— Как долго?

— С сегодняшнего утра.

— Короткий период. Почему это вызывает тревогу? Она часто в одиночестве отправляется…

— Её присутствие больше не ощущается в мире смертных.

— Ты поставил метку на мою мать? — в моей крови бушует ярость, не из-за метки, а из-за того, что раз моя мать не в мире смертных, это означает, что она в Фейри. И её утащил туда фейри. Один из моих фейри. Я Верховная Королева. Я сокрушу их всех. Выверну наизнанку. Оставлю корчиться в бессмертной агонии. У меня есть внушительный арсенал уничтожающих душу (хотя нельзя сказать, что у них есть души) заклинаний, чтобы использовать против этих дураков. Какой фейри посмел напасть на мою семью?

— Поблагодаришь меня потом. И это не совсем метка. Скорее GPS-трекер, лишённый эмоциональной связи. Я сделал то же самое с твоим отцом.

— Когда?

— Когда ты была Синсар Дабх.

Бэрронс думает обо всём, что важно для меня. Раньше я считала его деспотичные тактики раздражающими. Иногда я до сих пор так думаю, но с ними сложно спорить, когда они продолжают спасать мою жизнь и жизни тех, кого я люблю.

— Ты чувствуешь что-то ещё от моей матери? Она напугана? Они ей навредили?

Он резко и отрицательно мотает головой, и мужчина, который никогда не повторяет сказанного, мягко произносит:

— Только трекер.

— Где сейчас мой отец?

— В Честере с Риоданом.

— В безопасности?

— До тех пор, пока он не покидает клуб.

— Ты сказал ему об этом? Настойчиво внушил ему это?

— Мы не говорили ему, что твоя мать пропала.

Потому что он знает, что я захочу сама сказать ему. И только после того, как я её верну. Я опускаюсь на диван, прижимая ладонь к сердцу, которое стучит подобно грому. Мой двор только что сказал: «Иди нах*й, МакКайла Лейн. Мы придём за тобой, и мы выкосим тех, кого ты любишь больше всего».

— Риодану лучше сберечь его, — шиплю я.

— Сбережёт.

Моя мать. Нежная, добрая, любящая, хорошая до мозга костей Рейни Лейн где-то в Фейри, с монстрами, которыми я непригодна править. Желчь подступает к моему горлу. Я тут же подавляю её. Бесполезная эмоция. Я не могу искать её в одиночку. Мне нужен Бэрронс в полной силе, а это значит, что ему нужно поесть.

— Иди. Поешь. Я просеюсь к Дэни за последними новостями…

Он уже на полпути к прислонённому к стене возле камина высокому чёрному зеркалу, которое ведёт из нашего книжного магазина в облаках через Зеркала в Белую Комнату и, наконец, в Дублин внизу. Он двигается в этой своей плавной, почти неуловимой манере.

— Дэни недоступна.

Я застываю, моё сердце опять пропускает удар.

— Но с ней всё в порядке?

— Она превратилась в Охотника. Кэт — твой источник информации. Встретимся здесь через час.

В Охотника? Я разеваю рот. Гибкая как кошка, огненноволосая Дэни — теперь огромное, ледяное, чёрное, драконоподобное существо с пылающими глазами и кожистыми парусами-крыльями? Как? Почему?

Он медлит и оборачивается через плечо, атавистичное рычание рокочет в глубине его груди. «Мне не нравится оставлять тебя одну», — говорят блестящие как кровь на чёрном глаза.

Я слегка улыбаюсь, поднимаю кулаки и раскрываю ладони, показывая горсти кровавых рун, сочащихся кровью, сжимающихся и разжимающихся, как вырезанные сердца, нутра фейри, которые я выдеру и разорву на ленточки. Единственный раз, когда я могла производить столь опасные и мощные руны, случился благодаря помощи Синсар Дабх. Однако я узнала, что силы королевы Видимых и короля Невидимых не так уж различаются, и я тоже могу расхаживать по Дублину так же бесстрашно, как и мой психопатичный враг. В данный момент я чувствую себя почти такой же психопаткой. «Я многому научилась, Бэрронс. Пусть попытаются».

Уголок его губ приподнимается в смеси юмора с ненасытной похотью в древних, холодных глазах (Бэрронс понимает моего зверя, он считает её прекрасной), затем он ступает в высокое, затянутое паутиной зеркало и исчезает.

