Очень мало складу.

Взором счастливый твоим,

Не хочу и славы;

Слава – нас учили – дым;

Свет – судья лукавый.

Вот баллады толк моей:

«Лучший друг нам в жизни сей

Вера в провиденье.

Благ зиждителя закон:

Здесь несчастье – лживый сон;

Счастье – пробужденье».

О! не знай сих страшных снов

Ты, моя Светлана…

Будь, Создатель, ей покров!

Ни печали рана,

Ни минутной грусти тень

К ней да не коснется;

В ней душа как ясный день;

Ах! да пронесется

Мимо – Бедствия рука;

Как приятный ручейка

Блеск на лоне луга,

Будь вся жизнь ее светла,

Будь веселость, как была,

Дней ее подруга.

Есть старинное преданье,

Что навеки рай земной

Загражден нам в наказанье

Непреклонною судьбой;

Что дверей его хранитель —

Ангел с пламенным мечом;

Что путей в сию обитель

Никогда мы не найдем.

Нет, друзья! вы в заблужденье!

Есть на свете Божий рай!

Есть! и любит Провиденье

Сей подобный небу край!

Там невидим грозный мститель —

Ангел с пламенным мечом, —

Там трех ангелов обитель,

Данных миру божеством!

Не страшит, но привлекает

Их понятный сердцу взор!

Сколь улыбка их пылает!

Сколь их сладок разговор!

В их приюте неизвестно —

Что порок, что суета!

Непорочностью небесной

Их прекрасна красота!

Ты, который здесь уныло

Совершаешь путь земной,

К ним приди – их образ милый

Примирит тебя с судьбой.

Ах! друзья, кто здесь их знает,

Кто им жертвует душой,

Тот отдать не пожелает

За небесный рай – земной!

Ты, Вяземский, хитрец, хотя ты и поэт!

Проблему, что в тебе ни крошки дара нет,

Ты вздумал доказать посланьем,

В котором, на беду, стих каждый заклеймен

Высоким дарованьем!

Притворство в сторону! знай, друг, что осужден

Ты своенравными богами

На свете жить и умереть с стихами,

Так точно, как орел над тучами летать,

Как благородный конь кипеть пред знаменами,

Как роза на лугу весной благоухать!

Сноси ж без ропота богов определенье!

Не мысли почитать успех за обольщенье

И содрогаться от похвал!

Хвала друзей – поэту вдохновенье!

Хвала невежд – бряцающий кимвал!

Страшися, мой певец, не смелости, но лени!

Под маской робости не скроешь ты свой дар;

А тлеющий в твоей груди священный жар

Сильнее, чем друзей и похвалы и пени!

Пиши, когда писать внушает Аполлон!

К святилищу, где скрыт его незримый трон,

Известно нам, ведут бесчисленны дороги;

Прямая же одна!

И только тех очам она, мой друг, видна,

Которых колыбель парнасским лавром боги

Благоволили в час рожденья осенить!

На славном сем пути певца встречает Гений;

И, весел посреди божественных явлений,

Он с беззаботностью младенческой идет,

Куда рукой неодолимой,

Невидимый толпе, его лишь сердцу зримый,

Крылатый проводник влечет!

Блажен, когда, ступив на путь, он за собою

Покинул гордости угрюмой суеты

И славолюбия убийственны мечты!

Тогда с свободною и ясною душою

Наследие свое, великолепный свет,

Он быстро на крылах могущих облетает

И, вдохновенный, восклицает,

Повсюду зря красу и благо: я поэт!

Но горе, горе тем, на коих Эвмениды,

За преступленья их отцов,

Наслали Фурию стихов!

Для них страшилищи и Феб и Аониды!

И визг карающих свистков

Во сне и наяву их робкий слух терзает!

Их жребий – петь назло суровых к ним судей!

Чем громозвучней смех, тем струны их звучней,

И лира, наконец, к перстам их прирастает!

До Леты гонит их свирепый Аполлон;

Но и забвения река их не спасает!

И на брегу ее, сквозь тяжкий смерти сон,

Их тени борются с бесплотными свистками!

Но, друг, не для тебя сей бедственный удел!

Природой научен, ты верный путь обрел!

Летай неробкими перстами

По очарованным струнам

И музы не страшись! В нерукотворный храм

Стезей цветущею, но скрытою от света

Она ведет поэта.

Лишь бы любовью красоты

И славой чистою душа в нас пламенела,

Лишь бы, минутное отринув, с высоты

Она к бессмертному летела —

И муза счастия богиней будет нам!

Пускай слепцы ползут по праху к похвалам,

Венцов презренных ищут в прахе

И, славу позабыв, бледнеют в низком страхе,

Чтобы прелестница-хвала,

Как облако, из их объятий не ушла!

Им вечно не узнать тех чистых наслаждений,

Которые дает нам бескорыстный Гений,

Природы властелин,

Парящий посреди безбрежного пучин,

Красы верховной созерцатель

И в чудном мире сем чудесного создатель!

Мой друг, святых добра законов толкователь,

Поэт, на свете сем – всех добрых семьянин!

И сладкою мечтой потомства оживленный…

Но нет! потомство не мечта!

Не мни, чтоб для меня в дали его священной

Одних лишь почестей блистала суета!

Пускай правдивый суд потомством раздается,

Ему внимать наш прах во гробе не проснется,

Не прикоснется он к бесчувственным костям!

Потомство говорит, мой друг, одним гробам;

Хвалы ж его в гробах почиющим невнятны!

Но в жизни мысль о нем нам спутник благодатный!

Надежда сердцем жить в веках,

Надежда сладкая – она не заблужденье;

Пускай покроет лиру прах —

В сем прахе не умолкнет пенье

Душой бессмертной полных струн!

Наш гений будет, вечно юн,

Неутомимыми крылами

Парить над дряхлыми племен и царств гробами;

И будет пламень, в нас горевший, согревать

Жар славы, благости и смелых помышлений

В сердцах грядущих поколений;

Сих уз ни Крон, ни смерть не властны разорвать!

Пускай, пускай придет пустынный ветр свистать

Над нашею с землей сровнявшейся могилой —

Что счастием для нас в минутной жизни было,

То будет счастием для близких нам сердец

И долго после нас; грядущих лет певец

От лиры воспылает нашей;

Внимая умиленно ей,

Страдалец подойдет смелей

К своей ужасной, горькой чаше

И волю промысла, смирясь, благословит;

Сын славы закипит,

Ее послышав, бранью

И праздный меч сожмет нетерпеливой дланью…

Давно в развалинах Сабинский уголок,

И веки уж над ним толпою пролетели —

Но струны Флакковы еще не онемели!

И, мнится, не забыл их звука тот поток

С одушевленными струями,

Еще шумящий там, где дружными ветвями

В кудрявые венцы сплелися древеса!

Там под вечер, когда невидимо роса

С роскошной свежестью на землю упадает

И мирты спящие Селена осребряет,

Дриад стыдливых хоровод

Кружится по цветам, и тень их пролетает

По зыбкому зерцалу вод!

Нередко в тихий час, как солнце на закате

Лиет румяный блеск на море вдалеке

И мирты темные дрожат при ветерке,

На ярком отражаясь злате, —

Вдруг разливается как будто тихий звон,

И ветерок и струй журчанье утихает,

Как бы незримый Аполлон

Полетом легким пролетает —

И путник, погружен в унылость, слышит глас:

«О смертный! жизнь стрелою мчится!

Лови, лови летящий час!

Он, улетев, не возвратится».

Славянка тихая, сколь ток приятен твой,