Пришел в себя на земле. Как мы сели? Пилот неподвижно лежал у подбитого вертолета рядом с убитым бортинженером.
— Клумба! Клумба! Я Тюльпан! Я Тюльпан! Прием! — услышал я голос Полковника.
— Тюльпан! Тюльпан! Я Клумба! Я Клумба! Прием!
— Пошлите «вертушку» в квадрат…
Больше я ничего не услышал: снова потерял сознание. Следующий раз пришел в себя, когда рядом шумели винты другого вертолета и словно откуда-то с небес слышался голос Полковника:
— Посмотрите: он, кажется, еще жив… — И через мгновение кто-то подхватил меня на руки и понес, а я вновь потерялся…
Не буду описывать свое исцеление: ничего запоминающегося, замечу лишь, что хирург, сделавший мне операцию, сказал:
— Ты, парень, видно, в рубашке родился: чуть выше — и…
Двадцать три дня… Много это или мало?.. За эти дни я даже не успел толком запомнить свою фамилию и имя: Иван Петрович, Петр Михайлович, Сидоров, а может, Петров: важно ли это? Для меня — нет! Потом пытался разыскать Полковника, спасшего мне жизнь: не прикажи он проверить, жив ли я, остался бы на том плато в горах Кандагара, как остались тысячи наших парней, как остались тот пилот и тот бортинженер…
Мир праху их, сложивших голову на чужой земле!..
Двадцати трех дней «моего Афгана» мне наверняка хватит на всю оставшуюся жизнь. До сих пор иногда снятся светящиеся ненавистью глаза той афганки и изуродованное лицо хирурга. Как бы хотелось стереть эти кошмарные видения из своей памяти, но… Вполне возможно, что эти впечатления, полученные мною не только в Афгане, а также печально-трагический опыт тюрьмы придают мне силы, заставляют писать мои романы… Оставшись в живых, я словно в долгу перед тысячами захороненных в чужой земле, чьи могилы так и остались безымянными. Пусть мои романы, главным героем которых я сознательно сделал бывшего афганца, и станут МОЕЙ ПАМЯТЬЮ обо всех погибших в Афганистане и других горячих точках нашей планеты.
Работая над этой книгой, на презентации Ассоциации ветеранов всех локальных войн «Армада», я познакомился с Игуменом Киприаном, прозванном в Афганистане Пересветом. Это единственный в стране священник, имеющий личную печать войскового священника. За свое пребывание в Афганистане он лично отпел не одну тысячу наших военно-служащих. Господи, как же тяжело носить все имена в сердце своем…
Низкий поклон вам, батюшка Киприан Пересвет…
Вернувшись в Москву, я уже не мог довольствоваться теми сведениями, которыми обладал: мне их было мало. Стал встречаться не только с вернувшимися афганцами, но и с теми, кто имел хоть малейшее отношение к этой войне. И чем больше узнавал, тем острее понимал, что столкнулся с чем-то страшным, далеко пока мне не ясным. Крупицы получаемых сведений все чаще и чаще сталкивали с криминальными элементами. Что оставалось делать? Русская пословица гласит: «Назвался груздем — полезай в кузов».
Любая информация, освещающая мои поиски, — во благо. Прекрасно осознавал грозящие мне опасности, но я свое отбоялся, а потому пришел к убеждению: встречаться и говорить с любым, даже самым отпетым уголовником, если это поможет мне в поисках ПРАВДЫ!
В эти годы я встречался с самыми разнообразными людьми: калеки-афганцы и авторитеты криминального мира, «воры в законе» и даже бомжи. Первой реакцией большинства была откровенная если не враждебность, то неприязнь. Приходилось использовать все — обаяние, опыт, умение, чтобы разговор не оборвался. Поверив, что я действительно им сочувствую, а не гонюсь за сенсациями и не хочу принести им вреда, люди постепенно раскрывались. Я никогда не злоупотреблял их доверием даже во имя творчества. Ни один человек, поведавший мне свои тайны и откровения, не сможет предъявить мне претензий. Услышав некоторые их секреты, выданные под воздействием алкоголя, я не раз и не два спрашивал их уже в трезвом состоянии, о чем можно писать и говорить, а о чем нельзя…
Тем не менее, обрастая материалами для будущей книги, я никак не мог прийти к однозначному ответу, каким должен быть главный герой. В разные годы я увлекался такими разными писателями, как Роберт Стивенсон, Александр Дюма, Джек Лондон, Теодор Драйзер, Эрнест Хемингуэй, Конан Дойл, Эдгар По, Грэм Грин, Агата Кристи, позднее: Ивлин Во, Жорж Санд, Эмиль Золя, Ги де Мопассан, Михаил Булгаков, Иван Ефремов, конечно же, Борис Васильев. Придирчивый критик имеет право упрекнуть меня во всеядности, но так было, и это правда. Герои этих писателей воздействовали на мои самосознание, волю, характер и мировосприятие.
