– Вроде бы нет. – Кэти показалось, что на руку ей села муха.

Патрик продолжал критически смотреть на нее.

– Отдохните минут пять. Не хочу, чтобы люди думали, будто я заставляю своих служащих перерабатывать.

Кэти опустила глаза. Волоски у нее на руке стояли дыбом, но и все.

Продолжая бормотать что-то о меню ланча, Патрик вышел из комнаты. Косые лучи света, проходившие через небольшие стеклянные панели внизу окна, казались жесткими и холодными, что никак не вязалось с изнуряющей жарой снаружи. Голова все еще болела после вчерашнего обморока, и чувствовала себя Кэти как-то странно.

Она хотела быть женщиной умелой и мудрой, как тетя Гвен. Целительницей. Составительницей заклинаний. Устроительницей. Не жертвой. И уж определенно не нежным викторианским цветком, которому при виде трупа требуется поднести ароматическую соль и ослабить корсет.

Кэти посмотрела на дубовые панели; интересно, сколько обмороков, корсетов и тому подобного видели они? Может быть, и нисколько. Она скользнула взглядом по высоким книжным шкафам. Возможно, в прежние дни присутствие женщин в библиотеке не поощрялось. В те времена считалось, что учение вредно для женщин и что романы разлагают неокрепшие женские мозги. Интересно, подумала Кэти, что сказали бы дубовые панели о ее по́лках, заставленных громадными томами по гербализму и местной истории, но потом спохватилась, что отвлекается, и решила, что, наверно, действительно ударилась головой, когда упала.

Может быть, Патрик был прав и ей на самом деле требуется небольшой перерыв. Она откинулась на спинку кресла, широкие крылья которой обеспечивали дополнительный комфорт, и уже через несколько секунд глаза ее закрылись. Погрузившись в восхитительное ощущение уюта, Кэти перенеслась в состояние дремоты, промежуточное между сном и явью, из которого ее вырвал внезапный порыв прохладного ветерка.

Впечатление было такое, словно в зимний день где-то открылась и закрылась внутренняя дверь. Холодный воздух быстро рассеялся в тепле комнаты. Кэти огляделась, но дверь и окна были закрыты. К тому же на улице было так сыро и тепло, что создать холодный сквозняк без кондиционера было просто невозможно. Она ощутила запах трубочного дыма и снова огляделась. Никого, но у нее создалось полное впечатление, что кто-то только что закурил трубку. Трубку курил ее дед, и Кэти хорошо помнила густой и ароматный, почти сладкий табачный запах, совершенно отличный от сигаретного.

Так или иначе, Зофия будет рвать и метать. Она терпеть не могла не столько курильщиков, сколько гостей, которые не подчинялись правилам отеля. Кэти подумала, что стоило бы, наверно, пойти и отыскать нарушителя, но потом снова опустилась на мягкие подушки. Как же она устала. Холодно. У нее даже руки покрылись гусиной кожей. Запах дыма усилился, но его сладость уже воспринималась не как приятная, а как тошнотворная. Ощущение было такое, словно кто-то намеренно выдувал трубочный дым ей в лицо. Она затаила дыхание и огляделась по сторонам, щуря глаза, словно это могло помочь увидеть невидимое.

Ничего. Ничего и никого. Наверно, просто усталость. Дверь вдруг распахнулась, и в комнату, громко споря, вошли мальчик-подросток и его отец. Увидев Кэти, мужчина осекся и замолчал.

Налепив рабочую улыбку, она прошла мимо гостей в теплый холл рецепции, где ощутила странное облегчение, словно спаслась от чего-то темного, выступив из тени на солнечный свет. Здесь Кэти сделала несколько глубоких вдохов, вытесняя запах трубочного дыма ароматом свежесрезанной травы.

С тех пор как ей исполнилось четырнадцать, Кэти каждый вторник навещала свою тетю Гвен в Эндхаузе. Пропуски, конечно, случались – дни рождения, праздники, болезни, но за семь лет эти визиты стали в ее жизни константой. Открыть калитку, услышать знакомый скрип, вдохнуть густой аромат лаванды, пройти по тропинке – все это так успокаивало нервы. Да, пусть не все идеально, но ведь все и не так уж ужасно. Кэти решила, что не станет рассказывать тете о том, как упала в обморок. Наверно, дело в жаре и шоке от увиденного в номере мистера Коула, но теперь-то все в порядке. Не надо волновать Гвен, с нее хватит.

