Юрий Александрович заговорил. Он не выбирал слов, не старался говорить популярно. Но он видел по лицам, что его понимают, что его одобряют.
- Оружие у нас есть, - говорил, сдерживая накипевшую в нем ярость, чернявый, - оружие есть, люди найдутся. Нам нужно только опытных командиров. Не таких, как петлюровские, те все дело разваливают, потому им лишь бы грабить, лишь бы поживиться, они сильней всяких агитаторов народ настраивают! Народ ошалел от казней, от грабежей, от смертоубийства. Немцы грабят, Петлюра грабит, всякие там американцы на кораблях приезжают - тоже грабят... А помощи настоящей нет! Вот о чем мы пришли говорить с вами.
Долго они толковали, намечали планы, прикидывали...
Когда делегаты ушли, Юрий Александрович сел писать обширную докладную записку. Он откроет глаза на истину! Он поднимет на великую битву земную силу Украины!
Писание Юрия Александровича прервало приглашение к обеду. А потом Люси отняла весь вечер... А потом, проглядев все им сочиненное, Юрий Александрович нашел это бесцветным, слишком напыщенным, не подкрепленным фактами.
На следующий день Юрий Александрович поехал к самому Эйхгорну и просил его усмирить восставших мужиков в их уезде. Юрию Александровичу обещали всяческое содействие, были любезны, и, действительно, в Звенигородку были двинуты крупные военные силы, с танками, артиллерией, авиацией. И вскоре в уезде стало тихо.
И как ни жаль было расставаться с комфортом, со старинными портретами, висевшими в залах, с сытными обедами, с салфетками, на которых были вышиты короны, с очаровательной Люси, которая всегда была готова отвечать на его ласки, но надо было ехать, надо было действовать. Уже поступали сигналы со стороны шефов, с которыми Юрий Александрович был тесно связан, уже несколько раз напоминал о себе Гарри Петерсон, требуя немедленного выполнения его директив.
И настал час расставания. И опять Юрий Александрович, уезжая, не оставлял адреса, куда ему можно писать, и сам опять не обещал писать часто.
С Е Д Ь М А Я Г Л А В А
1
Когда поезд, увозивший Мишу Маркова, прогромыхал всеми своими колесами, надымил, заслонив дымом половину неба, а затем вдруг растаял, исчез в степи, Григорий Иванович подумал облегченно:
"Пристроил мальчишку! Пусть пошлифуется, подрастет. А здесь он пропал бы ни за грош".
Теперь нужно подумать о себе. Пробираться ли в Бессарабию и снова собирать партизанский отряд? Или пойти к партизанам здесь, на Украине? Помогать хлопцам пускать под откос немецкие эшелоны?
Встретил на улице Ковалева, однополчанина по Таганрогскому полку. Узнать его было трудно, сначала посмотрел - идет дядька с базара: баранья шапка, самотканая свитка, гармошкой сапоги.
- А я вас ищу, - обрадовался Ковалев. - Сказали мне, что вы где-то здесь обретаетесь, в какой-то гостинице. Думаю, обязательно найду. Я ведь только что приехал и опять уезжаю. Дела. У вас какие планы?
- Планы - бороться. Других пока нет.
- Вот-вот. Я как раз с этой точки зрения. Вечерком заходите, я тут поблизости, сведу вас с одним полезным человеком. Вместе покумекаем, где и как вас лучше использовать. Люди, знаете, как нужны!
Встретился Котовский в маленькой комнатке маленького домишка, за чайным столом, за самоваром, чтобы не привлекать внимания хозяев, с очень интересным человеком. Он назвал себя Романом. Григорий Иванович умел разбираться в людях и сразу почувствовал, что перед ним крупный работник, умница, человек, отдавший всего себя без остатка служению революции.
Самовар похлопывал крышкой, фырчал, пел на разные лады. За перегородкой весело, как воробьи, кричали, возились, ссорились и мирились дети - целый выводок, и все мелюзга. Хозяйка, крупная, складная женщина, наперекор всем громам и молниям, облавам и катастрофам растила детей, выпекала лепешки, белила, мыла, скоблила хатенку, топила печи - словом, сохраняла семью. Вот и сейчас она гремела посудой, попутно давала шлепка младшему своему отпрыску или грозно приказывала: "Манька, принеси воды!"
Затем она вошла в комнату и поставила на стол пышущие жаром, румяные, аппетитные лепешки, целую стопочку, наложенную на тарелку:
- Лепешечек свеженьких!
Воспользовавшись приоткрытой дверью, в комнату заглянула девочка, с белыми кудряшками волос, с огромными серыми глазами и перемазанной в масле физиономией.
- Ма-амка!
- Закрой дверь! - цыкнула мать, и снова приветливо: - Кушайте! Уж лучше самим съесть, чем этим грабителям достанется.
- Спасибо, хозяюшка! - сказал, улыбаясь, Роман. - А грабителям скоро не поздоровится, недолго они повластвуют.
Когда она снова исчезла за дверью и там опять зашипела сковорода и загалдели ребята, товарищ Роман сказал:
- Мне даны полномочия неотложные вопросы решать на месте. Я очень рад, что встретился с вами, - обратился он к Котовскому, но ни разу не произнес его имени, что свидетельствовало о большой его осторожности. Партия решила послать вас на ответственный участок, туда мы направляем лучших наших людей. В Одессе уничтожен подпольный губком. Сейчас будут направлены по подбору ЦК новые работники. У вас, как мы знаем, большой опыт подпольной работы. Мы знаем о вас и по Румынскому фронту, и по Кишиневу. Отправляйтесь в Одессу. К сожалению, некоторые явки провалились. Смело можете обратиться к главврачу одесского госпиталя. Запоминайте адрес, фамилии, пароль. Записывать ничего не надо. Начнете с этого, а там установите связь с нашими товарищами и будете работать по их заданиям. Только... - товарищ Роман несколько замялся, - только не надо особенно рисковать, у вас есть эта черточка... Вы не обижайтесь, это не просто мой дружеский совет, но и указание партии. Вы не один. Никакой бравады. Ну, а храбрости у вас хоть отбавляй. Мне говорили о вас в Москве. Вас знают.
Котовский нисколько не удивился, что ему, беспартийному, поручают такие задания. Он считал себя в партии. В Кишиневе он всегда согласовывал свои действия с Гарькавым и работал под руководством фронтотдела. В Галаце он присоединился к установкам большевиков. В Тирасполе был под командой беззаветно преданного революции Венедиктова. И сейчас он безоговорочно принял новое задание. Обдумывая, как начнет действовать, он возвращался в свой гостиничный номер.
