— Володя, а вы бы не смогли попеть чуть побольше… — Я решил воспользоваться его благодушным настроением, но Высоцкий нахмурился, и я тут же добавил: — «Чайка» вас будет ждать до конца и отвезет, куда скажете!
— Да Бог с ней, с «Чайкой», Виктор! — махнул он рукой.
Я подумал, что он не соглашается, и пришла пора напомнить о том, что его просьба выполнена:
— Между прочим, мы и водки прикупили…
— И много? — с серьезной миной спросил он.
— Два литра…
— Два литра? — Он усмехнулся. — Да это ж только на полчаса хватит!
— А мы «гонца» пошлем! — серьезно вставил я.
— Господи! — воскликнул Высоцкий. — Да шучу я! Вот стакан, возможно, я выпью, для бодрости!
— Сейчас?
— Ну!
Я налил стакан водки, пододвинул к нему бутерброды. Он сделал несколько глотков, нюхнул бутерброд, потом довольно крякнул и взмахнул рукой:
— Я готов петь! Объявляй!
Вместо тридцати минут он пел более двух часов. Такого трудягу на сцене я никогда не видел ни до, ни после. Зал был забит битком: сидели не только на дополнительно поставленных стульях, но и на полу в проходах. Каждая песня сопровождалась такими овациями, что казалось, стены сейчас рухнут. А Высоцкий, словно улавливал дыхание и эмоции зала, и со стороны казалось, что выступает он играючи. Но мы за кулисами видели, как пот в буквальном смысле ручьями лил по его лицу, на глаза легла усталость, но стоило ему выйти на сцену, как они вновь освещались каким-то блеском, и никто из зрителей не замечал этой усталости. Бурная реакция зала его вдохновляла…
Казалось бы, наше общение было кратким и деловым: один разговор до концерта, второй — перед самым концертом, но в моей душе эти минуты оставили особый след. Более наши судьбы не пересекались никогда, но еще одна встреча была.
Произошла она за несколько дней до его смерти. В то время я работал на картине «Экипаж», снимавшейся под названием «Запас прочности» режиссером Александром Миттой. Мы ехали куда-то с директором картины Борисом Криштулом. Борис Криштул был легендарной личностью. На картине популярна была такая присказка: «Криштул оплачет!»
Зайдет речь о деньгах, которые требуются для каких-то закупок по смете картины, а в ответ несется эта фраза, родившаяся из комичной оговорки Александра Митты, сказавшего однажды вместо «оплатит», «оплачет». Надо заметить, что Криштулу действительно довольно часто приходилось оплакивать затраты по картине…
Так вот, едем мы по Садовому кольцу и останавливаемся у светофора на площади Восстания, у высотного дома. Я сидел с водителем и глядел по сторонам. С моей стороны рядом с нами остановился «Мерседес» бежевого цвета. По тем временам таких машин ходило по Москве не очень много — не то что сейчас. Мне нравился «Мерседес», и, скользнув глазами по машине, я вдруг увидел за рулем Высоцкого.
— Володя, здравствуй! — радостно закричал я и, растерявшись от необычной встречи со своим кумиром, не заметил, что обратился к нему на «ты».
— Привет!.. — отозвался он, не очень уверенно глядя на меня и пытаясь вспомнить, откуда ему знакомо мое лицо.
— Я Доценко Виктор, помните свое выступление в МГУ, с «Чайкой»? — нисколько не обидевшись, напомнил я.
— Два литра водки? — Он улыбнулся. — Помню. Как дела? — Голос был каким-то тусклым, усталым.
— Нормально. А я слышал, что вы с Мариной во Франции…
— Не пускают: души рвут и мотают, гады! — со злостью, но очень уставшим голосом ответил он.
— Ничего, все образуется… — мне так хотелось поддержать его.
— Надеюсь…
— Вы могли бы дать мне автограф?
— Конечно! — он вытащил свою фотографию, но в этот момент светофор дал зеленый свет, он протянул мне фото. — Потом подпишу… как-нибудь!
Я взял фото и крикнул вдогонку:
— Спасибо! Удачи вам, Володя!..
