На месте гигантского дома, возведенного сто лет назад гордым генуэзцем, виднелись дымящиеся развалины, и большая железная кровать по какой-то непонятной причине выкатилась прямо в сад.

А вокруг валялись трупы.

Десятки, даже сотни трупов зверски изуродованных или превратившихся в обугленные, вонючие куски человеческого мяса, и то безо всяких сомнений показывало, что авторы всей этой дикой бойни явно хотели продемонстрировать, что на континенте, где все делается халтурно и небрежно, еще остались те, кто может сделать свою работу добросовестно.

Ничто не шевелилось, за исключением крыльев грифов, и нигде не было видно ни одного из тех, кто совершил это зло, должно быть с наступлением нового дня они сами испугались размаха своего варварства.

Какое-то время, показавшееся им бесконечностью – и нет ничего более бесконечного, чем наблюдать за концом света и концом их семей – Менелик Калеб и Бруно Грисси стояли, как вкопанные, держась за руки, чтобы хоть как-то подбодрить друг друга, смотрели широко открытыми от ужаса глазами на весь этот кошмарный спектакль, и хоть они и принадлежали к разным расам, и отличались цветом кожи, и верования у них были разные, но одинаковое чувство ярости и тревоги овладело их сердцами.

И так продолжали они стоять, не шевелясь, хотя и не могли сдержать легкий спазм, сотрясавший их тела, и только когда убедились, что на противоположной стороне не осталось ни одного живого существа, набрались смелости дойти до воды и прейти реку вброд.

Спустя два часа они без сил, молча рухнули под сейбой, и Бруно лишь обнял свою сестру Карлу и с силой сжал руку Марио, а Менелик Калеб смотрел неподвижно куда-то вдаль, словно еще надеялся разглядеть среди деревьев кого-то из своей родни.

– Они всех убили? – наконец спросила сеньорита Абиба голосом тихим, едва различимым.

– Всех.

Никто уже не плакал больше, чем тогда, ночью.

Никто не спрашивал про ужасные подробности, чтобы не усилить терзавшую их боль.

Никто не просил разрешения пойти посмотреть, во что превратились их любимые близкие и место, где они были счастливы, возможно еще и потому, что сеньорита Маргарет почувствовала – будет лучше если в их памяти останутся воспоминания о родителях, когда те были полны жизни, и о деревне, когда она процветала, чем о куче дымящихся руин и о зверски изуродованных трупах.

– Что будем теперь делать?

Бруно Грисси взглянул на сеньориту Абиба, пролепетавшую, заикаясь, этот вопрос, потом посмотрел на Менелика, словно просил его подтвердить то, что скажет.

– Бежать, – произнес он наконец. – Если нас найдут здесь, тот тоже убьют.

– Но вы всего лишь горстка детей!

– Они отрезали голову моему брату, – ответил Менелик хриплым голосом. – А ему было-то всего три года.

Все хорошо знали сорванца Сахима, толстощекого мальчугана, у которого все время текло из носа, и кто целый день тем только и был занят, что со смехом и восторгом гонялся за курами и пытался помочиться на них, а те улепетывали от него со всех ног, и то, что нашлись такие люди, способные отрезать голову этому совершенно безобидному существу, заставило их понять, что и в самом деле будет лучше уйти отсюда как можно быстрее, если, конечно, они не хотят окончить свои дни таким же образом.

– И куда же мы пойдем?

– Далеко…

Вот это «далеко», по сути, было единственным подходящим ответом на тот вопрос, хотя никто из присутствовавших не имел ни малейшего представления, что это такое и что могло значить, поскольку весь их мир заканчивался горами, окружавшими деревню, а то, что располагалось за горами, представлялось им совершенно неизвестной вселенной, куда они никогда не хотели и не пытались проникнуть.

Хищные звери, злые духи, племена, с которыми они враждовали чуть ли не с начала времен, солдаты, партизаны, свирепые бандиты и даже работорговцы кишели там, где заканчивались границы их мира, и даже от одной лишь мысли, что придется погрузиться в это болото из опасностей, у них перехватывало дыхание.

