Армии, защитнице трудящихся масс, приходится выдерживать злобный
натиск врагов, жаждущих нашей крови, нашего горя, нашего угнетения, и
в героической борьбе мы временно отходим с юга Украины с тем, чтобы,
собрав свои силы в единый мощный кулак, расшибить врага окончательно,
очистить Украинскую землю.
Мы пойдем на соединение с нашими братьями под Киевом, красными
братьями России.
Южной группе предстоит совершить боевой переход походным
порядком по местности, занятой бандами.
Реввоенсовет требует от всех проявления высшей
дисциплинированности; дисциплинированная армия, исполняющая
незамедлительно все приказы своих руководителей и начальников, легко
выйдет из любого положения.
Всякое неисполнение в походе боевого приказа будет признаваться
как предательство и дезертирство и должно караться на месте самими
красноармейцами и командирами.
Вперед, бойцы, нам не страшны жертвы, не страшен враг, наше дело
- дело рабоче-крестьянской Украины - должно победить.
Вперед, герои! К победе, орлы!
Р е в в о е н с о в е т Ю ж н о й г р у п п ы
Д в е н а д ц а т о й а р м и и"
5
В штабе было двое. Котовский задумчиво смотрел в окно и слушал, как начальник штаба излагал свою точку зрения.
Штаб бригады помещался в вагоне. В нем было душно и никогда не выветривался табачный дым.
Из окон вагона можно было видеть перрон, деревья, железнодорожные склады и раскаленное добела небо.
Начальник штаба Каменский любил точность. И он со всей беспристрастностью, со всем хладнокровием обрисовывал создавшееся положение.
В приказе Реввоенсовета все сказано! Вкратце обстановка такова: в тылу белые, на флангах белые, а больше всего их впереди. Галичане, Симон Петлюра, Нестор Махно, атаманы Маруся, Добрый Вечер, Струк, Хмара, Тютюнник, Волынец, Заболотный и еще добрый десяток - все хотят гибели советских воинов, и особенно гибели Котовского, предвкушают, как будет болтаться на веревке этот здорово насоливший им красный командир. Теперь-то ему закрыты пути-дороги! Теперь он никуда не денется! И они кружат вокруг, как голодная волчья стая.
Начальник штаба говорил обстоятельно, обосновывал свои слова фактами, старался в то же время изложить покороче, и все-таки это было чересчур длинно, если учитывать температуру воздуха и отсутствие ветра.
- Все? - спросил наконец Котовский.
- В основном все.
- Выводы?
- Вывод один: положение безысходно тяжелое.
- И так много слов ради такой маленькой мысли?
- Гриша, но ведь положение действительно таково.
- Доказывать битый час, да еще в такую жару, что нам остается одно: ложись да помирай. Стоило трудиться! Безвыходных положений не бывает, Каменский! Бывают только трудные положения. Это возможно.
Котовский поглядел еще раз в окно.
- Как ты думаешь, сейчас не меньше сорока градусов в тени? Бери бумагу, пиши: "Приказ". Написал? "Боевая слава и героическое прошлое создали в составе бригады непоколебимую веру в нашу непобедимость" Точка. "Сейчас нам предстоит совершить смелый поход и еще раз беспощадно громить врага, превосходящего нас численностью, вооружением, но не силой" Точка. "Мы сильнее, и мы победим. Вперед! В наступление!"
- Может быть, вычеркнем, последнюю фразу? - мирно предложил начальник штаба. - Ведь то, что мы предполагаем сделать, - это самое настоящее отступление.
- Отступление? Слушай, Каменский, ты случайно не из северных мест? Ты плохо переносишь жару. Что называется отступлением? Отступление - это когда враг перед нами, а мы пятимся. Вот это точно, отступление. Если же тыла нет, а враг повсюду, куда ни сунься, то движение в любую сторону есть самое настоящее наступление на врага. Приказ прочитать в частях. Распорядись, чтобы коням выдали двойные порции овса. Завтра выступаем.
Начальник штаба был по-своему прав. Предстояло тяжелое испытание, и Каменский не закрывал глаз на то, что их ожидало. Деникин наступал со стороны Харькова, южнее стремительно двигался Шкуро, генерал Слащев захватил Николаев, галицкие части заняли Христиновку и Умань, Петлюра уже хозяйничал в Киеве... Нужно было оторваться от железной дороги, что само по себе таило много бед. Нужно было двигаться по грунтовым и шоссейным дорогам, а иногда и без всяких дорог, по степи. Нужно было вести непрерывные бои, пробиваться сквозь сытые, оснащенные вражеские полчища и упорно, наперекор всему идти на север. Да, или пробиться, или погибнуть...
Но Котовский ни при каких обстоятельствах не позволял себе падать духом. Слово "трудно" вызывало в нем протест. И чтобы вести людей почти в безнадежное дело, надо их воодушевить на подвиг, внушить им уверенность, заставить их поверить в свои силы - и тогда они преодолеют все.
Котовский вызвал командира бронепоезда Куценко. Тяжелый предстоял разговор.
Куценко пришел - приземистый, литой, такой же прочный, как и его бронепоезд.
Поздоровались. И вдруг Котовский почувствовал, что не может произнести этих страшных слов, не выговариваются слова никак... Но произнести их было нужно.
- Куценко, - сказал Котовский.
И оба молчали.
- Куценко, мы с тобой много повоевали... Помнишь, к-как в Вапнярке громили врага?..
- Бывало, - сказал Куценко.
Он не был разговорчив. К тому же он понимал, о чем будет речь.
- Куценко, ты, конечно, приказ к-командования знаешь? Завтра выступаем...
- Знаю, - ответил Куценко. - Взрывчатка приготовлена...
Ну вот, и произносить самое трудное не надо. И без того обоим ясно, что надо бронепоезд взрывать.
Котовский и Куценко помолчали. Нелегко им было. Но были оба не изнежены жизнью. Умели владеть собой.
Котовский сказал:
- Пошли?
Куценко, как эхо, отозвался глухим, сдавленным голосом:
- Пошли.
Он думал, что взрывать придется еще не сегодня. Любил он свою "черепаху" нежной любовью. И должен был своей рукой уничтожить.
Они прошли по железнодорожным путям, ступая на раскаленные солнечным зноем рельсы. Вот и бронепоезд. Солидная громадина! Весь поцарапан. Стальные плиты не пробивает снаряд. Весь защищен от ударов. И весь ощетинен орудийными дулами, тонкими стволами пулеметов.
