Кто-то спросит: почему? Да потому, что именно так устроен человек! Да что там человек?! Мир так устроен! Вся история человечества так устроена от Адама до Путина! Ведь всегда и везде историю пишут победители…

Стол, накрытый новой, в сине-белую клеточку скатертью, как будто взмахом волшебной палочки заставленный красивыми бутылками различных форм и размеров, на глазах наполнялся содержанием. В увесистом белом керамическом блюдце, тяжёлом и солидном, с красивой золотой монограммой на покатом боку «МПС СССР», отблескивала зёрнышками отборная чёрная икра. Норвежская селёдка в вином соусе и баночная югославская ветчина словно были призваны придать столу современного – не «совкового» лоска. А большая, ультрамаринового цвета ваза с виноградом и персиками, наоборот, подавляла солидностью, возвращая всех в славные времена застоя. И даже обычные вроде бы вилки с ножами вдруг появились из давно позабытой реальности – не гнутые алюминиевые, а увесистые, из чистого мельхиора. Казалось, что даже они захотели поднять из глубины души, разворошить и разбередить ещё такую не зажившую рану, тоску по потерянной великой стране…

Да какие там вилки?! Расцвел на глазах, словно подсолнух на компостной куче, официант. Его длинное, с признаками цистита и отдающее желтизной лицо засветилось всевозможными оттенками довольного розового цвета. И даже на лбу проступили капельки пота, свидетельствующие о том, что их хозяин решил поработать. А как иначе?! Это же клиенты! Не те, под условным названием «контингент», что торгуются за два беляша из котятины, а именно клиенты! А значит, есть смысл и улыбаться, и прогибаться, и даже быть где-то «искренне благодарным». Жаль только, что пришли поздно! В одиннадцать закрывать. Ну и чё! Нужно, так и закроем… На «спецобслуживание» закроем! Выгоним всю эту курортную поебень с пивом и трёхкопеечными пирожками и доставим людям (ну и себе, конечно!) удовольствие. Работа есть работа!

– Так, Макс, я угощаю! – сказал, улыбаясь, Андрей. Тот самый сосед по дому, учившийся когда-то с ним в одной школе и старше года на три-четыре. – У тебя вон какие женщины, тебе нужно их содержать и кормить. Вам ещё жильё оплачивать и так далее. А мы в санаторий. У нас проблем меньше. Поэтому сегодня мы с Володькой угощаем. Я правильно говорю, Володь?

– Однозначно! – ответил ему, тоже улыбаясь, Володя. Красивый, добродушный парень, коллега Андрея.

– Да здрасьте! С чего это вы нас угощаете? Мы как бы тоже не бомжами едем. Правда, девчонки? – Максим повернулся к сидящей рядом женской половине его отряда. Те кивнули. – Поэтому давайте пополам.

– Ну окей. Пополам так пополам. Поехали! Заказывайте!

Через пять минут стол уже был заставлен всевозможными закусками и салатами. Наполнены бокалы и рюмки. И под ритмичную музыку перестука колёс сказан первый тост. А потом второй, третий и… понеслось, закружилось празднество, обволакивая и насыщая пространство весельем и беззаботностью. Осетрина сменялась сёмгой, сёмга языком, язык балыком, закуски – горячими блюдами, горячие – десертами, а десерты… опять закусками. И так далее, и так далее, и так далее… За окном уже темнело, а праздник не кончался. Они выходили покурить и подышать на перрон, когда поезд останавливался на каких-то, кто уже вспомнит, каких, станциях, весело отбивались от назойливых бабушек, умоляющих купить сметанку, лучок, варёную картошечку или даже самогон, и снова возвращались к столу. Бегал между кухней и столом официант, довольно улыбался бармен за стойкой, и плыл, улетая в раскрытые окна, подталкиваемый звонким смехом густой табачный дым…

Разошлись они уже далеко за полночь. Когда бармен сказал, что, к глубокому сожалению, вынуждены попросить закончить торжество, так как скоро Харьков, а там длинная остановка, менты, пассажиры и всё такое. Проходя по вагонам спящего давно поезда к своему вдруг ставшему таким далёким купе, они хотя и старались не шуметь, но иногда не выдерживали и хохотали, вспоминая только им интересные моменты закончившегося праздника. За что получали грозное шипение проводниц или сонное бормотание спящих пассажиров. Наконец добравшись до своей ячейки этого дома на колёсах, они вдруг поняли, что устали. Не дожидаясь Харькова, Наталья и Татьяна тут же решили укладываться. Но ему не спалось.