А вот о кошмаре поведать можно – избавиться от странных чувств, поделиться проблемой и поставить точку. А если нет, то, может быть, Гвен даст заклинание, чтобы ей не снился больше мистер Коул.

Кот, увидев гостью, соскочил с садовой стены и закружил у нее под ногами. Кэти наклонилась погладить любимца и услышала доносящиеся из дома голоса. Гвен и Кэм разговаривали в кухне, а дверь открыли, наверно, чтобы проветрить в комнате.

– Я не виноват, – говорил Кэм. – Хочешь сказать, это я?

Кэти выпрямилась. Подслушивать нехорошо, тем более частный разговор. Она хотела как-то заявить о своем присутствии, но подать голос не смогла, потому что вдруг почувствовала себя виноватой, хотя и не сделала ничего плохого. Кот побежал вперед, протиснулся в щель, и дверь распахнулась.

– Я хочу этого точно так же… – Кэм не договорил и повернулся к двери.

– Привет! – бодрым голосом возвестила о себе Кэти. – А я мороженое принесла.

Гвен стояла спиной к раковине с вытянутым несчастным лицом.

Кэм улыбнулся из другого конца кухни, но улыбка получилась вымученная.

– Мятное?

– Да. И с вареной сгущенкой. – Не глядя на Гвен и Кэма, Кэти выгрузила на стол содержимое сумки. Посыпав мороженое шоколадной крошкой, Кэм поцеловал Кэти в макушку.

– Оставляю вас с вашим котелком.

– Смешно, – сказала Кэти.

Кэм поднялся наверх, Кэти и Гвен засели за мороженое, атмосфера понемножку смягчилась, и Кэти расслабилась.

– Что хочешь на этой неделе? – На столе перед Гвен уже лежал открытый блокнот. – Ты уже практиковалась с анютиными глазками?

Кэти наморщила нос. Как она ни старалась, приготовить лекарство не получалось. Похоже, ей просто было не суждено стать целительницей, как Гвен, и пусть бы так, да вот только она до сих пор не знала, в чем ее призвание.

– Нужно практиковаться, – продолжала Гвен. – Такое нельзя делать наполовину. Все или ничего.

– Знаю. – Она села к столу и приготовилась следовать инструкциям по приготовлению крема для ног мистеру Байрсу. Окончательный продукт имел правильный цвет, но вместо того, чтобы быть вязким, получился жидким.

Гвен задумчиво уставилась на растекающийся крем.

– Даже не знаю, что здесь не сработало.

– Я ни на что не гожусь. – Кэти в отчаянии откинулась на спинку стула.

– Неправда. – Гвен потянулась. – Может быть, ты просто отнеслась к делу бездушно. Попробуешь что-то еще или на сегодня хватит?

Кэти подалась вперед. Вздохнула.

– Но я стараюсь. И душу вкладываю. Стараюсь изо всех сил.

– Я знаю, милая, что ты стараешься. – Гвен подобрала неудачный экземпляр, бросила в пластиковый пакетик и завязала шнурок. – Но иногда старания недостаточно.

– Печально.

– Извини. – Гвен опустила пакетик в мусорную корзину. – Но печалиться не надо. Если оно нужно тебе по-настоящему, ты продолжишь, не бросишь, а если оно нужно не очень, то ты забросишь одно и возьмешься за другое, за то, что потребуется по-настоящему, за что-то хорошее.

– То есть ты считаешь, что мне не стоит этим заниматься? – Ну вот, мысль, которой она избегала. Если она не получит силу, дар, если она бесполезна как целительница, то у нее просто нет места. Нет цели. Кэти уже видела, как будущее закрывается перед ней, словно наступающая на тропинку густая чаща.

– Я понятия не имею, чем тебе стоит заниматься, – с бесстрастным лицом заявила Гвен.

– А я тебе не верю, – возразила Кэти. Быть рядом с мудрой женщиной дело нелегкое. Всегда присутствует чувство, что она знает больше, чем говорит, отсюда – возмущение и обида.

Иногда, лишь иногда, Кэти понимала, почему люди настороженно относятся к ее семье.

– Послушай, – Гвен включила чайник и повернулась к племяннице, – у меня то же самое было с матерью. Она обучала меня и каждый день твердила, что моя судьба – быть такой, как она. В конце концов я просто сбежала. Я не собираюсь повторять ее ошибку и объяснять, как тебе поступить со своей жизнью. Невозможно решать за других. Это так не работает.