– Дрянь дело… – констатировал он наконец, словно сделал открытие, которое его соседи проморгали, хоть всё и происходило под самым их носом. – Совсем дело дрянь!
– И что же нам делать, как по-твоему? – поинтересовался Ши Мансур, кто, судя по всему, вдруг понял, что этот белый пребывает в такой же растерянности, как и он сам. – Может их похоронить втихаря, ни кому ничего не говоря, или дать знать властям?
– Властям? – удивленно воскликнул итальянец, рассерженный подобным неблагоразумием. – Каким еще властям?
– Ну, тем… – последовал спокойный ответ. – Ну, что ходят в коричневой форме.
Очевидно было, что только после этих слов Тулио Грисси обратил внимание на некоторые особенности формы, потому что взял из рук одного из крестьян факел и поднес к телу солдата, лежащего ближе всех к нему, словно бы сам хотел удостовериться в том, какой же цвет на самом деле имеет его гимнастерка.
– Да какая разница, коричневый или зеленый? – пробормотал он хрипло. – «Властью» можно считать только тех, кто сейчас побеждает.
– А кто побеждает-то?
– Вот эти, точно нет, – последовал жесткий ответ. – Эти уже ничего не выиграют, а для нас будет лучше, если мы их похороним.
Старейшина размышлял над услышанным предложением, хотя, по правде сказать, размышлять здесь было не о чем, потому что полностью соответствовало его собственному мнению, и закончил свои размышления едва заметным кивком головы.
– Согласен!.. – молвил он наконец. – Этой ночью их постережем, а утром устроим достойные похороны. В конце концов, они погибли, защищая свои идеалы, каковыми бы эти идеалы не были.
Менелик Калеб, сидел на корточках на крыльце своей хижины и с любопытством наблюдал за происходящим не далее, как менее чем в пятидесяти метрах, и потом, на протяжении всей своей жизни, не переставал задавать себе один и тот же вопрос, а как бы сложилась судьба всех тех мужчин, женщин и детей, кто – как и он – разглядывали изуродованные трупы при неверном свете факелов, если бы мудрый и благоразумный Ши Мансур в тот самый момент проявил бы свою благоразумность и мудрость, и приказал снова бросить трупы в реку или похоронить их сразу же, не дожидаясь следующего дня.
Но Менелик был двоюродным внуком старого вождя, по линии матери, и с того времени, как помнил себя, только и слышал от своих родителей, что Ши Мансур никогда не ошибался, и только благодаря его, как всегда, верным решениям в деревне всё спокойно и благополучно, и все счастливы.
А потому не было смысла подвергать какому-то сомнению то, что он приказал, тем более, что большинство взрослых это одобрили, точно также, как показалось, одобрил это решение и отец его хорошего друга Бруно, кто, будучи белым, должен был разбираться в таких делах, какие полностью выходили за границы понимания местных.
Менелик Калеб так и не сомкнул глаз до конца ночи, а на рассвете, когда даже петухи едва начали спорить подошел ли тот момент, с которого можно начать оповещать окрестности о появлении солнца, он спрыгнул с кровати и побежал по извилистой тропинке, ведущей к старому дому на вершине холма.
Тот огромный домище со стенами с осыпающейся штукатуркой и широкой верандой, рассыпающейся на куски, когда-то, очень давно, принадлежал одному богатому колонисту, владельцу всех этих земель, пасущегося там скота и людей также, но который с приходом независимости решил побыстрее вернуться обратно в свою родную Геную, оставив все свое имущество в руках управляющего, Тулио Грисси, который, в конце концов, выкупил и рушащийся дом, и кофейные плантации на холмах, по цене отощавшей курицы. А сам Грисси считал себя более африканцем, чем европейцем, и можно сказать, почти негром, чем белым.
Дети его, Бруно, Марио и Клара, родившиеся и выросшие в том доме и в той долине, за всю свою жизнь не видели других белых лиц, чем их родители и сеньориты Маргарет, а потому можно предположить, в глубине души жалели, что цвет их кожи отличался от цвета кожи остальных детей, с которыми они и играли, и сидели за партами в классе.
