраморных пальм, глянцевая черная лестница из знаменитой генуэзской ардезии (ее еще называют шиферным камнем) уходила куда-то в темноту арочных сводов, пол был вымощен черными и белыми каменными плитками, как гигантская шахматная доска.

Сочетание черного и белого – это фирменный знак классической генуэзской архитектуры. Наверное, еще и потому, что в такой темноте, которая обычно царит в старых генуэзских палаццо, ничего, кроме черного и белого, не разглядишь, – чего ж тогда мучаться, фрески какие-то писать, если их всё равно никто толком не рассмотрит?

Это, кстати, одна из причин, по которой мигранты живут в Старом городе: квартиры, в которые по определению не попадает солнечный свет, стоят не очень дорого. Впрочем, словоохотливая негритянка с примотанным к спине ребенком рассказала, что у них ровно в полдень на один из подоконников на четверть часа ложится прямой солнечный луч. Очень гордо она об этом рассказала, когда мы заметили, что здесь, должно быть, темновато.

А наши друзья купили себе квартиру на последнем этаже – просторную, светлую, с великолепным видом на порт, с террасой, балкончиком и еще одной дополнительной крытой террасой, больше похожей на скворечник, который они почему-то называли верандой. И всё было бы прекрасно, если бы не сотни крутых и очень высоких ступеней, которые нужно преодолеть, чтобы оказаться в этой светлой и солнечной квартире.

Среди домов и палаццо эпохи Генуэзской Республики очень редко попадаются строения, в которые можно хоть как-нибудь втиснуть лифт. Потому что там, где есть место для лифта, обязательно найдется какой-нибудь Нептун, взятый под защиту ЮНЕСКО, а там, где нет Нептуна, – лестница вычерчена такой замысловатой загогулиной, что ни о каком лифте не может быть и речи.

Я взбиралась по крутым ступенькам на какой-то поднебесный этаж и хохотала как сумасшедшая: хочешь быть паломником – будь им. Твой путь к Сантьяго ди Компостела найдет тебя сам.

Домик Кая и Герды, обруганное Буниным треченто, крыши, крыши, крыши – и ни одного прямого угла. Всё это стало теперь моим домом.