***

Сначала я просеиваюсь к моему отцу. Я не намереваюсь говорить ему о том, что мама пропала, но я ощущаю непреклонную потребность своими глазами увидеть, что он в безопасности.

Прибыв в Честер, я теряю несколько секунд, глядя вверх с приоткрытым ртом. Дэни — Охотник, Честер заново отстроили; я гадаю, что ещё изменилось в моё отсутствие.

Когда я впервые нашла 939 дом на Ревемаль Стрит, ища загадочного Риодана, владельца Честера, этот ночной клуб был горой обрушенного кирпича и бетона, фонарей, разбитого стекла и поломанных вывесок, и я едва не ушла, пока Дэни с её сверхчувствами не подвела меня к подземному входу в опасный, аморальный, исполняющий фантазии ночной клуб.

Надземная часть Честера теперь возвышается на шесть этажей, сделанная из светлого известняка и бесконечных панелей стекла — ярко освещённая и сияющая цитадель, которая почти соперничает с «Книгами и сувенирами Бэрронса» за роль достопримечательности, пронзающей тьму Дублина.

Широкие изогнутые лестницы ведут к тщательно охраняемым исполинским дверям, которые кажутся стальными, но наверняка изготовлены из того же не поддающегося идентификации сплава, обширно используемого в просторном подземном суверенном государстве, которое вмещает бесчисленные клубы, частные апартаменты Девятки и дюжины других, неизученных уровней и подклубов, включая скандально известный секс-клуб и сырую, вытесанную из камня темницу.

Хотя отчасти мне хочется взлететь по этим лестницам и войти в клуб, впитывая перемены, но время критически важно, так что я отправляю Риодану быстрое сообщение «Я просеиваюсь внутрь, не психуй», на что он отвечает «Попробуй», на что я отвечаю «Наблюдай, придурок», а затем, держась за мысли о моём отце, проношусь сквозь его охранные чары, даже не почувствовав их и усмехаясь в безмолвном «выкуси, Риодан». Хорошо быть королевой.

Я проявляюсь в комнатах на пятом этаже, позади моего отца, который смотрит через окно во всю стену на ночь и море крыш. Я издаю тихий звук удовольствия при виде его, и он резко разворачивается ко мне лицом.

У меня перехватывает дыхание от внезапных мурашек, и я ощущаю на языке горький, подобный-яду-в-моём-рте привкус того, что значит бессмертие.

Мой отец постарел.

Некоторое время после того, как мои родители приехали в Дублин, он и моя мать как будто молодели, становились бодрее и энергичнее благодаря новой жизни. Но моя сестра Алина погибла во второй раз, и я отсутствовала последние несколько лет, и теперь я вижу усталость, которой прежде никогда не замечала за своим харизматичным, крепким, красивым отцом.

И я думаю: он умрёт.

Это не дурное предчувствие, просто факт.

Джек Лейн приближается к шестидесяти годам. Если мне повезёт, я проведу с ним ещё тридцать, может, сорок лет, учитывая, что осталось так мало докторов, и на горизонте не предвидится медицинских инноваций, и люди с трудом просто выживают. То, что двадцатидвухлетней и смертной мне казалось долгим временем, теперь как пощёчина по лицу.

Затем я теряю секунду, осознавая то, над чем никогда прежде не задумывалась. Год кажется таким длинным периодом, особенно когда ты ждёшь таких вещей, как выпускной бал, завершение обучения в школе, в колледже, День Благодарения, Рождество, да даже пятница, чтобы отпраздновать выходные. Мы прогоняем такое количество нашего времени, торопясь добраться до следующей хорошей вещи.

Но вот в чём суровая реальность: год — это 365 дней, десять лет — это всего 3 650 дней. Одно десятилетие, огромный определяющий период вашей жизни — это меньше чем 4 000 дней. Если мы доживём до 75 лет, нам даровано 27 375 дней. Неудивительно, что для фейри мы краткосрочники, и наши жизни — лишь мгновение ока.

Я буду выглядеть точно так же, когда буду держать моего отца за руку на его смертном одре.

Девятка терпит такое раз за разом, но всё же продолжает оставаться небезразличной.