— Я существую семьсот семнадцать тысяч лет, триста двадцать два года, четыре месяца и семнадцать дней.

— Откуда тебе это вообще известно? Ты что, ходячие космические часы?

— Возможно, во мне есть внутреннее устройство, которое записывает ход времени.

Потенциальные последствия её продолжительного существования откладываются у меня в мозгу. Если король создал две эти формы своего библиотекаря три четверти миллиона лет назад, тогда как это объясняет Мак и Дэни? Насколько изощрённо и досконально король Невидимых поработал над своей кастой ши-видящих? Биологические матери Мак и Дэни были ши-видящими, но никто понятия не имел, кто был их отцом. Вот почему Синсар Дабх смогла так комфортно устроиться в ещё не рождённом эмбрионе Мак? Вот почему Дэни обладает таким разнообразным набором навыков, в отличие от большинства представительниц её вида? Возможно, поэтому один из Охотников, излюбленных ездовых животных короля, избрал её для превращения в одну из них?

Может, чёртов король Невидимых был отцом Мак и Дэни? Он предопределил их рождение и облик тысячи лет назад? Круус был мастером планирования. Но король — это Круус на адских стероидах.

Я озвучиваю вслух своё подозрение о происхождении Мак и Дэни, на что замотанная в ткань Дэни отвечает:

— В Библиотеке короля не существует известных мне отсылок к «Мак» или «Дэни». Я не в состоянии ответить на твой вопрос.

— У короля Невидимых есть дети?

Она окидывает меня презрительным взглядом с головы до пят, до кончиков моих по-прежнему расправленных чёрных крыльев, и выгибает бровь.

— Я имею в виду, посредством настоящего акта зачатия, — холодно поясняю я.

— Мне мало знакомо это слово.

Потому что фейри не способны производить потомство. Ну, предположительно не способны. Подумать только, этот день начинался изумительно хорошо. Хотя бы после того, как я избавился от летучей мыши.

— Превратись обратно в Мак, — я нахожу её более терпимой, хотя ни тот, ни другой облик не комфортен для меня, особенно голышом. Одна женщина интимно связана с Бэрронсом, другая — с Риоданом. И хоть я от души наслаждаюсь тем, что время от времени выбешиваю Девятку, это не тот способ, которым я хотел бы это делать.

Она подчиняется, но как только она меняет облик, тёмная ткань соскальзывает с её плеч.

Она снова Мак.

И снова голая.

И как нарочно, именно в этот момент входит Кэт.

Глава 6

Я бессмертен

Во мне кровь королей^[10]

Иерихон Бэрронс

МакКайла Лейн, её имя от рождения.

Просто-Мак, когда она стоит нос к носу со мной, во плоти, впервые в моём книжном магазине, и требует информацию о Синсар Дабх. Я заново пережил тот день десять тысяч раз. Женщина с моей фрески наконец-то пришла; внушительная тьма, оперённая обманчиво яркими перьями, источающая мстительность, страсть и голод.

Тогда она не могла видеть себя. Но я видел.

Радужная Девочка, ах… эта пробирает меня каждый раз.

Прекрасный монстр, зверь для моего зверя, способная избавиться от последней частицы своей человечности, чтобы сделать то, что нужно сделать.

Королева Фейри, недобровольная преемница, но оттого не менее преданная делу.

Женщина, которая просеивается в «Книги и Сувениры Бэрронса» — для меня все эти вещи и не только. Я вижу каждый оттенок того, кто она есть, кем была и кем когда-либо будет.

Схемы начинают смещаться. Наше будущее не определено.

Не то, останемся ли мы вместе.

Ибо я разрушу цивилизации, опустошу миры, поверну время вспять, разорву саму материю существования, чтобы обеспечить это.

Вопрос в том, как мы останемся вместе.

Глава 7

Ничто не сравнится с тобой^[11]

Мак

— Кто в опасности? — требую я, материализуясь в книжном магазине.

Бэрронс резко поднимается с честерфильда и направляется ко мне рябью тёмных, татуированных мышц, полночные глаза мерцают кроваво-красным, когда он блуждает хищным взглядом от моего лица к ногам и обратно. Первобытная энергия электризует воздух между нами; его зверь близок к поверхности. Опасно близок. Иногда я обожаю его таким, особенно в постели.