Мне нравилось читать про сильных героев, умеющих постоять не только за себя, но и защитить слабых, униженных и оскорбленных. Вероятно, поэтому так сильно любил читать про Илью Муромца, Добрыню Никитича, Иванушку-дурачка, всегда выходящего победителем. Главный вывод, усвоенный еще в нежном возрасте, — зло должно быть наказано во что бы то ни стало!
И более всего мне нравились книги, насыщенные активными действиями. Честно признаться, устаю от слов: мне всегда нравились дела, и мое самое любимое высказывание — «Суха теория, мой друг, а древо жизни пышно зеленеет!». И конечно же, сам старался походить на любимых героев, воспитывая в себе волю, остроту ума и быстроту реакции. Мне не хватает терпения: хочется всего быстрее и побольше. Порой я так увлекаюсь, что меня заносит и остановиться очень трудно. Меня нельзя переделать: или принимать целиком, со всеми недостатками, или не принимать совсем…
Подспудно мне хотелось создать такого героя, каким я видел себя в своих мечтах. Наделить его не только неуемной силой, стремительным мышлением, несгибаемой волей, но и нежностью, ранимой душой. Он должен быть безоговорочно предан друзьям и беспощаден к врагам. А честность и справедливость для него — что умение дышать. Постепенно сложился его внутренний мир, характер, но никак не складывался его внешний облик. А для меня как режиссера это было очень важно. Мне необходимо было «увидеть» своего героя. Сразу же отказался от внешнего облика «Рембо» — героя американских боевиков! Почему-то он напомнил мне русских былинных богатырей, и это вызвало некоторое раздражение. Попытался разобраться почему. Вскоре пришел к выводу, ранние восхищения былинными богатырями, которые «одним махом семерых побивахом», не что иное, как детский инфантилизм. Вместо того чтобы закаляться физически, создавать себя, чтобы противостоять злу и насилию, сидишь и ждешь: придет некто сильный и все сделает за тебя!
Этот перевернуло меня. Возможно, поэтому ни один из наших литературных и киношных героев не становился надолго народным героем. Интуитивно я понимал, что нужен такой герой, глядя на которого прекрасный пол бы влюблялся, мужчины поверили бы в свои силы, а дети хотели бы стать такими, как он. Мой герой не должен поражать грудой мышц, внешне он должен быть таким, как все: привлекательным, но не красавцем, среднего роста. То есть таким, что вряд ли на нем остановится взгляд, но, познакомившись поближе, заглянув в его внутренний мир, ощутив непонятную энергию, безоговорочно принимаешь и радуешься, что не прошел мимо человека.
За последнее десятилетие наша армия настолько потеряла в глазах собственного народа, что едва ли не каждый призывник считает своим долгом «откосить» от армии, и мне показалось немаловажным изменить это положение, вернуть уважение к военной форме, поднять дух военного патриотизма. Поэтому мой герой безоговорочно стал не просто бывшим военным, но сохранившим преданность армии, боевым друзьям патриотом своей страны и своего народа.
Сейчас, когда вышло более десятка книг о Савелии Говоркове, уместно задать вопрос: получилось ли это? Ответа долго не было. И вот получаю письмо из Георгиевска Ставрополь-ского края. Предлагаю вашему вниманию отрывок из него:
«…Меня зовут Гуляев Алексей Николаевич. Мне 21 год. Ваш герой изменил меня, а также мои взгляды на жизнь. Я научился стоять за себя, изменилось мое отношение и к военной службе в армии. Раньше я не хотел идти служить (боялся дедовщины и боевых действий), но ваши книги изменили мое отношение к этому.