– Вы ложитесь. Я в Харькове покурю, подышу, а потом уже лягу.

– Смотри, Лазарев, от поезда не отстань, а то ищи тебя потом по всей Украине! – смеясь напутствовала его Татьяна.

– И, Максим, не пей больше. А то я тебя знаю, сейчас опять к этим, к нашим соседям, пойдёшь, – вторила ей Наталья.

– Всё будет хорошо. Не волнуйтесь. Спокойной ночи, – Максим взял со стола новую пачку сигарет и вышел в коридор.

Он стоял в тамбуре, распахнув дверь вагона, и курил. У него имелся и свой ключ от входа в вагоны любого поезда, бороздящие одну шестую часть земного шарика, но он был в чемодане в купе. А там, сладко улыбаясь, спали две прекрасные и такие близкие женщины. Поэтому он просто зашёл к хозяйке вагона и попросил дать ключ. Проводница, открывшая свое купе не сразу, а потом ещё судорожно поправлявшая волосы, выставив вперёд грудь четвёртого размера, перегораживая ему вход в купе, давала понять, что она не одна. Он просто шепнул ей на ухо:

– Маша, дай ключ, я позже зайду отблагодарить, – и нежно засунул в зазывающее декольте скрученную трубочку из пятибаксовой бумажки. Мария улыбнулась, осветив его необычным, холодноватым отблеском своей улыбки, и проговорила:

– Ну смотри, гусар! Если что – я не давала. В смысле, ключа! – и медленно, уставившись ему в глаза не мигающим взглядом с проволокой, задвинула дверь.

Поезд, сбавив ход, громыхал по бесконечной промзоне, делающей все города братьями-близнецами, настолько, что определить ночью, где и в какой точке бывшего СССР ты находишься, было невозможно. Всё те же бесконечные пакгаузы, склады, семафоры, водонапорные башни и бесконечные вереницы составов, пассажирских и грузовых, паутина непонятно куда уходящих, спутанных в бестолковый клубок рельсов и шпал. Гудки тепловозов и понятные только тому, кто их произносит, объявления из репродукторов. А над всем этим управляемым хаосом – серое в дымке, без единой звезды небо. Одним словом, всё, до последней пылинки так, как в этот же миг было на подъезде к Москве, Минску, Мурманску или Кишинёву. Но ему нравился этот миг, он давно полюбил открыть вот так настежь дверь нерабочего тамбура, стоять и курить, подставив голову ветру, и ни о чём не думать…

Наконец поезд сбросил ход почти до нуля и стал медленно вкатываться на вокзал Харькова. Стоять дальше было бы уже неправильно. Могли заметить открытую дверь, и тогда попадёт проводнице. А это уже западло. Он щелчком отправил бычок в темноту, захлопнул дверь, повернул ключ и вошёл в вагон. Как и следовало ожидать, в проходе уже толпились люди. Немного, но тем не менее создавая ажиотаж высадки. Необъятных размеров женщина в розовой майке с надписью «Бьютифул» на груди шестого размера, обойти которую он даже не попытался, с двумя огромными сумками «мечта челнока», перетянутыми для надёжности коричневым скотчем, подавала команды маленькому худосочному мужичку. Тот, поминутно поглаживая стоящие торчком волосы, шмыгал носом и кивал, словно китайский болванчик.

– Идиот! Я же тебе когда сказала, придурку, выйди займи место. Нет! Тебе же, идиоту, нужно умыться! Что там отмывать-то у тебя можно так долго?! А теперь вот! Будем сейчас полчаса волочить товар и в итоге опять опоздаем на автобус. Идиот! Нужно было тебя, мудака, там у фиников оставить. Или в той тошниловке в Москве, где ты заснул. Давай уже открывай, хозяйка! Время же идёт!

В ответ Мария, уже приведшая себя в идеальный порядок, словно хороший солдат, за сорок пять секунд, уже в берете и кителе, открыв дверь, стояла на ступени, выставив вверх закрученный флажок. Шипя и отрыгиваясь, поезд наконец остановился. Максим не торопясь дождался, когда семья новых бизнесменов выгрузит неподъёмные тюки на родную харьковскую землю и, матерясь и ругаясь, потащит их делать людей моднее и красивее, и вслед за ними спрыгнул на перрон.