– Ма-ам! – раздаётся сиплый рык моего медвежонка с телячьими глазами.

Радует только то, что хоть сыночка повеселился вволю – его внесли в квартиру под утро четверо менее крепких и накачанных друзей.

– Да, золотой мой, – также сипло отзываюсь я, – ещё раз с днём рождения.

– Угу, и тебя. Есть чё хлебнуть?

Я молча наливаю мальчику рюмочку рассольчика и большую кружку грейпфрутового сока. Видимо, сочетание этих напитков обладает магической силой, потому что сыночка удовлетворённо охает и обводит этот мир, сосредоточенный в нашей солнечной гостиной, уже вполне осмысленным взглядом. Мне, честно говоря, и смотреть ни на что не хочется. Достаточно того, что утром я ещё раз посмотрела на платье, вернее, на то, что от него осталось.

– Есть чё поесть?

Вот хоть война, хоть материн позор, а растущий организм должен питаться, и я, махнув рукой на оказавшуюся бессильной перед природой и судьбой диету, встаю жарить заведённые на скорую руку оладьи…

***

В воскресенье Викуся участливо протянула мне шоколадку.

– Ну, как ты?

– Нормально. Но, клянусь вешалкой, Ленуся мне за эту подставу ещё заплатит. Фиг на платье, но бабки и в Африке бабки!

– Да фиг на бабки! Слушай, мои в субботу все дома были, не поговорить, но твой-то совсем маньяком оказался! – шепчет Викуся, оглядываясь на подсобку.

– В смысле? Да и не мой он вовсе, – поморщилась я при мысли о тролле.

– Да твой! Всю дорогу свой пиджак нюхал и шептал чушь какую-то!

– Какую именно чушь, – уточнила я, тоже переходя на шёпот и оглядываясь на подсобку, в которой копошилась Ленуся.

– Что-то вроде: «мама-мия», «роза», «бахча» и «Бахчисарай». И всё носом своим в пиджак зарывался и обнимал его, маньяк! – завершила Викуся трагически, – слушай, а при чём тут бахча?

Я нахмурила лоб, что-то такое вспоминая, встала с шаткой табуреточки, которую никак не могли заменить за последние лет пятнадцать, и достала с полки духи Ленуси, которыми мы с Викусей в пятницу набрызгались ей назло.

– Нотки дыни, гибискуса и сандалового дерева, – прочитала я на упаковке.

– Нотки дыни. Вот тебе и бахча, – протянула Викуся.

Мы переглянулись и расхохотались.

– Чего ржёте, кобылы? – поинтересовалась коровоподобная Ленуся.

– Бахча, – загибаясь от хохота, – пропищала Викуся.

– Ага, бахчисарайская, – закатывалась я.

– Дуры, – пожала плечами Ленуся, скрываясь в подсобке.

Колокольчик над входом тоненько тренькнул, и в «Торжество» вошёл тролль с малой свитой. Мы заткнулись и вытянулись по стойке «смирно».

– Э, дядя Тарик, – первой опомнилась Викуся, – рады вас видеть. Можем мы что-нибудь для вас предложить? Можем чем-то помочь?

– О! – он словно не ожидал нас тут увидеть и явно обрадовался встрече.

– Здравствуйте, Виктория, добрый день, мой, ангел, – чуть поклонился он мне, – но помощь нужна не мне, а моей, гм, племяннице, – и он вытолкнул из-за спины столь прозрачное существо, что я не сразу рассмотрела, кто это.

В центре узкого прохода между рядами стоек с одеждой стояла тонкая и звонкая девушка лет восемнадцати, миловидная, с красиво уложенной чёрной косой, добрыми чёрными глазами, в джинсиках и чёрной маечке, под стать нам, но худющая, как трубочка для коктейля.

– Испортила на выпускном платье шампанским, попыталась отстирать и отгладить и испортила окончательно. Расстроилась, бедняжка. А я сказал, что это не повод для расстройства. Правда же? – обратился он к нам за поддержкой.

– Ну, конечно, не повод! – тоном знатока согласилась я, – у нас прекрасный выбор платьев. Можем подобрать похожее, или совсем новое, для разнообразия.

Девчонка смущённо улыбнулась. Викуся окружила её вихрем заботы и утащила выбирать наряды и в кабинку. Охрана выдвинулась за периметр бутика.

У кассы остались только мы с Тариком.

– Прекрасны, как утренняя роза, – шепнул он.

– Или как дыня, – не удержала я рот на замке.

Он хитро на меня глянул и вдруг широко улыбнулся.