Но не так. Никогда не так. Его зверь поглощает его изнутри, грызёт жестокими клыками голода. Брюки его безупречного костюма от Армани помялись и свободно висят на бёдрах, пиджак валяется на полу, рубашка расстёгнута, рукава закатаны, галстук лежит, разодранный на куски. Древний серебряный браслет свободно болтается на запястье.

Кем бы он ни был (баск, средиземноморец, представитель неизвестной расы бессмертных существ), его кожа сделалась бледной, натянулась на костях, и я знаю, что если приложу ухо к его груди, то не услышу сердцебиения. Его скулы выступают на точёном лице подобно лезвиям, а когда он говорит, я мельком замечаю клыки. Ему нужно поесть. Сейчас же.

— Тяготы случаются. И с ними можно разобраться, — рычит он. — Что есть текущий момент?

Время, пространство, проблемы исчезают, пока я упиваюсь радостью вновь видеть его, вновь прожить ещё один день бок о бок с ним. «Первый раз, когда я взглянула на тебя за Бог весть сколько времени». Времени, на протяжении которого он терпеливо и преданно стоял на страже, мой вечный бастион, умирая от голода. Чего бы этот мужчина ни хотел от меня, он это получит.

«Тогда действуй, — промелькивает на его свирепом лице, — пусть всего лишь на мгновение».

Между сложным прошлым и неопределённым будущим лежит единственный момент, над которым мы имеем власть: сейчас. Мы можем сделать этот момент прекрасным или уродливым. Мы можем потерять его из-за страха или усилить надеждой. И иногда мы можем лишь укрепить себя живительными секундами, чтобы дать себе силы для грядущих жестоких моментов.

Я кидаюсь к нему, опрокидываю на честерфильд и падаю сверху. Мы встречаемся в поцелуе такой свирепости и голода, что его клыки пронизывают мою нижнюю губу, наполняя наши рты медным привкусом крови.

— Ещё не фейри, — бормочет он. — Твоя кровь человеческая. По большей части.

— Остальные не должны узнать, — он может применить заклинания, чтобы помочь мне скрыть это. Я понимаю его голод и углубляю наш поцелуй, проливая больше крови в его рот. Когда мы наконец-то отрываемся друг от друга, к его лицу чуточку возвращается цвет.

— Как долго я пробыла в той комнате?

— Как долго это показалось тебе по ощущениям?

— Столетия.

— По смертному времени ты отсутствовала два года, один месяц и семь дней. В настоящий момент прошло пять лет, три месяца и девять дней с тех пор, как была пропета Песнь Созидания.

Я в ужасе смотрю на него. Я думала, что отсутствовала несколько месяцев, а не лет.

— И ты оставался здесь всё это время? Как ты выживал без еды?

— Лор от случая к случаю оказывал помощь.

— Что я пропустила? Как мои родители? Дэни? Дублин, мир? — спрашиваю я, пытаясь уложить в голове такой огромный кусок потерянного времени.

— До недавнего момента всё было вполне спокойно. Как только ты исчезла, фейри нетипично притихли, если не считать открытия клуба в Дублине.

Я замечаю, что он не ответил на вопрос о моих родителях или Дэни.

— А теперь? — настороженно спрашиваю я.

— Твоя мать пропала.

Моё сердце один раз с силой ударяется о рёбра, пропускает несколько ударов, и на мгновение лёгкие сжимаются так тесно, что я не могу дышать. Я выпрямляюсь на честерфильде и стискиваю ладони, сопротивляясь грибовидному облаку страха и ярости, которое пытается взорваться в моей грудной клетке. Хотя я как-то раз пошутила, что моим худшим кошмаром будет королевство бессмертных Видимых с полным спектром эмоций, именно нехватка эмоций делает их смертоносным врагом. Они думают и действуют; терпеливые отстранённые социопаты, и после своего сражения с Синсар Дабх я понимаю колоссальное преимущество сосредоточенной как лазер мысли, не обременённой эмоциями. Я буду не менее отстранённой и сдержанной. Я разжимаю ладони и медленно вдыхаю.