Пьянчуга, грубиян и задира, не был он тем отцом, которым дети могли бы гордиться, и мать их, угрюмая, необщительная, открывала лишь рот, чтобы обругать своего мужа, когда тот, качаясь, заваливался в дом, или бранить своих детей за ужином.
А потому, когда Менелик Калеб легонько постучал по стеклу окна (как это он имел обыкновение делать, когда ребята собирались порыбачить на озере или поохотиться в лесу), то не особенно удивился сразу же увидев взъерошенную шевелюру цвета соломы и веснушчатую физиономию Бруно, словно тот уже несколько часов ждал его, но Менелик хорошо знал, что друг его воспользовался бы любой возможностью, чтобы сбежать из дома побыстрей и подальше.
– Пошли вверх по реке, – шепнул он, зная, что родители Бруно все еще спят в противоположном крыле дома. – Может, там еще солдаты есть.
И ему даже в голову не пришло, что второй мальчишка мог отказаться от его приглашения, к тому же на то были веские причины, но не успел он закончить фразу, как тот, второй, уже выпрыгнул из окна в заброшенный сад, и оба они помчались вниз по холму, потом нырнули в лес и побежали туда, где река сужалась и протекала через скалистое ущелье, а чуть дальше начиналась небольшая равнина, поросшая высокой травой и усеянная кустами карликовой акации, где запросто можно было столкнуться с какой-нибудь пугливой антилопой или с вонючей гиеной.
Они прекрасно знали, что в их распоряжении была всего лишь пара часов, чтобы дойти и вернуться, до того, как сеньорита Маргарет начнет звонить в колокол, оповещая таким образом о начале уроков, а потому бежали они ровно и молча, прыгая на своих босых ногах через камни и упавшие деревья, пару раз перешли вброд речку и под конец, уже задыхаясь, забрались на вершину холма, откуда можно было видеть с одной стороны долину, а с другой небольшую равнину.
И не увидели там ничего.
Далеко-далеко на горизонте можно было различить столб пыли, и, тщательно изучив пейзаж, знакомый им до мельчайших деталей и не приметив там ничего, чтобы хоть как-то компенсировало затраченные усилия, рухнули на землю и принялись рассматривать белые облака, плывущие с запада.
– Вот дерьмо!
Не существовало более подходящих слов, чтобы описать настолько точно разочарование, охватившее их, и когда они отдышались и восстановили силы, веснушчатый спросил, не поворачивая головы:
– И что теперь будет?
– Может, ничего, – последовал не очень убедительный ответ. – Может, река принесла тех солдат издалека, и не стоит нам беспокоиться по поводу войны.
– Но они не воняли, – задумчиво возразил тот, продолжая смотреть на небо.
Не было нужды говорить по этому поводу еще что-то, поскольку и так было очевидно, а Менелик Калеб знал это точно также хорошо, как и сам Бруно, что, несмотря на зной, тела не распространяли запаха, и было это по одной простой причине – трупы провели в воде менее суток, а за это время тихая река не успела бы принести их издалека.
– Что верно, то верно, – согласился африканец. – Не воняли они, но если бы солдаты были в округе, то мы увидели бы их отсюда.
Бруно Грисси поднялся, сел, обхватив руками колени, и опять начал смотреть, выискивая хотя бы малюсенькие признаки, выдававшие присутствие человека. В конце концов, передернул плечами и согласился с тем, что ничего подозрительного не было заметно и лишь легкий ветерок шевелил сухую траву да верхушки акаций.
– Будет лучше, если мы вернемся, – сказал он. – А то я в этом месяце уже три раза опаздывал, и сеньорита Маргарет наверняка выдерет меня линейкой.
Обратный путь напоминал легкую прогулку, потому что ребята ограничились лишь тем, что столкнули в воду старое бревно, уселись на него, свесив ноги, и позволили течению тащить их, не беспокоясь ни о чем, кроме как держать одежду над головой, подальше от воды, и сохранять равновесие, балансируя ногами и свободной рукой.
То развлекательное «путешествие», какое они имели обыкновение совершать каждый раз, как уходили на охоту, способствовало тому, что они незаметно позабыли о причине своего побега из дома в такую рань, но лишь до того момента, пока не обнаружили новый труп, запутавшийся в ветвях кустов, наклонившихся к самой воде.
