Увидев в руках мамы банки, я спросил:
— А что это, мама?
— Варенье, — не очень обдуманно, как выяснилось чуть позже, пошутила мама.
Не успела она оглянуться, как я уже открыл банку, сунул в нее ложку, подцепил побольше и отправил в рот. Именно в это мгновение мама повернулась ко мне. Мой рот, конечно же, дико обожгло, но я, изобразив на лице блаженное удовольствие, преспокойненько набрал еще, словно хотел снова отправить в рот. Тут мама не выдержала. Уверенная, что ошиблась и действительно купила варенье вместо хрена, она выхватила у меня ложку и сунула себе в рот.
Думаю, вы догадались, что последовало за этим. Когда ее рот обожгло, мама со странным выражением на лице взглянула на меня. К этому времени я уже был не в силах терпеть, и на моих глазах от ядреного хрена появились слезы. Мать все поняла, бросилась к раковине, наклонилась и прямо из-под крана сделала несколько глотков, чтобы промыть пылающий рот. После чего выпрямилась, немного отдышалась и залепила мне крепкий подзатыльник. Я с достоинством выдержал затрещину и никогда не спрашивал, за что…
Мой соперник Костя был не только старше меня, но едва ли не на голову выше. Но поединок закончился моей победой достаточно быстро: не успели мы как следует обхватить друг друга, толкаясь руками и плечами, как вдруг Костя, конечно, не без моей помощи, поскользнулся и повалился на бок, увлекая меня за собой. Как только мы приземлились, Костя громко закричал от боли. Оказалось, он упал и сломал голень, попав ногой прямо на камень. Мы подхватили его на руки и быстро донесли до дверей его квартиры, где потерпевшего приняла охавшая от испуга его мать.
Ясно, что после этого случая стало не до игр, и все разошлись по домам, опечаленные столь трагической развязкой нашего поединка. Вернулся с работы отец, а мама задерживалась, как и наш «квартирант Эдик». Отец отправился в ванную умыться после работы, а я засел за уроки. Тут в дверь кто-то позвонил. Не задумываясь о том, кто бы это мог быть, я открыл дверь и увидел на пороге отца Костика. Я узнал его, поскольку он однажды, недовольный опозданием своего сына к ужину, пришел за ним и грозным голосом позвал домой.
Это был довольно внушительных габаритов мужчина с объемным животом, но на этот раз он выглядел еще и страшным. В руке он держал окровавленное полотенце, а его глаза сверкали от гнева. Ни слова не говоря, он принялся хлестать меня по лицу этим полотенцем. Чувствуя себя виноватым в том, что приключилось с Костиком, я терпеливо и молча сносил удары, но только до того, пока очередной удар не причинил действительно острую боль, едва не выбив глаз: я громко завопил. Из ванной на мой крик выскочил отец, моментально оценил ситуацию, перехватил руку моего истязателя и так засандалил ему кулаком в лицо, что тот кулем соскользнул на пол.
— Ты чего бьешь моего сына? — зло спросил отец, наклонившись над ним и ухватив его за грудки.
— Он сломал ногу моему сыну! — выплевывая на пол выбитый зуб, ответил тот.
— Сломал? А ты пришел ему ноги ломать? Ну подрались пацаны, с кем не бывает? Ты, что ли, не дрался? Или ты только мальцов бьешь? Если виноват — скажи мне, я сам его накажу, понял? А если еще хоть раз сына моего ударишь, руки тебе оторву!
— Да, но он… — попытался возразить тот, но отец резко поднял его с пола и поставил на ноги.
— Ничего ты не понял! — брезгливо усмехнулся он, открывая дверь. — Пошел отсюда, гнида! — пинком вытолкнул отца Костика за порог, швырнул ему вслед окровавленное полотенце, ругнулся вдогонку и, захлопнув за ним дверь, повернулся ко мне. — Ну, рассказывай, как было на самом деле?
Внимательно выслушав мой рассказ и не прервав ни разу, он вздохнул и покачал головой:
— Я так и думал, что ты ненарочно, — прошептал он, после чего пошел на кухню, но остановился на полпути и сказал: — Хотя и нет твоей вины в случившемся, но тебе все равно бы досталось от меня, если бы его отец не поднял на тебя руку! — откровенно признался он.
