На следующее утро представители вотчинного правления Рачинских со стонами и причитаниями подали жалобу поречскому исправнику Ивану Антоновичу Воейкову. Вой и причитания оглашали здание земского суда. И что ж это деется в уезде-то, и когда ж всё это безобразие кончится, в корень эти ваши жители городские оборзели??!!! Причём этих самых оборзевших мещан в заявлении представители вотчинного правления перечисли поимённо. Видимо, уже не раз с ними сталкивались.

И вот пристав 1-го стана Поречского уезда Порфирий Андреевич Ломберг требует от градской полиции выслать в сельцо Боярщину для проведения следствия следующих мещан: Логгина Кудинова, Григория Паланенка, Свистунова, Луку и Евдокима Вильских, Прохора Селецкого, Ефима Быховцева, Антона Бирюка, Осипа Артемьевича Бородина (уважаемый видать дядька) с сыновьями Борисом да Матвеем, Самуйлу Дмитриева да Алексея Гончарова. Городовые стражники оббежали нужные адреса да и озадачили вызываемых, 11 мол декабря явитесь в Боярщину к становому приставу. Надо ли говорить, что не один из вызванных в Боярщину не пришёл. Озверевший Ломберг, полдня посидевший в имении Рачинских, вернулся в Поречье и устроил в полиции скандал. И вроде бы образованный человек, коллежский секретарь, а такие перлы выдавал, что у подчинённых отставного капитана Николая Николаевича Суровцева уши краснели и в трубочку заворачивались. Суровцев смог успокоить разошедшегося пристава только бутылкой шустовского коньяку. Да нет, ну что вы, господа читатели, и вовсе не по голове городничий чиновника земского суда бутылкою приложил. А вовсе даже деликатно налил золотисто-коричневую влагу в серебряную стопку, да не раз. Да и пообещал, что назавтра все нужные люди будут доставлены к приставу в Боярщину, а прямо сейчас полицейская стража возьмёт с них подписки.

Но, но и ещё раз но, шустовский коньяк он такой, и всегда его мало. И после ухода Ломберга к себе в присутствие, городничий продолжил наливаться коньяком. И к вечеру свезли его домой уже совсем никакого. Подписку-то полицейские с браконьеров отобрали, и те на следующее утро заявились в полицию. А вот тащится с ними по морозу в Боярщину никто из стражников не захотел. А посему подозреваемым было строго указано топать в имение Рачинских и доложиться о прибытии становому приставу Ломбергу. Как вы думаете, куды отправились наши браконьеры? Правильно, отошли подальше от присутствия, да и разошлись кто куда. Человек несколько зашли в ближайший кабак, да и перепились там до потери человеческого облика. Бродили пьяные по городу, частушки матерные горланили, к барышням приставали со всякими непристойностями. Ну и оказались вновь в градской полиции, но уже за решёткой.

Злой что твой шайтан Ломберг приехал из Боярщины и отправился жалиться исправнику. Эти козлы полицейская стража вовсе чинов земского суда ни во что не ставят. Исправник обещал всё с городничим уладить, ну когда тот из запоя выйдет. Городок-то небольшой, все про всех в курсе. Новый срок назначили на 27 декабря.

В назначенный день в Боярщину приехали только трое – Кудинов, Палапенко да Быховцев. Ломберг орал так, что в конюшне Рачинских кони приседали да в лесной даче шишки с ёлок сыпались. Исправник начал выяснять в полиции, а где ж остальные подозреваемые. Оказалось, что Бородин с сыновьями больны, Свистунов, Вольский, Дмитриев и Гончаров по нуждам промышленности своей уехали из Поречья в Смоленск, а Селецкий и вовсе в Санкт-Петербург. Исправник с приставом плюнули на всё это дело, да и под бутылку рябиновой настойки накатали жалобу в Смоленское Губернское Правление. А то что ж это градская полиция совсем мышей не ловит. Ох, и огрёб городничий со своими подчинёнными, по самое не балуйся.

