Еще у меня был брат Павел, которого я не любил. По возрасту он шел после Николая. Сидел несколько раз в тюрьме за воровство и хулиганство. Один раз был в бегах и скрывался у нас дома. Он был злым, меня несколько раз бил, чего не позволяли себе больше никто из моих родных. В войну его забрали в армию, послали на фронт, и вскоре мы получили похоронку о его гибели под Сталинградом.

Следующий за Павлом брат Виктор был военным медиком, окончил сначала медицинский техникум и уже во время войны – Военно-морскую медицинскую академию. Начинал он учиться в академии в блокадном Ленинграде, потом ее эвакуировали в г. Киров, там Виктор ее закончил. Дослужился он до подполковника. Будучи на службе, он объехал всю Россию, прихватил и заграницу. Служил во Владивостоке, Средней Азии, Финляндии, Германии, Кирове, Ленинграде, Латвии… В начале войны он так поспешно уехал из Ташкента, что там остались его вещи. Павел с Виталием ездили туда и привезли их. Из вещей я запомнил аккордеон. А куда он потом делся, я не знаю. Виктор участвовал в финской войне, посылали его к партизанам, воевал в блокадном Ленинграде, после войны служил в ГДР, а потом жил в городе Даугавпилсе в Латвии. Во время финской войны он писал с фронта: «Проснулся от непривычной тишины. Замолкла артиллерийская канонада».

Поля была у нас единственной сестрой. Она была 1918 года рождения. Еще перед войной вышла замуж за сотрудника районной газеты татарина Махмуда Яруловича Мратова, которого взрослые звали на русский лад Михаилом Яковлевичем, а мы дети – дядей Мишей. Поля окончила семилетку и потом всю жизнь работала в библиотеке.

Единственный брат, который был на два года младше меня, Юра. Я пытался на правах старшего брата командовать им, но ничего не получалось. Для него авторитетом был брат Кольки Кучина – хулиганистый Сашка. От него он научился курить. С этой его привычкой я безуспешно боролся. Будучи взрослым, он вспоминал такой эпизод. Мы с ним взяли коляску (двухколесная тележка для перевозки сена, хвороста, навоза и др.) и поехали за талами для изгороди. Юра и предложил: «Давай по очереди: сначала ты садись в коляску, я тебя повезу, а потом ты меня везешь. Зачем нам обоим всю дорогу пешком топать». Предложение было, конечно, разумное, и я согласился. Но оказалось, что Юра схитрил. Когда я его покатил, он додумался закурить. Я его везу, а он едет, да еще и покуривает. Отучил курить Юру. и других курильщиков из его класса учитель Морозов. Он предложил им бросить курить и сам обещал больше не курить. Правда, через несколько лет, будучи студентом, Юра снова задымил.

Юра окончил Челябинский институт механизации и электрификации сельского хозяйства. Во время учебы я посылал ему деньги, как и мне помогал Виталий, когда я учился в институте. Юра работал инженером-электриком, но сильно пил и умер в 60 лет от инсульта… У него остались дочь Оля и сын Дима. Кстати, у Виталия тоже остался сын Виталик, а у Виктора – дочь Лида.

Сам я родился 19 февраля 1931 года. Конечно, я не помню мою первую встречу с окружающим миром. Уже в пенсионном возрасте однажды мне приснилось безбрежное пространство, наполненное светом. Возможно, что так же было, когда меня впервые, в двух-трехмесячном возрасте, вынесли из дома на крыльцо, и я увидел солнечное небо и пространство до самого горизонта.

Помню, как мама несла меня в ясли. Затем я вспоминаю себя двух-трехлетним в детском садике, где меня заставляли спать. Помню, что в это время Юра лежал. в зыбке, подвешенной к полатям или потолку на кухне… Я смотрел на него с любопытством и чувством превосходства. Я-то уже большой. Затем меня перевели в другой детский сад. Я уже был «взрослым» и многое. из этого периода жизни помню. Ну, например, мы строем идем в лесок за 500–600 метров от деревни и с воодушевлением хором тянем: «Прокати нас, Ванюша, на тракторе. До околицы нас прокати…».

