– Не буду я об этом просить, – отчаянно огрызаюсь, стискивая руки на собственных коленях. Да и колени тоже стискивая еще теснее. Капец. Вот как у него вообще язык поворачивается. Он же знает, кто я, и я знаю, кто он, он же должен понимать, что я ни за что… с ним – так точно!

– Значит, придется тебе обойтись без оргазма сегодня, малышка, – пожимает плечами мужчина, – я слишком дорого себя ценю, чтобы брать силой всех дурочек подряд.

– Как нибудь обойдусь, – тихо шепчу я, как-то по инерции, хотя спорить с ним особенно и не собиралась. Но все-таки мне становится чуточку легче. Или не чуточку… Сильно легче.

Дягилев смотрит на меня… Странно. Будто бы даже слегка недовольно.

– Укоротить бы язык твоему благоверному, Софи, – вздыхает он с легким разочарованием. – Если бы он со своими реверансами не полез, ты бы сейчас уже сидела на моих коленях, а я бы уже тебя разогревал.

– Не сидела бы, – без особой убедительности выдавливаю я.

– Ну-да, ну-да. – Он смотрит на меня, насмешливо щурясь, будто видит, что даже я сама себе не верю.

Я бы и рада себе поверить, но, увы, слишком хорошо помню свои мысли в лифте отеля. И до лифта – тоже. Почему? Почему именно Дягилев добился от меня такой реакции? Вот хоть каким-нибудь другим богатеньким придурком был бы, не Дягилевым, о котором мне и думать-то страшно. И о том, что папа узнает, перед кем я ходила на поводке – еще страшнее.

– Что вам от меня нужно? – отчаянно пищу я, пытаясь преодолеть еще один приступ этого наваждения. Не буду я о нем так думать. Не буду, я сказала!

– Я обещал, что помогу тебе добраться до дома, зайка, – напоминает мне мужчина. – Никто и никогда не упрекнет Дягилева в том, что он не выполняет обещаний. Еще вопросы есть?

Не может быть все так просто. Вот не может. Я же знаю, сколько лет они с отцом пытаются утопить друг дружку. Буквально столько же лет, сколько Дягилев вообще присутствует на рынке московских рестораторов. Мне было десять, а о нем уже говорили на ужинах как о каком-то сопливом выскочке, понаехавшем в Москву из Лондона. И вот, минуло двенадцать лет, а этот выскочка оказался совершенно непотопляем, а отец почти чернеет, когда при нем упоминают фамилию Дягилева.

– Может, ты все-таки свой адрес скажешь, зайка? Или может все-таки ко мне поедем, соорудим твоему папочке повод для инфаркта? – мягкий голос Дягилева заставляет меня очнуться. Но эту фразу мне приходится осознавать пару минут. Он все-таки намерен меня отвезти? Куда я скажу?

– Лучше остановите машину, – слабо выдыхаю я. – Как-нибудь сама доберусь.

– Сама? Это как? Пешком пойдешь? В таком виде? – смеется Дягилев. – Все-таки хочешь, чтобы тебя кто-нибудь оприходовал по дороге? Так принципиально наставить муженьку рога перед разводом? Так в этом и я тебе пригожусь. Или может, ты передумала разводиться? Если так, можешь снять масочку, мы еще можем развернуться прямо сейчас и отвезти тебя в горячие объятия господина Баринова. И его друзей.

Как же он меня бесит, этой своей самоуверенной улыбочкой, взглядом свысока. И тем, что я сейчас от него завишу.

– С чего мне вам верить? – едва слышно шепчут мои губы.

– А я тебя хоть в чем-то обманул? – брови у Дягилева вздрагивают, в лице проступает довольно красноречивая холодность. – Вот скажи еще, что я ничего не сделал, чтобы ты вышла из отеля незамеченной. Ай-яй-яй, зайка, кажется, ты совершенно не умеешь быть благодарной. Так руки и чешутся тебя за это отшлепать.

Меня бросает в жар, потому что… да, у меня ужасно богатое воображение, я, черт побери, представила… И да, вообще-то он действительно сделал немало, чтобы на меня даже внимания не обратили. И дело не только в предоставленной одежде, которой от меня явно никто не ожидал. Именно Дягилев закрывал меня от охраны, а после вывел из поля зрения Баринова при прямой встрече. Даже окликнув его второй раз, Дягилев меня не выдал, но – я была в этом сейчас точно уверена, хотел заставить меня струсить еще сильнее.

