До дому сорок минут ходу, а он все у костра норовит ночевать, все причину ищет, чтобы задержаться. Очень любил лес с его ночной таинственностью, любил болотный дух прельный, с едва различимым шепотом подсыхающего, осеннего камыша.
Ещё когда с дедом охотились, часто ночевали в лесу, у потрескивающего, покачивающего ровным пламенем костра, бросающего отсветы на лицо деда, отчего лицо становилось мужественным, а совсем не старческим, не морщинистым. Мужественным и героическим. Дед всегда притаскивал с собой шубу. Шуба была длиннополая, а овчина пышная и очень теплая. Напьются терпкого чая с шаньгами, прогретыми у костра на прутиках, подложат в костер поленья потолще, чтобы хватило почти до утра, и укладываются на ночь. Дед шубу раскинет, на одну полу внучка уложит, второй прикроет, только мордашка белеет в свете костра. Глаза сами жмурятся. А дед что-то рассказывает, рассказывает, журчит и журчит своим ровным, ласковым голосом, торопится рассказать, пока внук не уснул. Да поздно уж, тот и не спит, вроде, глазами хлопает, глядя на костер, но разобрать, о чем дед рассказывает, – не может. Засыпает.
Так и спит внук до самого утра, до утренней зари, не ведает, да и не задумывается даже, что костер всю ноченьку горит, ровным, нежным теплом окатывает, – кто это поддерживает пламя всю ночь? Хорошо, когда дед живой…
Теперь Артем ночевал у костра один. Вспоминал деда, до мелочей, до последней морщинки вспоминал его лицо, руки, привычки. А вот вспомнить его рассказы у ночного костра не мог. Очень хотел, но не мог, как не напрягался. Слышал его голос, торопливую, журчащую речь, слышал, как он смеется над своими же байками, а вот сам рассказ вспомнить не мог. Очень огорчался, но вспомнить дедовские жизненные истории так и не мог.
Однажды, завернувшись в ту, старую дедовскую шубу, Артем дремал у теплого костра. Осень была поздняя, даже ночью, в кромешной тьме, где-то высоко, под звездами туго, пронзительно свистели крылья утиных стай, готовившихся к отлету в теплые края. Закрайки на плесах прохватывались хрупким ледком, сходившим на нет лишь в обеденные, самые теплые часы. Костер уже прогорал, от него не было яркого свету, лишь жар мягко исходил от подернутых призрачной пеленой, обуглившихся головешек. Ночная тишь нежно дополнялась едва уловимым шелестом близких камышей. Полноликая луна, выглядывая из-за деревьев, трепетно освещала поляну, придавая всему окружающему какую-то неестественность. Вроде бы все то же, все знакомо, но лунный свет так выставлял деревья, кусты, камни, что казалось, будто окружает тебя иной мир, сказочный.
Артем уже дремал, уже смежил глаза и был на грани полного засыпания, как вдруг понял, осознал, что рядом кто-то есть, что он не один в этой бездонной ночи, у этого теплого, но уже притихшего костра. Не открывая глаз, он окончательно проснулся, едва заметными движениями размял мышцы, и лишь после этого медленно открыл глаза.
Напротив него, на другой стороне костра, сидел огромный волк. Он спокойно смотрел на человека поверх отсветов, поверх жара, смотрел так, словно был знаком с ним уже много лет, или, даже служил этому человеку, служил верой и правдой. Не испугался, хотя видел, как тот открыл глаза, как вздрогнул всем телом, встретившись с волком взглядом. Сидел спокойно, опираясь сильными, стройными передними лапами в утоптанную возле кострища землю. Шея, которую обхватишь ли двумя руками, гордо выпирала над грудью, легко удерживала массивную, гордую голову. И весь он был какой-то прибранный, стройный, шерсть уложена волосок к волоску, словно причесана. Красивый.