В это время в садик я уже ходил самостоятельно, хотя от дома он находился примерно в полукилометре. Однажды со мной случилась неприятная история… В тот день мама отправила меня в садик в новых. сандаликах, а я их где-то потерял. Что делать? Мама меня никогда пальцем не трогала, но поругать и обидеть словом могла. От греха подальше я решил сбежать от мамы на время, пока все устроится. Переждать бурю собрался у тети Марины. Она в это время жила на Пласту. Хотя меня и возили на лошади несколько раз к ней, но дорогу я не запомнил. На Пласт вели две дороги, так как он раскинулся широко. Как следует из «закона бутерброда», дорогу я выбрал не ту, что надо. До Пласта-то я дошел довольно быстро (5 км), но долго бродил по улицам в поисках дома тети Марины. Потом стемнело, и я понял, что заблудился и к тете не попаду. Как нормальный детсадовский мальчишка, с горя я громко заревел. Иду по улице и реву. Меня услышали добрые люди. Думали, корова мычит, выглянули, а это малыш ревет. Они меня позвали. к себе, угостили хлебом и молоком, спать уложили, а утром я бодро шагал по дороге в Кочкарь. Где-то на середине пути мне навстречу выехала на конной коляске заведующая нашим детсадом. Ночь же прошла, а я из садика до дома не дошел. Я был водружен в коляску и самой заведующей доставлен до дома к маме. Про потерянные сандалики все забыли, а я чувствовал себя героем.

Еще запомнились мне разные мелочи. Я босиком бегаю по лужам под дождем и с восторгом ору: «Дождик, дождик, пуще, дам тебе я гущи, хлеба каравай, хоть весь день поливай!». Мне уже доверяют работу – пасти гусей. На поляне за околицей я с радостью нахожу следы от шпор колесного трактора. Приплясываю и пою песню про тракториста Петрушу. Любил я весну, когда мама выставляла из окон вторые рамы. Устраивала генеральную уборку, мыла полы, сажала цветы. Нас с Юрой мама наряжала почему-то в платьица, как девчонок, а может, это были длинные рубашки.

Смерть и похороны отца я не запомнил. Хотя есть фотография, где у гроба с папой сидит мама с Юрой на руках, рядом сижу я и другие братья, и наша родня. Отец умер в 1936 году, вскоре после того, как мне исполнилось пять лет. За него дали пенсию 170 рублей. Мама не работала, и основной нашей кормилицей была старая корова, которую вскоре заменила ее дочь. Майка, ее имя подчеркивало, что родилась она в мае. Чтобы выжить, Шуру отдали в семью тети Марины, а меня на все лето Николай забрал к себе в Челябинск. Павел сидел в тюрьме. Поля, Виталий и Юра оставались с мамой. Поля вскоре вышла замуж, но об этом чуть позже. Виктор служил в кадровой армии.

Житье у Николая мне запомнилось. Ему было 25 лет, его жене Шуре – 27. Работал он в геологоразведке и жил на колесах, но с остановками. До Нижней Увелки мы ехали с Пласта на автобусе. Для меня все это было впервые. Двери у автобуса открывались для пассажиров не как сейчас, сбоку, а в задней стенке, и это меня ничуть не удивило. В ожидании железной дороги я пытался представить, что это такое. Мне представлялось, что она покрыта железной полосой, на ней нет грязи. и она гладкая. Но меня не разочаровала и настоящая железная дорога. Большой интерес вызвали вагоны. Мне они казались двигающимися домами. А иногда, глядя в окно, мне казалось, что мы стоим, а окружающие дорогу предметы движутся назад, и чем они были дальше от поезда, тем они были меньше и двигались медленнее. Таких маленьких домиков я еще не видывал. В поезде я проявил высокую активность. Не все же время в окно смотреть. Знакомился с соседями, проявлял свои артистические способности, получал гонорар сладостями.

В Челябинске я впервые смотрел кино. В фильме я видел, запомнилось на всю жизнь, как один мужик бьет другого лопатой по голове. Недавно я узнал эту картину, ее показывали по телевизору, но название снова не удержал в памяти. Из Челябинска мы поехали. в Свердловск к родным Шуры. Подъезжали к городу. на лошади. Видимо, Николай работал где-то недалеко. Запомнилось, был вечер и впереди море освещенных окон в многоэтажных домах. Еще запомнилась игрушка. Крутишь бумажный диск, на котором нарисованы. лошади. Каждая картинка немного отличается, как. кадры на киноленте. А глядишь на этих коней через прорезь, конь оживает и начинает скакать. Позже я видел чертеж такой игрушки в «Занимательной физике» Перельмана.