Милый сразу понял, почему лошади такие гладкие и чисты. Все бескрайнее поле от реки до горизонта поросло невысокой кустистой коноплей. Дикая конопля в это время в самом цвету. Этих смирных лошадок тут пасут сборщики цветочной пыльцы. Шкуры их смазаны птичьим жиром или вазелином. Желтая пыльца липнет к волосинкам. Вечером вернуться сборщики и тщательно выскребут всю пыльцу. Поэтому и кажутся лошадки такими ухоженными. А в руках сборщиков окажется мягкий пластилиновый комочек наркотика.
-- Веня, -- умоляюще взглянул Милый на походную жену. -- Видишь вон ту гору? Там наверняка наш пост. Нас когда-то там высаживали... Прошу тебя, собери все силы, напрягись. Нам нужно доскакать мелкой рысью до той горы за час-полтора, больше лошадки не потянут. Вечером вернутся сборщики анаши, они могут нас заметить. Мы должны успеть.
-- Должны так должны, -- безучастно ответила Венька.
-- Я посажу тебя на коня и привяжу накрепко, чтобы ты не упала.
-- Ты меня и так уже привязал накрепко... от тебя никак не отвяжешься, -- бессвязно бормотала Венька в ответ. -- А потом ты меня бросишь.
-- Веня, это наш последний шанс.
-- Нету у нас никаких шансов... Чует мое сердце.
Милый вскочил на каурую и повел на веревке за собой сивую кобылку, к крупу которой привязал Веньку. Одуревающе пахла цветущая конопля в распаренном полуденным зноем воздухе. Милый гнал покрытых пеной лошадей и часто оглядывался на Веньку, которая все чаще клевала носом, почти ложась на белую гриву.
Взмыленные лошади в гору не пошли, как их Милый не понукал. Он спешился и повел свой изможденный караван вверх по крутому склону.
-- Стой, стрялять буду-у-у! -- окликнул его из-за скалы рязанский говорок. -- Руки вверх!
-- Глаза протри, деревня... Полковник Советской Армии перед тобой.
<p>
* * *</p>
Милый отвязал обессилевшую от тряской езды Веньку и дальше понес ее на руках. Наверху ее завернули в одеяло, сделали антишоковый укол.
-- Открой тушенку и дай мне пачку шоколада, -- приказал Милый сержанту-рязанцу.
-- А у нас второй день ничаво и нетути, -- ответил тот, пятерней утирая толстый нос.
-- С голодухи конопельку покуриваете? -- зло бросил Милый.
-- Не, с нее еще больше есть хочется. А нас тутока закинули на горушку, значицца. Мы и ведем наблюдение.
-- Давно?
-- С неделю будет. Все подъели начисто. Сегодня обещалися нам сухой картошки и воды подкинуть. Ну, и хлебушка, значицца.
-- Связь хоть работает? Вызывай вертолет.
-- А че там вызывать? Вона там летит уже.
-- Ну и глазастый же ты...
Милый до боли вгляделся в бирюзовое небо и ничего там не разглядел. Зрения подсело с голодухи.
<p>
* * *</p>
В Кабуле их на две недели положили в госпиталь "для устранения дефицита веса". Венька слезно упросила начмеда, чтобы их положили в двухместную "генеральскую" палату. Тем и закончился их медовый месяц.
Молодой полковник стал молодым генералом и героем Советского Союза. Венька стала лейтенантом и кавалером ордена Красной звезды. Сразу после выписки из госпиталя генерала перевели к новому месту прохождения службы, для офицеров спецназа ГРУ не принято было сообщать родным точного адреса по понятным причинам. Веньку уволили с военной службы. У генерала-вдовца было еще двое сыновей, Венька родила ему еще Маришку, но отец не увидел дочку, как и Венька больше никогда не встречала милого Милого.
Запросы в министерство обороны не помогли разыскать отца Маришки -- у Веньки не было оснований допытываться о судьбе человека, посвятившего себя секретной службе. Милый с Венькой просто не успели зарегистрироваться. Единственную память о милом Милом -- ключ от ленинградской квартиры генерала у Веньки отобрал управдом, когда ее с Маришкой на руках вывел с их вещичками в руках участковый. У молодой матери не было права на жилплощадь.
<p>
* * *</p>
В родном городе все тот же майор-краснопогонник из военкомата, который оформлял Веньку на военную службу, но уже с красным носом и синими погонами, отделался от лейтенанта медицинской службы запаса, орденоносицы и ветерана афганской войны стандартной отговоркой той эпохи: "Мы тебя туда не посылали".
Но обещал поставить на очередь для "улучшения жилищных условий". Никаких таких условий у Веньки не было, нечего было улучшать. Ее с ребенком даже в общежитие прописали временно, а поселили в кладовке на старом складе с матрасами, расположенном на территории больницы.
Снова к ней вернулось ненавистное слово "ждать".