Выяснилось, что сегодня в шесть утра хамасовцы связались с посредниками, и передали им, что готовы на все израильские предложения по сделке. Причем, они даже согласились на то, чтобы вместе с сотнями палестинских уродов из израильских тюрем не были выпущены те, кто сам убивал евреев, то есть, "террористы с кровью на руках". Час тому назад обмен завершился.
Израиль ликовал.
Я подошел к Петру Гриновичу и пожал ему руку.
- Брут, ты крут! - сказал я.
- Так-то вот! - гордо ответил мне профессор. - А я, между прочим, был в этом уверен...
Тем не менее, Петра продолжали лечить от шизофрении. Его рассказам о том, что мол, это он способствовал освобождению заложника, никто, разумеется, не верил, и профессора кормили галоперидолом. А он, кстати, совсем успокоился. Теперь он себя вел, как совершенно здоровый человек.
Через неделю меня отпустили на выходные домой.
За это время мы с Лилит здорово подружились. Мы уже вовсю целовались и обжимались по углам. Даже окружающие на нас смотрели теперь, как на пару. Медбрат Шломо несколько раз предупреждал меня об опасности, исходящей от Лилит, и я его слушал. Дальше поцелуев и объятий у нас дело не продвигалось. Хотя, Лилит уговаривала меня заняться сексом по-настоящему. Она даже сдала анализы на ВИЧ и все венерические инфекции и потом принесла мне распечатку, что, мол, она совершенно здорова. Но я боялся. Боялся, что ее психоз снова повторится. И каждый день перед сном "спускал предохранитель", заперевшись в сортире.
В четверг, перед уходом домой, я подошел к Петру.
- Слушай, Петь, - начал я, - тут такое дело...
- Говори, - откликнулся тот.
- Можно вылечить Лилит?
- От чего?
- От всего. От нимфомании, от ее глупостей с изнасилованием... Чтобы она снова стала человеком. Здоровым человеком...
- Можно.
- Да?!
Я смотрел на него, как на пророка.
- Можно.
- Кого надо убить? - ради своей девушки я был готов на все.
- Ну, это лишнее...
- Да, говори, ты не тяни! - нетерпеливо крикнул я.
- Тише, ты, тише...
Петр на мгновение задумался.
- Ты рисовать умеешь?
- Нет.
- Жаль. Впрочем, - сказал он через несколько секунд, - это не важно. Даже если ты не умеешь рисовать. Нарисуй портрет доктора Натана Шетена.
- Твоего врача?
- Да. Только, постарайся, чтобы вышло похоже. Помни - от этого зависит судьба твоей девушки.
- Клянусь! Здохну, а нарисую!
- Вот сейчас сразу и начни. У тебя есть ровно час.
- Ладно...
Я сходил на отделение трудотерапии, взял там несколько листов бумаги, карандаш и стерательную резинку. Когда я вернулся обратно, у нас на "гимел" уже началось собрание больных. В центре на стуле сидел Натан Шетен, а вокруг на других стульях и креслах - больные. Я сел напротив врача, достал бумагу и начал творческий процесс.
- Что ты рисуешь, Хаим? - спросил меня врач.
- Вас, доктор!
- Да?? Я польщен. А зачем?
- Чтобы вас увековечить.
- Серьезно?
- Да. Как самого гениального психиатра всех времен и народов!
Нет. Я его недооценил. Шетена "на мякине не проведешь".
- Хаим, скажи честно, зачем ты меня рисуешь?
- Честно? - спросил я.
- Да.
- Чтобы Лилит выздоровела.
- Для этого ей нужно принимать лекарства, - спокойно сказал врач.
- Или мне - нарисовать портрет доктора Шетена.
- Какая связь?
- А я и сам не знаю, - честно сказал я. - Петр сказал - надо нарисовать. Я и рисую.
- Ах, вот в чем дело! - улыбнулся психиатр. - Я смотрю, вы с профессором быстро нашли общий язык.
- Он не просто профессор, - парировал я.
- А кто?
- Гений. Почти Мессия.
Доктор был непробиваем.
- Кто что думает по этому поводу? - невозмутимо обратился он к публике.
Началось обсуждение.
Пока все спорили, я нарисовал Натана.
"Это был мой рисунок номер один. Я показал свое творение взрослым и спросил, не страшно ли им? - А разве шляпа страшная? - возразили мне".