Сеньорита Маргарет, державшая на коленях очаровательную «Царицу Билкис», которая наконец-то заснула, сдавшись под напором эмоций и усталости, обвела взглядом удрученные лица тех, кто, как ей показалось, возложил на нее все свои надежды, и наконец произнесла, в безуспешной попытке выглядеть решительной и помочь им обрести хотя бы крохотную искорку надежды:

– Пойдем к морю, а там нас подберут. Сядем на пароход, и нас отвезут туда, где нет войн, и где будут заботиться о вас.

Точно также она могла бы сказать «Пойдем на Луну», потому что для бедных детей, рожденных в крохотной деревушке, затерянной в самом сердце эфиопского массива, море было таким же далеким и непостижимым понятием во времени и в пространстве, как и сами планеты.

Но если сеньорита Маргарет утверждала, что им нужно идти к морю, то туда они и должны идти, поскольку во всей деревне только старшая учительница и видела это море, хотя тогда ей исполнилось всего лишь восемь лет.

– А где оно располагается, это море? – поинтересовался Менелик Калеб, кто показал себя самым практичным из всей группы.

– В конце реки. Насколько я знаю, все реки впадают в море, – она попыталась улыбнуться, как получится, чтобы ободрить остальных. – Но сейчас самое главное – это найти еду.

– Они все унесли, – заметил Бруно Грисси. – Но мы можем пойти поискать коз старика Амеда в ущелье. Какая-нибудь могла и уцелеть.

– Идите, но будьте осторожны… И Ахим пойдет с вами.

Самый беспокойный из всех, Ахим Биклия, кто первым увидел труп, плывущий по реке, за прошедший день превратился в совершенно другого человека. Вот уже более четырех часов он сидел неподвижно, не сводя глаз с какой-то точки на вершине столетнего дуба, словно именно там находились ответы на многие его вопросы, которые он не решался произнести вслух.

Сидел он молча и казалось, что даже не слышал о чем говорили вокруг него, а в тот момент, когда Менелик легонько тряхнул его за плечо, будто хотел разбудить, он взглянул на него словно на чужого, а на не на того, с кем на пару совершил сотни шалостей за последние годы, от чего даже всегда сдержанная сеньорита Маргарет приходила в ярость.

– Почему? – спросил он неожиданно, будто Менелик, кто был старше его всего лишь на несколько месяцев, знал ответы, которые столетний дуб не смог дать ему.

– Не знаю, – ответил его друг. – Но если пойдешь с нами, то возможно и узнаем. Не можешь же ты сидеть здесь все время.

Они проскользнули по лесу до берега реки, долго выжидали, высматривая, не вернулись ли солдаты, и пока оставались там, Бруно Грисси обратил внимание на дюжину пирог, стоявших у берега, метрах в ста от них вниз по течению.

– Они не сожгли их, – заметил он.

– А зачем им это делать, если они думали, что никого не оставили в живых?

– Нет, просто если лодки остались там, то они не пошли вниз по течению, – уточнил веснушчатый. – Так в каком же направлении они ушли тогда?

В ответ Менелик лишь неопределенно пожал плечами, показывая тем самым, что не имеет ни малейшего представления, а спустя несколько минут они опять пересекли реку, обойдя деревню стороной, и направились прямиком к ближайшей расщелине, заросшей тростником, где старый Амед держал своих коз.

Там они и были, а с ними и старик Амед, чудесным образом оставшийся в живых, увидев их, он принялся плакать и обнимать, словно это была спасительная доска в штормящем море.

– Маленькие мои! Маленькие мои! – всхлипывал он, хотя всегда был несносным ворчуном, постоянно пребывавшем в дурном настроении, и швырял в ребят камнями, когда те слишком близко подходили к его животным. – Мои несчастные малыши!

Когда, наконец, он успокоился, а ребятам удалось отойти от него на несколько метров, потому что от старика ужасно воняло козлятиной, он ответил на все вопросы, какие были заданы ему, хотя ответы его были сбивчивыми и несвязанными, и мальчишкам потребовалось чуть ли не полчаса, чтобы сложить все в более или менее ясную картину.