Артем медленно скосил глаза на ружье, висевшее в ногах вниз стволами. Волк тоже посмотрел на ружье, чуть заметно поворотив голову. Они снова смотрели друг другу в глаза. Молчали. Кажется, Артем узнал его, это был тот самый волк, что несколько лет назад не побоялся человека с ружьем и подошел, чтобы забрать, спасти свою подругу, слепую, истекающую кровью волчицу. Да, конечно, это он! Такой же спокойный, прозрачный блеск его глаз, такая же прилизанность возле ушей, словно это залысины, только грудь стала неимоверно широкой, а лапы! Лапы такие толстые, что и не обхватить. Он стал могучим лесным великаном! Волк, словно вылитый из бронзы, как изваяние, сидел у потухающего костра, он был просто великолепен! Артем невольно сравнил волка, сидящего перед ним, с картиной, которую ещё дедушка вырезал из какого-то журнала и прикрепил в простенке на кухне. Ниже картины было написано: «Иван Царевич на сером волке». Васнецов. Артем всегда близко рассматривал картину, всегда думал: почему название только про Ивана Царевича, а что же про царевну ни слова? И любовался волком, его сильными, огромными лапами. Представлял, как он несет на спине двух людей и почти не чувствует тяжести. Как же он силен! И скачет, скачет по тайге, без устали, через колоды, камни, ручьи и реки. Показалось, что волк на той стороне костра, именно из той сказки. Какая-то волна успокоения будто бы прихлынула…. Но глаза уловили какое-то движение. Волк переступил с ноги на ногу и продолжал сидеть.
За его спиной прокатился сгусток ночного тумана, легко, мягко прокатился, а может это дым от костра…. Или там ещё кто-то? Прокатился и исчез в темноте. И вовсе это и не дым, и не туман. Человек смотрел мимо волка, в темень, старался различить какие-то силуэты, казалось, что их там несколько. Прихлынувшая было волна успокоения, откатилась назад, оставив тревогу и что-то еще, неприятное.
Охотник чуть пошевелился и волк тут же навострил уши, напрягся, хотя и не изменил позы. Артем снова, машинально посмотрел на ружье и волк, словно поняв мысли человека, приподнял губу, обнажив красноватый, в отсветах пламени, огромный клык. Он давал понять, что Артем не успеет дотянуться до ружья, что его оружие, его клыки, гораздо стремительнее, опаснее, и всегда готовы к бою. Отблески костра розовым цветом стекали с клыка, вязли в других зубах, словно густая кровь.
Снова смотрели в глаза. Что хотел сказать этот огромный, спокойный зверь? Наверняка он что-то хотел сказать человеку. Вот он чуть повернул голову и из темноты, как из преисподни, возникла волчица. Да, она не двигала лапами, она просто возникла, оставаясь за спиной спокойно сидевшего волка, словно это появилось видение, страшное видение, но оно должно вот сейчас уже исчезнуть. Исчезнуть!
Волчица часто моргала веками, словно отблески света резали ей глаза. Но и присматриваться не надо было, чтобы увидеть, что глазницы пусты…. Шкура на лбу, на скулах, так и топорщилась лохмотьями, словно ее только что драли чем-то. Эти лоскуты кожи давно уже зажили, давно не болели, но как она была страшна в своем теперешнем облике! Это даже не волчица, это демон в образе страха….
Да, именно страх сковал Артема. Он оцепенел и боялся даже моргнуть глазом, мысли все улетучились. Волчица моргала и моргала, словно пыталась разглядеть человека, лежащего на другой стороне костра, своими пустыми глазницами. Смотрела, смотрела, и не могла увидеть. Не могла насмотреться.
Костер прогорал, ночь подступила совсем близко. Где-то рядом, чуть в стороне хрустнула ветка под чьей-то мягкой лапой. Снова прокатился сгусток ночного тумана. Волк не оторвал своего взгляда от глаз охотника, лишь ухо, едва заметно дрогнуло в ту сторону. Артем понял, что зверь здесь не только с волчицей, ему стало по-настоящему жутко. И в то же время он прекрасно понимал, что если бы волки хотели сотворить зло, если бы они хотели убить человека, они бы давно это сделали. Причем, сделали бы это без особого труда.
– Специально показать мне…. – хотел подумать Артем, но невольно произнес эти слова вслух. И сам вздрогнул, и волк втянул шею, напрягся, подобрал когти, словно перед прыжком.
Еще дед, рассказывая про волков, про их разбойничью кручину, говорил, что и у них, у этих лесных разбойников, есть свои законы. Человек убивает волка, а тот такого права не имеет, не смеет волк человечьей крови пробовать. Однако, случаи такие, хоть и редко, но бывали. Как у людей, так и у волков бывают те, кому закон Божий не указ.