Кто мог предположить, что вскоре Владимира Высоцкого не станет? Почему-то я считаю себя виноватым перед этой сильной и очень одаренной личностью. Почему я, который очень часто предчувствует в жизни серьезные вещи, в тот миг ничего не почувствовал? Мне кажется, почувствуй я тогда грядущую трагедию, нашел бы какие-то другие, более важные слова, которые помогли бы ему совладать с его проблемами, вдохнули бы новые силы в его огромную душу и измученное сердце…
Кабы знать…
И, конечно же, жалею, что так и не получил его автограф: интересно, что бы он мне написал? А этот уникальный снимок: крупный план, улыбающееся лицо Владимира Высоцкого, он одет в белую рубашку без воротничка, а за его спиной два жилых здания: над правым плечом — пятиэтажное, над левым — трехэтажное — я сохраню на всю жизнь и передам своим детям…
Но вернемся в те годы, когда Владимир Высоцкий еще был жив и только-только начинал восхождение к своей вечной славе…
Наша агитбригада много выступала на выезде. Наиболее сильные впечатления оставил город Белоомут. В то время этот небольшой городок прославился тем, что его швейная фабрика выпускала супермодные плащи из ткани болонья. Ясно, что большую часть населения составлял прекрасный пол. Этим Белоомут напоминал Иваново — «город невест».
Узнав, что на фабрике готовятся отметить какую-то знаменательную дату и имеют финансовые возможности, я связался с руководством и предложил им праздничный концерт. Условия показались соблазнительными для обеих сторон, и в назначенный день и час за нами прибыл автобус.
Мы ехали с ночевкой, не подозревая, чем нас встретит «город невест». Представьте огромный зал, мест на восемьсот, заполненный процентов на девяносто женщинами! А в нашей бригаде из десяти человек — все парни!!! Сцена была не очень высокой, и первые ряды находились в паре метров от нее. Уже при первом моем появлении на сцене — а я не только декламировал, участвовал в юмористических сценках, но и вел конферанс — отчетливо слышалось, что зрительницы меня разыгрывали, как в лотерею. Сначала я подумал, что это шутка, но потом заметил, что и других участников аналогичным образом оценивают.
Когда я вышел на сцену, чтобы начать концерт, в зале стоял такой шум, что, честно говоря, я даже несколько растерялся, не зная, что предпринять, и несколько минут стоял, держа вынужденную паузу, пока мне на ум не пришел неожиданный ход. Во весь голос я обратился к залу:
— Здравствуйте, дорогие зрители!
Шум продолжался.
— Ваш зал похож на настоящий вокзал!
Шум стал поменьше: некоторые с любопытством прислушались — а почему вокзал?
— Однако есть и очень существенное отличие от вокзала…
Шум почти прекратился.
— На вокзале сначала шумит, потом трогается, а здесь трогаются — потом шумят!
Это было с моей стороны, конечно, грубовато — намекнуть прелестницам на то, что у них, похоже, с головками не все в порядке, но я крепко разозлился и приготовился к любым неожиданностям. Однако вопреки моим опасениям зрительницы оказались вполне разумными и оценили юмор: шутке моей дружно похлопали, и больше инцидентов не возникало.
Приняли нас очень хорошо: почти после каждого номера гремели долгие аплодисменты, а моя сценка — «Фотограф» вызвала в зале гомерический хохот. Сюжет простой: к фотографу-пьянице приходит клиент-заика и просит сфотографировать его на паспорт. Фотографируется, приходит за снимками. Фотограф путает фотографии и всякий раз выдает бедному заике снимок другого человека, а потом и вообще групповой снимок, на котором, выбрав кого-то, начинает убеждать заику, что это он.
— Нос ваш?
— Не-е-е м-м-мой…
— Пиджак ваш?
— Не-е-е м-м-мой…
— Галстук ваш?
— Не-е-е м-м-мой…
— Немой? А чего разговариваешь? — Раздраженный фотограф уходит, подхватывает первое попавшееся фото, возвращается и сует заике. — Все! — И исчезает.
Тот долго смотрит на снимок, потом истерически хохочет:
— То-о-оже к-к-кра-а-асиво! — обреченно выдавливает он и уходит за кулисы.
Даже теперь, когда я иногда показываю эту сценку, люди хохочут, а отбывая срок, я с ней выступал на сцене колонии, и зеки в буквальном смысле выпадали в осадок от смеха.