– А вы знаете, мой ангел, как красивы дыни ранним утром, покрытые горным туманом и капельками росы, золотящиеся в первых лучах солнца тёплыми янтарными боками с тонкими изумрудными прожилками?

– Н-не, – обалдело вымолвила я, не подозревая в тролле такой поэтичности.

Мы уставились друг на друга и вдруг смущённо улыбнулись. Не было у него никакой бородавки!

– Мама работала на бахче нашего соседа. Я до сих пор помню этот божественный и родной запах. Мама была сущим ангелом. Как вы.

– Ну, что вы. Какой там ангел! Как ваша голова?

– Болит. Ей не хватает ласковых женских рук.

– В нашей травматологии…

– Нет-нет! Никаких травм! Это душевная рана!

Я метнула на него взгляд из-под ресниц такой же тонкий и острый, как они.

Он уже вжился в роль базарного милашки, этакого соблазнителя с гор, и плотоядно оглядывал мою рабочую форму, пытаясь угадать за ней формы тела.

– Мы, кажется, закончили! – звонко сообщила Викуся.

Мы обернулись. Девчонка вышла в тёмно-голубом коктейльном платье с изящной белой вышивкой по бокам, подчёркивающим стройность, и жемчужной отделкой широкого круглого ворота.

– Отлично! – одобрила я.

– Хорошо, – кивнул Тарик.

Я отбила ему чек. Он протянул мне две бумажки, с которых я должна была сдать ему три.

– Не стоит. Купите себе с Викой вкусненького к чаю, – отказался тролль от сдачи, – может, и меня пригласите, – и он уставился на меня с ожиданием.

Чуда что ли ждал, дурак старый?!

– Э-э, мы с Ликой не пьём чай, дядя Тарик, – влезла Викуся, – мы пьём кофе в шоколаднице напротив центра с двух до полтретьего, по нечётным дням недели.

Старик прищурил глаз, кивнул и вышел.

Я с молчаливой укоризной посмотрела на подругу-предательницу.

– А чего? И тортик закажем, – и Викуся сгребла мои денежки, – йогуртовый…

***

Удивительно, но Тарик приволокся к двум в кафе и даже слопал кусок торта. Викуся хихикала, глядя, как он пялится на меня, когда я облизывала ложку.

– Э-э, Анжелика Николаевна, – начал он и вдруг взмок, – я и мои люди некоторым образом повинны во вчерашнем, то есть уже в позавчерашнем инциденте, так что я счёл возможном предложить вам скромную компенсацию за причинённые вам, гм, неудобства. Вот, – выдохнул он и выложил на стол чёрный бархатный футлярчик, мягко откинув крышку.

Теперь выдохнули мы с Викусей. На чёрном бархате переливаясь гранями в блеске оправы из мелких бриллиантов светился загадочным мягким светом крупный рубиновый кулон в форме капли на золотой цепочке.

– Я не могу, – выразила я свой восторг стоном отказа.

– А я не могу принять ваше «не могу», – отрезал Тарик, – примерьте! Пусть это будет мой подарок на ваш испорченный день рождения.

Метнув благодарный взгляд на излишне болтливую подругу, я застегнула цепочку с подвеской на шее. Своё отражение я увидела в глазах Викуси и тролля и немного погордилась, и порадовалась за себя.

– Но я, правда, не могу принять такой подарок, Тарик, – взмолилась я.

– Ангел мой, не обижайте меня. Вам очень идёт. Подходит к помаде.

Викуся хмыкнула. Я поняла намёк и, хлопнув бюстом о столик, дотянулась и прикоснулась губами к его щеке. Хм, а чисто выбритый, он был мягким и тёплым, и приятно пах тонким мужским парфюмом. Какие там нотки?

– Спасибо, Тарик! Право, не стоило.

– Вы стоите всех сокровищ мира, мой ангел, и потому бесценны. За дружбу? – и он поднял крошечную кофейную чашечку.

– За дружбу, – за двоих отозвалась Викуся.

Мы выпили кофе и переглянулись. Я нахмурилась, уловив что-то этакое. Эти двое явно плели за моей спиной интриги.

– Нам пора на работу, – сказал я и встала.

– Виктория, удачи, – попрощался тролль с Викусей.

Короткова быстренько убралась на улицу.

– Дорогая, мы не могли бы с вами поговорить? – обратился тролль ко мне.

– Нам пора на работу.

– Ангел мой, такая женщина, как вы, не должна работать! Именно это я хотел вам сказать.