Лиза видела в нем то, чего не вижу я? Или понемногу начинаю замечать?

– Претензий нет, – я не смогла сдержать улыбку. – Есть кое-что другое!

Я закрыла глаза в волнующем ожидании поцелуя. Тихон не решился, считая, что я приготовила подвох.

Я поцеловала его сама – поймала суховатые чуть теплые губы и впилась в них, чувствуя, как уменьшаются его клыки. Тихон удивился. Так мне показалось. Чуть позже поняла, что он этого ждал, но опасался, что придется мучиться со мной еще немало времени. Все было как тогда… когда все было не со мной – в лесу, затянутом туманом. Нет, пожалуй, лучше. Домашний вампир был нежнее дикого, и точно уж счастливее, его радостное волнение перетекало в меня, как… кровь?

Нащупала ручки двери в спальню Ломакиных. То, что надо. Тихон открыл дверь, и мы потащили друг друга к огромной кровати.

Могу ли я еще любить? Похоже, да! А он? Не думаю. Жажда крови – не единственная физическая потребность вампиров.

Не слишком ли быстро я сдалась? До обиды на саму себя так неожиданно размякла вся под ним, а потом во мне проснулась та же страсть, что некогда объединила Марфу и Валко, проникла в мозг из недр генетической памяти.

Убегать от себя. Непрестанно. Стараться быть кем-то другим, не слишком аномальным. Как можно ближе к людям, и как можно дальше от вампиров. Чтобы не активировать в нерабочее время ту часть себя, от которой так или иначе не получится отречься. Можно загнать ее в дальний угол, но замуровать в том углу не выйдет. Прорвется все равно. Снесет любую стену, выломает решетки своей тюрьмы.

А нужно ли спасаться бегством, или следует принять как должное, что “в груди бьется сердце вампира”? Прислушаться к этому сердцу, оно все-таки не чужое, а твое, и зла тебе, наверное, не пожелает. Столько раз оно тебя спасало в бою, и в мирной жизни поможет, не обманет?

Так оказалось просто для меня довериться себе и Тихону, который тоже помогал неоднократно. Неважно, любит или разучился, мне с ним хорошо. Не получается сравнить его с Блохастиком, они слишком разные. Макс как опасная морская волна – мечта серфера, а Тихон – теплый ласковый прибой. Он дарит радость, успокаивает, с ним уютно и легко, и страсть перетекает в нежность. Боевая ярость растворяется, как сахар в горячем молоке. Он – мой клиент и подзащитный, но невозможно думать о работе, нервничать в ожидании опасности, когда его губы скользят по твоей коже. Закрываю глаза, и чувствую его всем телом. Он лижется – забавно и приятно. Вампиров пробивает на лизучесть в моменты наслаждения. Кусаться не пытается – уверена, не только потому, что знает о магической защите, поставленной на меня лично Альбертычем. Тихон понимает – только в сказках вампирский укус может доставлять удовольствие. В реальности – это серьезная травма, опасная для жизни даже выносливого существа с ускоренной регенерацией; травма, которой неизменно сопутствует дичайшая боль вплоть до потери сознания от болевого шока. Челюсти сильнее, чем у волка, а из-под клыков выделяется яд, парализующий мышцы и препятствующий свертываемости крови.

Тихон оберегал меня. От себя и прочих опасностей. Он как и я, боролся с самим собой, мечтая не просто казаться, а стать кем-то другим. Ближе к людям. Ближе к свету.

Я продолжала испытание, понимая, что Тихон хочет есть: тесно прижималась к нему; поворачивалась спиной, соблазняла такими близкими и незащищенными шеей и артериями внутренней стороны бедер, проверяла положение его зубов при затяжных поцелуях. Целовался Тихон без напряжения, выдающего сдерживание жажды крови. Я тщательно проверила языком клыки – они оставались короткими и неподвижными.

Мне тоже приходилось контролировать сверхсилу в рамках обоюдной заботы.

Лиза права – в постели он хорош. Но я не отдам его хозяйке мясокомбината… Никому не уступлю!

Все прошло... потрясающе. Иначе не выразиться. И все же, меня донимали противоречивые мысли с градацией от “Почему я не согласилась раньше?” до “Мамочки, что же я натворила?”

Я заснула на его плече, и там же проснулась ранним утром на восходе солнца. Не знаю, спал ли Тихон, но меня не переложил на подушку, чтобы сходить за едой. Боялся потревожить мой сон. Так мило.

