Болело все тело. Запястье покалывало, наверное, я рухнул на него. Лоб болел. Я не хотел думать, как тяжело было тащить мое грязное тело под этот камень.

Проклятье.

Ларк пару раз пропадала — один раз забралась к впадине и наполнила мою флягу, еще раз спустилась с хребта в поисках лучшего укрытия. Она оба раза оставляла Крыса со мной, каждые несколько секунд останавливалась и приказывала ему остаться. Ему это не нравилось, он шумно дышал рядом со мной, повизгивал с тревогой, но оставался. От него воняло, особенно от дыхания. Редкие в моей стране держали питомцев — у некоторых были пустельги, некоторые подкармливали ласточек, чтобы те пожирали насекомых в саду. У некоторых были виндеранские собаки, сторожащие индеек или коз. Но я не знал, чтобы в Сильвервуде у кого-то было животное-спутник. Я узнал о таком в университете, сосед по комнате держал в ящике ящерицу. Он усаживал геккона на плечо, пока читал.

Но мне нравилось с Крысом. Хоть меня мог принять за падаль любой хищник, он был забавным. Он фыркал, большие уши двигались в стороны. Он опустил голову мне на колени и закрыл глаза.

— Ты воняешь, — сказал я.

Он чихнул, слюна отлетела на мои чистые штаны. Я это заслужил.

Чуть позже он поднял голову, насторожил уши. Послышались знакомые шаги.

— Там есть камни с небольшой рощей, — Ларк вышла из-за камня, шляпа и бандана снова защищали ее лицо. — Там достаточно низко, чтобы молния нас не выбрала для мишени, но не так низко, чтобы могло затопить.

— Мы можем попытаться спуститься, — хотя я вряд ли мог сделать это. — Мы уже потеряли много времени.

— Так мы попадем в основную часть земель Доба Грязи под вечер. Я не хочу ночевать там, где нас могут обнаружить — мы с ним не дружим. Мы можем дождаться, пока не сможем двигаться быстро. Ты можешь ехать? Я отведу тебя к лошади.

Мои щеки вспыхнули, но я сжал ее протянутую руку. Ее ладонь была в мозолях и шрамах, мне пришлось сжать ее крепко, пока я прислонялся к ее плечу. Я осторожно пошел за ней к моей лошади, но там покачал головой.

— Вряд ли я смогу подняться, Ларк.

— Я помогу. Можешь встать на мою ногу…

— Я не смогу остаться в седле, — я сжал край седла, пылая от смущения. — Я упаду, особенно, если мы будем спускаться.

Она посмотрела на склон.

— Ладно… Ты можешь идти, если я тебе помогу? Тут недалеко, около половины мили.

Это звучало как путь на весь день, но я кивнул.

— Я могу попробовать.

— Мы сможем остановиться, когда будет нужно.

— Хорошо.

— Сначала кое-что еще, — она оставила меня держаться за лошадь, подошла к своей и порылась в сумке. Она подошла с тонкой банданой и маленькой баночкой. Она открыла ее, стало видно черную краску.

Она обмакнула туда большой палец и провела им по моим щекам. А потом повязала платок поверх моего носа и рта.

— Пахнет как отполированный меч, — сказал я.

— Наверное, потому что я этим чищу меч, — сказала она, завязывая его за моей головой.

— Фу, Ларк.

— Сам виноват. Кто едет в пустыню без платка? Или шляпы, — она потянулась над моим плечом и надела капюшон мне на голову. — Это пока поможет, — она еще раз проверила наше снаряжение и вывела мою лошадь из-за своей, закрепила поводья под сумками. Она вернулась ко мне и схватила поводья своей лошади.

— Знаешь, я всегда думал, что бандана и эта краска — для облика, чтобы скрывать личность, — сказал я. — Но они помогают, да?

Она закатила глаза так сильно, что я боялся, что они выпадут.

— Свет, ты идиот, — она закинула мою правую руку себе на плечи под густой хвост волос.

Может, дело было в тоне ее голоса или ее весе, поддерживающем мое слабое тело, но оскорбление звучало не так жестоко, как вчера. Она обвила рукой мой пояс, цокнула лошади и повела нас по склону.

Она была немного выше меня, склоняла голову к моей, пока придерживала меня. Мои ноги скользили по песчанику, и ей не раз пришлось удерживать меня от падения. Мы пару раз стукнулись лбами, и моя голова стала хуже болеть. Я склонялся на ее плечо, тяжело дыша в жирный платок.

