Обед длился долго. Сменялись блюда, из которых каждое носило звучное название и было необычайно вкусно. Тут были и кулебяки, и отварная севрюга, и жареная дичь, и бараний бок, и пудинги...

- Вы извините, - приговаривал Скоповский, - мы живем по-деревенски...

А сам сиял от удовольствия.

- Чем богаты, тем и рады, - подхватывала мадам Скоповская, тяжело дыша и с грустью думая, что опять не удержалась и поела лишнего.

Хозяин и хозяйка усердно потчевали гостей, то и дело приговаривая, что у них все запросто и, может быть, даже чем не угодили.

Остальные за столом безмолвствовали - востроносые тетушки, тихие приживалки, почтительные родственники. А княгиня была в отличном расположении духа, хвалила каждое блюдо и снисходительно выслушивала забавные истории, которые рассказывал Юрий Александрович.

Люси не вслушивалась в смысл его речей, она слушала только его голос, уверенный, звучный, бархатистый, и сама не могла понять, что такое творится с ней. Она была взволнована, бледнела, краснела и не смела поднять глаз, особенно на княгиню: та сразу бы поняла, что Люси влюблена, что Люси будет теперь бредить капитаном и что она с ее взбалмошной натурой может преподнести любую неожиданность...

После обеда у Бахарева и Скоповского завязался спор о будущем России. Они прошли в кабинет. Бахарев достал карту, выпущенную Государственным департаментом Соединенных Штатов Америки. Карта была специально отпечатана для того, чтобы весь мир знал, как намерена перекроить эту злосчастную Европу всемогущая заокеанская держава. Это был любопытный документ, в то время еще малоизвестный в широких кругах, и Скоповский не мог им не заинтересоваться, хотя мысли его то и дело отвлекались тем, что там поделывает княгиня... Однако откуда такие документы у этого молодого человека? И Скоповский поглядывал то на капитана, то на яркие пятна географической карты, развернутой на столе. Надписи были сделаны по-английски, и Скоповский не сразу мог разобраться в них.

- А что предусмотрено для Польши? - спросил он, с беспокойством думая, не наговорила бы княгине каких-нибудь глупостей его благоверная супруга.

- Гм... для Польши? Для Польши немного. Приблизительно то же самое, что предусмотрено пескарю, когда делят добычу акулы.

- Вот это ошибка. Уверяю вас, еще Польска не сгинела! О ней еще придется вспомнить, уверяю вас!

Бахарев вздохнул:

- Видите ли... как бы это вам сказать. Тут затевается драка большая, и вряд ли станут считаться со всякой мелюзгой. Вы не обижайтесь. Такова реальность.

- Не знаю, не знаю...

- Эта карта предназначается для предстоящей мирной конференции. Тут все учтено! Как видите, от России будут отторгнуты: ну, прежде всего, вся Прибалтика...

- Не говоря уже о Бессарабии? - усмехнулся Скоповский. - Ну что ж! Сами виноваты... Заварили кашу, хватили через край - извольте теперь расхлебывать!

- Белоруссия - это два, - загибал пальцы Бахарев, и нельзя было понять по его лицу, радуется он или печалится.

- Украина - это три, - заглядывал через плечо капитана Скоповский.

- Ну, и затем, - невозмутимо продолжал Бахарев, - разумеется, отторгаются раз и навсегда Крым, Кавказ, Сибирь и Средняя Азия.

- И от матушки России остаются рожки да ножки?

- Проще говоря, одна Вологодская губерния!

- А как же тогда с вашей горячей любовью к России? Вы давеча так красиво о ней говорили!

Бахарев пожал плечами:

- Не я составлял эту карту. Если бы от меня одного зависело...

- Что меня поражает, - бормотал Скоповский, опять и опять озирая разноцветные пятна и надписи, - уже и карта составлена! У них это живо! Как вам нравится? Не надо и к гадалке ходить. Все, кажется, стоит на местах, и Россия пока что целехонька, а оказывается - вон оно что! Нету России! Была Россия - и тю-тю Россия. И как - вы не знаете? Это уж окончательно решено?

Бахарев внимательно смотрел на Скоповского:

"Ага, разволновался все-таки полячишка! Дух захватило..."

Бахарев ответил не торопясь, свертывая карту и пряча ее в карман:

- Если Соединенные Штаты решили, значит, бесповоротно. Они шутить не любят. Я эту карту добыл с большим трудом. Ношу ее и все время о ней думаю... Перед какими огромными событиями мы стоим! Даже голова кружится!

Тут Юрий Александрович вздохнул и сразу же закурил сигарету.

Скоповский подумал:

"А все-таки это всего лишь политический трюк, пропаганда..."

И уже другим тоном отвечал:

- Положим, голова у вас кружится не потому, что исчезает Россия, а потому, что некая молодая особа из очень хорошей семьи, по-видимому, к вам неравнодушна.

- Вы думаете? Неравнодушна? Если бы это было так...

Бахарев глубоко затянулся, затем скомкал сигарету и глухим, не своим голосом договорил:

- Мне почему-то кажется, что здесь, в этой маленькой Бессарабии, решается моя судьба...

- Так серьезно?

- Александр Станиславович! Не подумайте, что я просто ухажер, искатель приключений... И я так благодарен, так благодарен вам, что вы пригласили меня к себе!

- Если бы даже не пригласил, это сделали бы дамы. Но я хотел бы вас предупредить: одно дело - пофлиртовать, у нас здесь самый воздух располагает к влюбленности, тут все влюбляются поголовно. Но решаться на более серьезный шаг во время мировых обвалов и несмолкающей по всей вселенной артиллерийской пальбы - это, молодой человек, просто легкомысленно. Вы простите меня за несколько поучительный тон, но я с вами говорю по-отечески, как сказал бы своему сыну, безвестно пропавшему в этом водовороте...

- Я очень рад, что мы остались с вами с глазу на глаз, - вдруг заговорил Юрий Александрович совсем другим тоном. - Я могу вам сообщить, что сын ваш, Всеволод, жив и здоров, вы, вероятно, скоро увидитесь.

- Где же он? - воскликнул Скоповский, обрадованный, взволнованный и вместе с тем удивленный самим тоном Юрия Александровича, заговорившего вдруг вполголоса, приглушенно и осторожно. - Где же он, бродяга? Почему вы сразу мне не сказали? И почему он ничего не напишет?

- Видите ли... Я вас прошу вообще в дальнейшем не касаться этой темы. Всеволод занят опасной, очень серьезной работой. Мы, наше поколение, не можем ограничиваться болтовней и оставаться в стороне от событий. Мы сами делаем события. Мы боремся. Можно за ужином, поднимая бокал, говорить общие фразы. А ведь дело-то серьезное, не шуточное дело: мы или они. Ведь так стоит вопрос...