Адрес я называю, и оставшийся путь сижу с прямой спиной, стараясь даже не коситься в сторону развалившегося рядом со мной Дягилева. Проблема только в том, что я кожей чувствую его пристальный хозяйский взгляд. И да, он меня бесит, но что-то во мне вздрагивает, будто заново переживая минуты, когда я шла по коридору отеля на поводке. Впрочем, когда его машина останавливается у отцовского дома – мне становится уже наплевать и на этот его взгляд, и на его самоуверенную ухмылочку. Сейчас я выйду и всё это останется позади! И я забуду Дягилева, как страшный сон, дурное наваждение и больше никогда так не потеряю над собой контроль…

Впрочем, я размечталась, выйти просто так мне не удается. Дягилев вновь ловит кончик моего поводка и подтягивает меня к себе, настолько близко, что у меня ладони упираются в его голую грудь. Пытаюсь его отпихнуть, но с тем же успехом я могла бы потолкаться с кирпичной стеной.

– Ну что ж, мы с тобой очень вкусно поиграли, зайка, – шепчет Дягилев, а кажется, что передает мне эти слова из губ в губы. – Папе не скажу, не бойся, но с удовольствием буду вспоминать. Не ожидал, что ты так вживешься в роль покорной, ушастая моя.

– Я не ваша, – раздраженно шиплю я, пытаясь выпутаться из этих проклятых сильных рук. Проблема была еще и в том, что он на меня смотрел. И я… Я чувствовала странную слабость.

– Ой ли? – Тяжелая ладонь Дягилева ложится мне на талию, придвигая меня к нему еще теснее, причем я довольно ясно ощущаю его эрекцию, и от этого меня почти трясет. Нет, он, конечно, мне обещал, что меня не тронет, но… Верю ли я ему окончательно? Может, ему тем прикольней будет это сделать под прицелом камер видеонаблюдения, что торчат на заборе отцовского дома.

– А мне вот показалось, что тебе пришлась очень по вкусу наша с тобой прогулка, заюшка. Губешки свои ты чуть не съела от возбуждения, – продолжает мужчина, глядя мне в лицо и отчаянно меня своим взглядом деморализуя, – а в лифте я мог ладошки подставить, ты бы в них стекла.

– Вам показалось, – хрипло выдыхаю я. И все-таки он заметил… Капец!

– Ай-яй, папочка не научил тебя всегда говорить правду? – Дягилев цокает языком. – Столько пробелов в воспитании, а попка до сих пор нетронутая?

Я не нахожусь что ответить. Я вообще ужасно лажаю, потому что, даже зная, кто передо мной стоит, прижимая меня к себе, к голой, мать его груди, я чудом не дурею. Я с трудом слышу весь остальной мир, даже гул мотора машины – будто сквозь вату. Дягилев просто смотрел на меня, а я ощущала себя бабочкой, запутавшейся в липкой паутине. Хорошо, что я в маске, иначе было бы видно еще больше моей реакции, и он бы знал еще больше о том, насколько я дура.

– Отпустите меня, – тихо выдыхаю я. – Пожалуйста.

– Воля дамы – закон, – без особого разочарования откликается Дягилев. – Передай от меня привет папе, зайка.

Его пальцы, сжимающиеся на цепочке поводка у самой моей шеи, разжимаются. И я все-таки соображаю, что это самое подходящее время, чтобы выскочить из его машины.

Дягилев меня не ждет. Его машина трогается с места, и едет дальше по улице – видимо, в поисках места, чтобы развернуться. Фух… Ну, наконец-то отстал…

Ноги, мои босые ноги тут же начинают мерзнуть, как только я ступаю на асфальт. Блин. Я и забыла про такую мелочь как ночной ноябрьский холод. Пулей лечу к воротам, по пути расстегивая зябнущими пальцами ошейник на шее. Все остальные детали моего "образа" тоже, конечно, вряд ли папу порадуют, но ошейник – это уж совсем. Избавившись от него, нажимаю на кнопку звонка, мысленно умоляя, чтобы отец не спал уж очень крепко. Так-то он крепко отмечал сегодня мою свадьбу… Представляю его “восторг” от моего появления, и уж тем более от новости о грядущем разводе с Бариновым и распаде отцовского союза с его мамочкой…

На самом деле – нет, я совсем не представляю того, что меня ожидает…

– Ты в курсе, который час, София?