— Прости, — бормотал я снова и снова. — Прости.

— Хватит, — сказала она. — Это раздражает.

— Прости.

Она фыркнула и поправила мою руку на своих плечах.

— Что за птица поет?

— Какая?

— Которая будто гудит.

— Ты пытаешься меня отвлечь?

— Да. Что это за птица?

— Пиви, — сказал я. — Западная птица. Она поет свое имя, слышишь? Пи-ви.

— Как скажешь. А та, что рычит?

Я прислушался.

— Пустынный канюк. Они охотятся стаями.

— А воркующая?

— Безнадежный голубь.

— Безнадежный?

— Так он воркует. Надежды нет, надежды нет.

Она фыркнула, я быстро понял, что так она выражала смешок. Я пытался услышать других птиц, но мы хрустели камнями, спускаясь, заглушая звуки.

— Что это за растение? — она кивнула на полынь рядом с нами.

Я цокнул.

— О, хватит.

— О, прости, — серьезно сказала она. — Я думала, ты знаешь.

— Знаю…

Она снова фыркнула.

— Очень смешно, — я прикрылся сарказмом. Солнечный бандит шутила надо мной.

Мы шли дальше, я поскользнулся и сжал ее жилетку, чтобы не рухнуть. Она замерла, заправила поводья лошади за пояс, сжала запястье моей руки на ее плечах. Пока она делала это, ее рукав задрался до локтя, и стало видно татуировку длинного меча на предплечье. Он пронзал шрам в форме круга.

Желудок сжался. Силуэт был искаженным, выцветшим.

Она была у нее довольно давно.

Я посмотрел на ее запястье, где начинались буквы.

— Что за слово у тебя на запястье? — спросил я.

— Сила.

— А на левом?

— Упрямство.

— Почему ты их выбрала?

— Потому что это нужно, чтобы выжить?

— Хм, — я опустил ногу в стороне от торчащего корня. — Может, для тебя. Я бы выбрал татуировку «не стой на вершине лестницы».

Она взглянула на меня.

— Так ты получил шрам?

— На брови? Нет. Поверь, это не от припадка. Я упал с веревочного моста, когда ускользнул из замка в четырнадцать. Мне не разрешали там бегать. У мамы и Винса легко получалось, — я пожал плечами. — И я подумал, что тоже могу. Я хотел справиться с двумя ночами.

— Ты уже говорил про две ночи.

— Да, чтобы из ученика стать разведчиком, нужно провести две ночи одному в лесу, — я подвинулся у ее плеча. — Тебе дают плащ и компас, и все. Тебя доводят до середины леса, говорят, куда нужно прийти. Есть два дня, чтобы добраться, и тогда получишь значок разведчика. Все мои друзья заслужили свои, и я видел, как десятки возвращались грязными, но победившими, опускались на колени перед моей мамой, пока она их ругала. И хоть у меня тогда бывали припадки раз или два в месяц, я решил, что тоже должен попробовать. Я ушел на две мили от замка, и меня победил первый веревочный мост. Я упал в заросли лавра в двенадцати футах внизу и рассек бровь.

Я помнил ту пустоту внутри, когда ноги соскользнули с каната, миг осознания ошибки и удар об ветки.

— Один из Лесничих нашел меня, ползущего по поляне, пока он шел к штабу, — я перешагнул камень. — Конечно, только после возмущений и позора я узнал, что ни один ученик не остается один — один из старших разведчиков тайно ходит за ним, следя, чтобы он не попал в беду. Например, упав с веревочного моста.

Бандана Ларк надулась, но я не знал, от смеха или нет. Я взглянул на нее.

— Для тебя, наверное, это звучит глупо. Уверен, в четырнадцать ты уже спасала рабов.

— Не знаю, — она поправила мою руку на своих плечах. — Я не знаю, сколько мне лет.

Ох. Я… ох.

— Ох, — сказал я.

— По ощущениям мне пятьдесят, — сказала она. — Особенно, когда я кашляю. Но мы с Розой думаем, что мне двадцать с чем-то. Я стала следить за временем позже. У меня начались месячные после того, как я ушла, значит, мне было около тринадцати или четырнадцати. Потом я была с ворами скота. Ай, волосы придавил.

— Прости, я попытался высвободить ее пряди из моей хватки. — И… воры. Коровы?