Александр Станиславович покосился на открытое окно, под которым цвели левкои... Да, все ясно: надо уезжать, уезжать не откладывая! Правительство, видимо, бессильно что-нибудь сделать.
"В Петербург! Немедленно в Петербург! - неотступно сверлила Скоповского мысль. - Да что, какая гарантия в Петербурге?! За границу, пока здесь не утихомирятся. Эх, нам бы папашу, в бозе почившего! Мягковат, мягковат и с неба звезд не хватает наш помазанник Николай Александрович. С этим народом не так надо разговаривать. Иссякла сила царствующего дома Романовых. Этак недолго и всю Россию прозевать".
В ночь на семнадцатое лошади на конюшне получили двойную порцию овса. Сдобные булочки, слоеные пирожки, жареные цыплята, телятина и всякая другая снедь - все это было уложено в корзины. Долго возились с укладкой. Скоповский давал бесчисленные наказы, читал нравоучения. Наконец мадам Скоповская, вздыхая и жалуясь на изжогу, прочла краткую молитву и отошла ко сну. Скоповский принял подкрепляющие пилюли и тоже задремал под невеселые думы о слабости длани российского самодержца.
В полночь залаяли собаки. Но тотчас замолкли. Затем как будто звякнула подкова о камень... Закачались кусты акации...
Скоповский проснулся от невероятного грохота. Он сел на кровати, прислушался. Дом содрогался от сильных ударов. Дребезжал звонок.
"Вот как это бывает!" - подумал Скоповский и стал нащупывать ногой ночные туфли, но все никак не мог отыскать.
- Кто? Кого? - очнулась заспанная Скоповская. - Уж не случилось ли чего с детьми? Не от Севочки ли телеграмма?
Муж ничего не ответил. Странно пригибаясь, он подкрался к окну, выглянул из-за занавески. Затем бросился бежать. Сначала в кабинет. Отыскал в письменном столе браунинг. Ну, хорошо. Допустим, он даже выстрелит. Даже попадет. Это только приведет их в бешенство, и тогда они не пощадят. Подержал браунинг на ладони и сунул его обратно в ящик письменного стола.
Стук в двери усиливался. Скоповский промчался в гостиную, похожий в нижнем белье на привидение. В буфетной ударился о косяк, но даже не почувствовал боли.
С величайшими предосторожностями открыл окно. Вторично приходится пользоваться этим способом сообщения! Однако раздумывать не было времени. Скоповский встал на подоконник и зажмурил глаза. Ну же!
Спрыгнул, напоролся на что-то острое... Куда ж теперь? Спрятался под садовой беседкой. Дети, бывало, залезали сюда, играя в палочку-выручалочку. Тут хранилась старая, обшарпанная метла, валялась ржавая, продырявленная лейка... Скоповский влез лицом в паутину, она облепила щеки, неприятно щекоча...
- Господи, помоги мне, - шептал он, дрожа всем телом. - Помоги мне, господи!
Сидеть в этом неуютном уголке пришлось довольно долго. Котовский ничуть не торопился. Вошел в дом. Мадам Скоповская закрыла глаза, притворяясь не то мертвой, не то спящей. Но к ней никто даже не подошел.
Котовский деловито разбирал бумаги, уничтожал приходно-расходные книги, долговые записи крестьян.
Только он успел спросить, где же, мол, сам хозяин, как Леонтий и Федор приволокли помещика, перевалявшегося в мусоре, в паутине и крайне непредставительного без верхнего платья.
Котовский метнул на него глазом: что-то очень кислый помещик, уж не отдубасили ли его ребята, когда сюда вели?
- Где отыскался? - спросил Котовский, снова принимаясь за долговые записи.
- Под беседкой! - весело ответил Леонтий. - Прохлаждался! А я обратил внимание, что собака туда заглядывает и хвостом виляет. Интересно, думаю, кого она там знакомого выискала?
- Собака собаку завсегда унюхает! - вставил Федор.
- Потрудитесь открыть сейф, - приказал Котовский помещику. - Ну! Чего же вы стоите?
Скоповский как бы очнулся и побрел было к сейфу, вделанному в стене, но опять остановился.
- Ключи в брюках, - уныло произнес он.
- Принесите брюки барину, - усмехнулся Котовский, только теперь поняв затруднение помещика.
Котовский пересчитал деньги и распорядился всем уходить:
- Поджигайте - и поедем.
Ночная прохлада потоком вливалась в настежь распахнутое окно. Пахло левкоями. Котовский быстро управился с долговыми книгами: ведь вся эта канцелярия была ему хорошо знакома.
Скоповский молчал. Он боролся с противной дрожью, которая его сотрясала. Одна мысль пронизывала мозг, обжигала: "Убьют! Убьют!.." Но на него никто не обращал внимания.
Через час Котовский уехал из имения Скоповского. Путь ему освещало зарево: усадьба горела ярко, как свеча. Задержался только казначей отряда, деловитый Леонтий. Ему было поручено раздать батракам деньги, захваченные у помещика.
- А то сам господин помещик сроду бы не догадался, - пояснил Котовский.
На рассвете Леонтий догнал отряд. Он точно выполнил поручение. И вот они ехали рядом. Высоко в небе таяли последние звезды. Над Бессарабией загоралась заря. Туман стлался над виноградниками, над сливовыми садами. Кони фыркали и мотали головами.
Котовский и Леонтий молчали. Затем Леонтий сказал:
- А пожалуй что, вешать их, каналий, надо, а то они натворят еще дел. Я это про помещиков говорю.
- Вы и так, кажется, не утерпели и малость всыпали Скоповскому. Что-то у него, как у сома, был очень снулый вид.
- Так, для понятия, мы с Федором слегка ему дали, пока от беседки вели. А как же? Разве забыл, как они тебя разделали?
- Мы не за себя мстим - за народ! - коротко ответил Котовский.
Вот и совсем посветлело. Всадники свернули с дороги и скрылись в просыпающемся, мокром от росы дубовом лесу.
3
Можно представить, какой переполох начался у кишиневских властителей. Губернатор топал ногами, полицмейстер рычал как лев. Во все стороны летели приказы, секретные распоряжения, срочные шифрованные телеграммы:
"Принять меры! Искоренить! Прекратить!"
А между тем отряд действовал. Полиция прибывала на место происшествия, но всякий раз с опозданием, когда уже ничего нельзя было обнаружить. Думали, что отряд скрывается где-нибудь в пещерах или в дебрях лесов: совершив смелое нападение, он исчезал, как сквозь землю проваливался.
В те дни, когда Котовского разыскивали в Оргееве, появился в селе Ганчешты страшный, горбатый нищий. Он ничьего внимания не привлек: мало ли нищих бродило в те годы по проселочным дорогам. Софья через три дома от своего жилища держала кур, так она не раз видела этого побирушку, даже подумала еще, хорошо ли у нее заперт курятник.