- Я - нерусская рожа! Я - нерусская рожа! И горжусь этим!

  Темирзянович, прислушавшись, заметил:

  - Напоминает лозунг: "Спартак - чемпион!" Надо ж было так нажраться...

  * * *

  Через неделю четверо сотрудников царской роты были вызваны в отделение кадров, где под расписку получили уведомления о сокращении занимаемых ими должностей. Среди них оказался и нынешний напарник Батона - Тропай. Царь, вышедший с больничного, прочитал по этому поводу перед строем речь. Она состояла из сплошного потока словоблудия, перемежавшегося специальными терминами типа: "несоответствию требованиям нужного момента", "несоблюдением субординации", "сокращением недобросовестных сотрудников" и тому подобной ахинеи.

  Узнав о случившемся, Абакумов, находившийся уже несколько дней в отпуске, приехал к разводу третьей смены. Царь заступил в этот день ответственным по полку и находился на инструктаже. Батон был совершенно трезвым, но слегка остекленевшим от злости. Цапов, увидев его возле кабинета, приостановился на лестнице. Не исключено, что в царской голове промелькнуло желание смыться куда-нибудь от греха подальше. Но в перспективе маячила возможность вытрусить карманы у экипажей второй смены, которые скоро должны были заехать в связи с окончанием работы. Жадность пересилила благоразумие, и командир роты отправился навстречу трудностям с гордо поднятой головой. Он, открыв дверь в кабинет, надменно поинтересовался:

  - А тебе чего не отдыхается?

  И сделал шаг внутрь.

  - Сейчас узнаешь, - тихо ответил Батон.

  Он животом толкнул Царя, зашел следом, и захлопнулся. Толчок получился удачным, потому что в кабинете что-то грохнуло и раздалось жалобное треньканье. Как оказалось, влетев в помещение, Царь в темноте напоролся на одну из тумбочек, заставленных победными гоночными кубками. Проходивший мимо Славик Гращенко догадался о том, что в кабинете будет твориться интересное шоу, поэтому тут же приставил ухо к двери и принялся слушать. Внутри раздался грозный рев Абакумова:

  - Ну что, мля, дождался?! Где ты, сволочь?! Отзовись!

  Никто не отозвался. До Батона дошло, что можно включить свет и тогда жертва будет тут же обнаружена. Выключатель он искал минуты три. Все это время в комнате что-то звенело, падало и билось. Несколько раз кто-то взвизгнул, как будто по нему прошлись ногами. Наконец зажегся свет, и тонкий его лучик впился в ухо Славика. Дальше Гращенко услышал топот ног и резкие истерические крики. Создавалось впечатление, будто кто-то кого-то никак не может догнать. Скорее всего, преследование производилось вокруг большого стола.

  Кричали два голоса:

  - Стой! Я тебя все равно поймаю!

  - Как ты смеешь так ко мне обращаться! Это нарушение субординации!

  - А погоня вокруг стола не нарушение субординации?! Ты - вор!

  - А ты не вор?!

  - Я вор, а ты - всем ворам ворюга! Стой, я тебе сказал! Ух, царская морда!

  За дверью кабинета грохотало еще пять минут. Потом наступила тишина. И уже через мгновение Славик слушал бесподобный диалог.

  - Имей совесть, я ведь старше тебя, - испуганно гундел кто-то.

  - У тебя этой совести сроду не было! Почему она должна быть у меня? - отвечал другой.

  - Но я же подполковник!

  - Мурло ты с баштана, а не подполковник! Эти звезды купил тебе личный состав! И моя там доля есть. Должность у тебя - капитанская! А звание подполковника присвоили тебе мы. Мы присвоили - мы и снимем! Давай сюда погоны. Снимай, я сказал! А то сейчас сам оторву вместе с руками!

  - Погоди-погоди! Успокойся. Давай мирно все обсудим. Присаживайся вон там, на диванчик. Кофе будешь?

  - Не буду я с тобой пить, - резкий голос стал мягче.

  - А я выпью, - кто-то подошел к двери, и Славик вынужден был отскочить.

   Но из кабинета никто не вышел. Там внутри забулькал кулер, и шаги удалились вглубь. Дальше продолжился негромкий, но хорошо подслушиваемый диалог. В основном, говорил Батон, а Царь пил кофе и слушал.

  - Ты сейчас оказался в роли загнанного в нору хомяка. Ты проворовался вконец. Запомни, если милицейский начальник имеет денежные отношения с подчиненными лично, он уже не начальник, а старший вор. Даже собираемые ежедневно деньги ты называешь общаком. Ты берешь у всех. И теперь тебе некого сократить. Экипажи первой смены ты не можешь тронуть потому, что за последние несколько лет они дали тебе сумму, за которую можно убить. Изя тебе не по зубам, так как у него дядя - полковник краевого ОБЭПа. Экипаж евреев ты сократить не можешь, потому что их боишься. И правильно, кстати, делаешь. Они тебя посадят. Способностей хватит. Да и знают о тебе все. Молодых ты выгнать не сможешь, потому что совсем недавно они заплатили по двести тысяч за устройство на работу. Причем большинство из них заплатили не тебе, а тем людям, которые сами могут сократить влегкую. Тебя. И что остается? Вышвырнуть на улицу таких работяг как Тропай?

  Раздался царский, уже окрепший голос:

  - И на что тебе сдался этот Тропай? Тебя-то я не трогаю. Другого напарника найдешь.

  - Еще бы ты меня тронул! Да я тебя сейчас по стенке паштетом размажу!

  - Ну, вот опять... Мы же люди. Не звери. Веди себя прилично. Если ты так уперся в этого Тропая, я что-нибудь придумаю, ладно уж.

  - Не надо мне одолжение делать. Короче - предупреждаю. Тропай будет работать дальше. Это было мое предпоследнее слово. А теперь - последнее. Денежные отношения у нас с тобой с этой минуты закончились. Больше я тебе платить не буду! Дальше. Последние десять лет я работал в ночь. Цвет моей кожи стал желто-серым как у покойника. Хватит. Навоевался я с бухими. Сейчас с этим идиотским административным кодексом оформить бухого - всю ночь потратить и потом по судам бегать. Ночью они все герои, так как водка в организме булькает, потому и козлят. А утром у них мозги включаются. Выбери любой перекресток, поставь меня в первую смену и забудь обо мне. Я сказал все.