« Господину… военному губернатору управляющему по Смоленской губернии гражданской частью и кавалеру Николаю Николаевичу Бахметеву

От солдатского сына Ивана Халюстина

Всепокорнейшее прошение

Родитель мой Иван Миронов сын Халюстин, родом был из польского шляхетства, живший Могилёвской губернии в местечке Кадине. Оттуда более сорока лет назад, как вывезен надворным советником Иваном Рукиным в дом свой в бывшей Смоленской а ныне Духовской округне сельца Закупа, где будучи лет пять обучал его детей российской грамоте, и в то время господин Рукин оженил его на своей крепостной дворовой девке Анне Фоминой. После сего родитель мой поступил в воинскую полевую службу, а из оной выпушен в здешний военный гарнизон, в коем находясь, прижил меня. Моему деду, а матери моей отцу, упоминаемого здесь господинва Рукина дворовому человеку Фоме Емельянову, отдали меня на воспитание в самом малолетстве. И вскоре затем прекратилась родителя моего жизнь. Когда же по смерти показанного Рукина всё имение его досталось во владение гвардии поручику господину Андрею Глинке, и по нём детям. И дочь его Надежда, находящаяся в замужестве за титулярным советником Василием Рачинским, приехавши в поминаемое сельцо, как видно с воли своей родительницы, вознамерились в 1809 году присвоить меня к себе в подданство, у которой я никогда во владении не был. И за мою к сему несклонность, заключа меня в железы, приставила в присмотр. Узнавши о сём, мать моя, живущая в Смоленске, того года…утрачено…

…в Духовской уездный суд, но между тем госпожа Рачинская, как видно узнав о той просьбе о притеснении меня, подали бумаги в уездный земский суд, назвав меня своим крепостным дворовым человеком Иваном Ивановым, заявила о моём к ней неповиновении. Просила на месте меня наказать и привести в её послушание. По каковой просьбе господином дворянским заседателем Рачинским я был взят в оковах из показанного сельца Закупа и представлен в оный суд,откуда отправлен в городскую тюрьму под стражу. И содержался полтора месяца, по-видимому, для того, чтобы тем вынудить у меня желание о бытии в её подданстве. Но сего не предвидя, представил меня в уездный суд, который не находя меня виновным, освободил меня от суждения, а в угодности госпоже Рачинской отдал меня, как бы бывшего, ей во владение, под расписку до решения дела с тем, чтобы при моей вине наказания мне без земской полиции чинено не было.

Посему приней я заболел, и не получая пищи, вынужден был искать пропитание у живущего с ней в одном сельце Трегубове помещика Савицкого. Сентября 7 числа, когда я начал проситься у оной госпожи для явки в суд и для излечения болезни, то её муж, браня меня всякими непристойными словами, приказал своим дворовым людям, чтобы связать мне руки назад, что было и выполнено. А потом бил меня немилосердно по зубам и голове. Но неудовольствуясь сим, приказал повесить меня в людской избе на столб, привязав за руки верёвкою, чтобы не доставал ногами земли. И присеем повторял ещё побои. Туда приходил дворовый человек родственницы его госпожи Трубниковой Захар Иванов, и видел меня повешенным на столбе и в крови. Но он истину засвидетельствовать не осмелился. … По уходу оного Иванова, усмотрел я возле себя стул., который ногами же придвинул. Ставши на этот стул, я смог зубами достать узлы той верёвки, на которой был повешен. Развязал их, и для сохранения своей жизни тайно вышел… утрачено…

… в том же виде на постоялый двор в одной версте от того селения стоящий на дорогобужской дороге госпожи Сапоговской к дворянину Константну Тимофееву, и от него в деревню Семехину к десятскому. Но по пути незнакомый человек, по просьбе моей, так как не было сил более терпеть, снял с руки моей верёвку. С оной придя к десятскому, изъявил я о проделанном со мною поступке. Десятский по просьбе моей при проводниках препроводил меня в уездный суд, а в сел за мною и господин Рачинский в оный суд прибыл. При учинённом мне тем судом осмотре, он хоть и признался, что приказал связать и привязать меня к столбу, якобы за грубости, коих никогда не оказано было ему мною, но о битии и вешании на столбе изъявил запирательство, единственно за избежание законного за сие суждения. Однако же суд по тем причинам, отдал меня на стороннюю расписку, а земскому суду приказал провести расследование.