Мы пришли на кухню вместе. Тихон сел у окна, ярко-желтого от штор и безвредных остатков солнечного света, проходящего сквозь них.

Я выдала ему “бадейку” овечьей крови и широкую пивную кружку.

Себе заварила корейскую лапшу быстрого приготовления с ароматом бекона. Меня удивило, как быстро я привыкла к живому вампиру. Я спокойно смотрела, как он насыщается кровью, мое убаюканное подсознание не вздрагивало при взгляде в его кружку, меня не тянуло побыстрее встать из-за стола и спрятаться в комнате. Наматывая на вилку длинную горячую лапшу, я рассказала о приключениях и впечатлениях минувшего дня, а затем кратко изложила суть пришедших на емейл официальных отчетов руководства.

– Дело закроют. Все к тому идет, – я невольно повысила голос, так не нравилась мне сложившаяся тенденция. – Кочурина назовут главарем преступной группы, его смерть признают случайностью. Киллеров чуток поищут, и забудут о них.

– Сдается мне, что лень важных шишек Отдела послужит нам на пользу, – Тихон слизнул красную каплю с верхней губы и задумчиво прищурил погасшие глаза.

– Возможно. Как говорят в детективах, преступники расслабятся и совершат роковую ошибку. Не исключаю, что двое в кожанках больше к нам не сунутся. Подпольные операции делать некому. После анафилактического шока у олигарха Гребеножко, глупо рисковать с новыми клиентами.

– Они вернутся. Чутье подсказывает. Будь начеку.

Тихон страдальческим взглядом проводил заползающую в мой рот волнистую лапшу.

– Хочется человеческой еды? – поинтересовалась я.

– Ошибочно ты грезишь, дорогуша, будто пластмассовые супы видятся мне привлекательными, – возразил Тихон, кисло улыбнувшись. – Еда для роботов, не для людей: красители, загустители, консерванты, усилители вкуса, модифицированный крахмал. Мне боязно и смотреть на нее. К несчастью, я помню вкус настоящих домашних деликатесов. Эх, дожила бы до сих дней моя любезная кухарка Ульяна Никитична! Она бы состряпала чудесный завтрак! На первое подала бы зеленые грибные щи с подберезовиками и лисичками. На второе явился бы тучный поджаристый гусак под шпинатом со сметаной, заправленный артишоками, с эскортом из бараньих мозгов под черносливом и отварного судака в медовом соку. На третье Никитична наворотила бы кулебяк с куриными печенками, семгой и рябчиками, творожных ватрушек и мокрых пирожных, принесла бы из подпола мадеры, лакриму и фруктового пуншу...

– Замолчи, Тиша! – не удержалась я. – Хорош портить мне аппетит жареными гусаками и судаками.

В мыслях плавали сочные гуси с ватрушками, а на языке чувствовались соя, крахмал и усилители вкуса. Червеобразная лапша в пенопластовой плошке вызвала отвращение, я еле домучила ее.

– Кашки бы, что ли, сварила гречишной, – наевшийся Тихон лениво откинулся на спинку стула, – она гораздо пользительнее.

– Начну готовить в мультиварке супы, каши и плов при условии, что ты пообещаешь мне каждую ночь бегать на сверхскорости для рабочей тренировки.

– Отчего не совершить пробежку перед сном? Однако побаиваюсь я маленько, душечка, что опосля рабочих скачек мне еще сильнее захочется есть, и я, обкушавшись, не меньше чем на сутки завалюсь в бесчувствии на нелюбимый твой диван.

– Ти-и-иш!

Я поставила кипятиться чайник, открыла секцию кухонного гарнитура, чтобы взять чашки, и увидела странные коробочки.

– Это еще что? Лекарства?

– Биологически активные добавки, – ответил Тихон. – Старые запасы. Были в моих вещах.

– Уникальное средство! Дары Моря, – я зачитала вслух. – Двадцать пять тысяч рублей. Нехило! А здесь? Вытяжка из усов атлантического лангуста. Нафига оно тебе, Тиша? У тебя усы не растут.

– Кабы сие чудодейственное снадобье способствовало росту усов, я подарил бы оное полицмейстеру Свербилкину и его ансамблю усачей, – пояснил Тихон. – Дальше читай.