-- А я разве пожалел?
-- Пожалел, пожалел, не оправдывайся. Ишь вы все какие... Жалости не признаете.
Она прислушивалась прижатым к его груди ухом к ударам сердца. Оно билось ровно.
-- Я тебе все отдам и взамен ничего не попрошу... Только...
Она замолчала и конфузливо уткнулась в свитер.
-- Ты... Ты... меня полюбишь? Меня еще никто не любил, а так хочется.
-- А ты любила кого?
Венька на минутку задумалась, словно листая блокнот с номерами телефонов.
-- Нет... Никогда... Поэтому и меня никто не любит, наверное.
Она слабо всхлипнула, обнимая его беспокойными руками, как полузабытого, но бесконечно близкого человека, которого удалось случайно встретить на вокзале после вековой разлуки.
И вот еще не верится, что он тут, рядом с тобой...
Студент прикрывал глаза, словно что-то видел перед собой в воображении или просто хотел спать...
<p>
* * *</p>
За стеной послышалось громкое чмоканье и сонное бормотание. Венька смутилась и встала.
-- Ребенок проснулся, -- шепнула беспокойно.
-- Можно маленькую посмотреть?
-- На кой тебе? Ты там не пахал и не сеял...
Но гость все ж вышел вслед за ней.
Она с великой осторожностью раздвинула бамбуковые жалюзи на дверях. Оба заглянули вовнутрь. В полутемной комнате спала Маришка, здоровая, крепко сбитая девочка ростом с мать.
-- Подружка, что ли? -- удивился гость.
Венька беззвучно прыснула со смеху в ладошку:
-- Ну ты скажешь -- дочка моя...
Лева глуповато улыбнулся, как человек, которого безуспешно пытаются разыграть.
-- Родная? -- с ехидством спросил он.
-- А то какая!
Венька мягко, но настойчиво вытолкала его из полутемной комнаты снова на кухню.
Лева с выжидательным ехидством уставился на недопитую водку.
-- Так, родная?
-- А бывают родней? Уж не знаю, каким местом тогда нужно ребенка выродить...
-- А сколько тебе лет?
-- Скоро тридцать. А что? -- с опаской глянула на него Венька.
-- А я думал что ты вообще молоденькая. Мне в ровесницы сгодишься.
-- А тебе сколько?
-- Двадцать три...
-- Ну и пусть мне двадцать три будет. Меня и так все за пацанку принимают, разве плохо?
Венька вскинула голову и внимательно присмотрелась к нему.
--- А сколько ей лет? -- спросил Лева.
-- Кому? -- с притворным недоумением спросила Венька.
-- Дочке твоей...
Венька помедлила, затем смирилась с неизбежностью правды, призналась честно:
-- Тринадцать.
Лева наморщил лоб.
-- Ты что ее еще в школе родила?
Венька грустно улыбнулась.
-- Не ломай себе голову. Я сама свои годки сосчитаю -- тридцать шесть мне в этом году будет. Наврала я тебе.
-- Я тоже, мне ведь только двадцать.
Венька расхохоталась в полотенце, чтобы не разбудить "малышку".
-- А мне, дуре старой, еще в троллейбусе показалось, что тебе под сорок. Теперь все ясно -- ты студент!
-- Что, глаза косят враз на четыре стороны?
-- Нет, больше и квадратные... Треплешься больно складно, научились там в институтах на собак брехать... Допьем, что ли? Не хочешь? Так оставь на опохмелку... Меня с нее тоже воротит... Ладно, посиди покури, пока не улизнул. А потом ведь все равно улизнешь, хоть на цепь тебя сажай. Охота тебе со старой бабой валяться... Может, тебе чайку свежего заварить на дорожку?
-- Вот если б хлебушка да с полбуханочки.
-- А это пусть тебя в твоем общежитии ухажерки раскармливают. В этом публичном доме подставляют только за спиртное.
-- Я -- ничего не слышал, ты ничего не говорила, -- как-то странно обиделся Лева.
-- Тогда и жалеть не об чем... Ну, ты сразу к дурочке помоложе пойдешь или чайку выпьешь?
Лева не глядел на нее. Мял в пальцах сигарету, из которой просыпался табак.