— Но почему, папа, если я был совсем не виноват? — чуть подумав, спросил я.
Никак не мог взять в толк, в чем моя вина, но, наверное, мне не хватало жизненного опыта.
— Почему? А представь: каково было бы матери и мне, если бы не он, а ты в такой ситуации сломал себе ногу? Должен же кто-то понести наказание? Не наказывать же того, кто и так пострадал?
Отец придерживался простой народной мудрости, таящей глубокое философско-правовое суждение: «Нельзя наказывать того, кто уже наказан…»
Мне кажется, что и второй, почти трагический, случай, произошедший со мной в то время, подтверждает правоту подобного подхода…
Стояла мягкая снежная зима. Думаю, я учился в тот год в четвертом классе. Был у меня приятель Володя Акимов, с которым мы крепко подружились со второго класса и, представьте, продолжаем дружить по сей день, хотя нас и разделяет огромное пространство — он живет в Омске, а я в Москве. Так вот, тогда на нас произвел глубокое впечатление исторический фильм «Подгалье в огне», и мы решили всерьез освоить метание копья. Но постольку настоящего копья у нас, естественно, не было, мы взяли лыжные бамбуковые палки, предварительно сняв с них кольца.
Полигоном для метания была избрана пешеходная дорожка перед нашим домом. Вначале получалось не очень: палка-копье либо взмывала вверх и камнем падала вниз, либо просто тыкалась в снег в паре метров от метателя. Но с каждым броском палка-копье летела все более и более плавно. Мне нравилось наблюдать за полетом лыжной палки: в тот момент для меня она была действительно самым настоящим копьем.
Вероятно, возникшее тогда ощущение собственной силы и полета послужило одним из реальных толчков, которые подвигли меня впоследствии всерьез заняться легкой атлетикой.
Мы метали свои копья час чинно и благородно, без каких-либо эксцессов, но как раз когда мой бросок получился наиболее удачным и дальним, из-за угла прямо навстречу копью неожиданно вышел мужчина лет сорока. Мы оба, одновременно ощутив надвигающуюся беду, застыли словно парализованные, не имея сил не только криком предупредить прохожего об опасности, но даже что-либо прошептать…
Произошло самое страшное: металлический наконечник лыжной палки ударил мужчину прямо в глаз. Тот громко вскрикнул, зажал глаз рукой, а его лицо мгновенно залилось кровью. Он подскочил ко мне, словно боясь, что я убегу, схватил свободной рукой за плечо, и я подумал, что мне сейчас достанется по полной программе. От охватившего меня страха я нелепо захлопал глазами, а по моему телу пробежала нервная дрожь.
По-видимому, раненый мужчина заметил ужас в моих глазах и понял, что я уже наказан своим страхом и вряд ли любое физическое воздействие станет для меня большим наказанием, чем то, что я уже пережил. А может, это был просто добрый и религиозный человек. Тихо, словно боясь испугать меня еще больше, он наклонился и сказал:
— Не бойся, мальчик, отведи-ка ты меня к врачу…
Я не помню, как отвел его в больницу, не помню, как вернулся домой: видно, на нервной почве у меня началась настоящая горячка, и я пролежал несколько дней с высокой температурой. Но улучшение никак не наступало: жар все не спадал, и врачи в растерянности разводили руками. Тогда на помощь пришел мой друг: ему удалось тайком добраться до моей кровати и сообщить по секрету, что тому мужчине врачи спасли глаз. На следующий день я пошел на поправку…
Представьте себе, до сих пор не знаю, правду ли сказал мне Вованчик, но тогда мне его слова очень помогли, и я благодарен своему другу…
Район, в котором мы получили две комнаты, именовался Советским, но все его называли городком нефтяников. Позднее это название и вообще стало официальным. В то время городок только что образовался вокруг одного из самых больших в стране заводов по переработке нефти — ОНПЗ — Омского нефтеперерабатывающего завода.
Завод начали строить сразу после войны. На строительстве было много военнопленных и заключенных. А огромнейший его макет был создан немецкими проектировщиками.
