Пришел не кто-нибудь, а сам частный пристав II части Афанасий Дрымов. Он был встревожен и потому хлопотлив.

– Господин Горлиж, Господин Горлиж, нам с тобою ехать надобно, срочно!

По настоянию Горлиса они с Афанасием были на «ты». Правда, не сразу, а спустя значительное время. На такого чиновного служаку, как Дрымов, сам факт общения Натана – да этак запросто – с первыми лицами Одессы производил большое впечатление, что сковывало его язык на слове «ты»…

Два слова еще нужно молвить и про «Горлижа». Дело в том, что служащий в полицейской канцелярии, увидев во французском паспорте Натаниэля слова: Paris… Gorlis…, в каких-то своих ревизских бланках соответственно вывел по-русски: «Парижъ, Горлижъ». Дрымов же, читавший сии ведомости, звал Натана только так и не иначе (ну как же – написано, не могут же врать полицейские документы).

– Да погоди, Афанасий, дай доесть. Видишь снедаю.

– Вижу, вижу, но – ехать надо поскорее, беда у нас.

«У нас», – отметил про себя Натан. Вот ничего у него еще не случилось, а Дрымов уже и его к какой-то беде присовокупил.

– Ну, да, да. Доедаю уже. Может, ты, кстати, хочешь? Могу отсыпать.

Афанасий замялся на мгновение, задумчиво покрутив ус. Поесть, оно, конечно, хорошее дело и никогда не помешает. Но, посмотрев на тощее телосложение Горлижа, Дрымов не стал отбирать у него последнее. И вновь настойчиво, очень настойчиво, что не откажешь, Афанасий попросил помочь ему, поскольку случилось несчастье в местах его ответственности, в районе Вольного рынка, точнее – за ним. В старых Рыбных лавках найден насильно убитый.

О, боги, и тут рыба – хороший же Poisson d’avril! Или, может, это продолжение вчерашних розыгрышей? Натан придирчиво всмотрелся в полицейского. И тут же следом признал бессмысленным такое предположение. Какие апрельские розыгрыши, ежели для Афанасия сегодня 21 марта и никак иначе?

– Убитый, стало быть. И где же?

– В селедочной лавке.

– А в ней где?

– В бочке с селедкой.

– Да ты шутишь, верно. Что за история? Людей в Одессе вроде еще не засаливают.

– Нет, господин Горлиж, сие не шутки. Господин одесский полицмейстер выделил нам казенные дрожки, коими сейчас надо скоро ехать на место убивства.

Собираясь, Натан задумался о принципах своего сотрудничества с одесскою полицией. В отличие от подобных контактов с Видоком и Сюрте, оно никак не было оформлено, и такового даже не предвиделось. В России вообще многое не оформляется, а действует по принципу «Ну вы же разумеете». И это бывало очень выгодно для той стороны договоренности, что сильнее, поскольку в любой момент она может перестать разуметь и ничего стребовать с нее будет невозможно. Вот и сие сотрудничество с полицией как бы означало помощь Натана всей Одессе, форпостному городу Империи. Что было учтено, скажем, в недавней истории с покупкой домика на Гаваньской улице. Вот и выходило, что отказываться от такого сотрудничества нельзя, тем более что и одесские власти пока не нагличали, не требовали от него чего-то слишком сложного до невозможности или идущего противу правил приличия или даже чести и совести. Так же и в этой истории – лишен жизни человек; отчего же не помочь в нахождении виновного.

Дорогою Дрымов коротко сказывал о найденном и случившемся. Дело, правда, серьезное – не какие-то мелкие покражи или пьяные драки. Смерть имела место в ряду старых Рыбных лавок, построенных одесским застройщиком, купцом Абросимовым. Тело убитого найдено погруженным в бочку с хорошо просоленной селедкой, что усложняло даже примерное определение даты убийства. Лавка по документам – около года как на откупе у некоего мещанина из Тирасполя Григория Гологура, православного. Вот пока и всё, остальное господин Горлиж на точке сам уж осмотрит и увидит.

И вот они прибыли на место. Тут уж их ждали два нижних полицейских чина, необходимых для подсобных работ при досмотре тела и помещения. Рыбные лавки, куда они приехали, расположились со стороны Преображенской улицы, в самом конце ее – дальше уж кладбище. Лавки сии считались старыми по меркам быстро растущей Одессы. На самом же деле построены были не так давно, лет десять назад, и выглядели скромно, но вполне прилично: не то что встречавшиеся дорогою торговые развалы или просто шалаши, наскоро возведенные приехавшими на несколько дней торговцами.

Афанасий отпер тяжелый навесной замок. Зашли внутрь. В лавке стоял обычный парфюм вялой и просоленной рыбы, но также – свежей, точнее, уже не свежей, а пованивающей. Натан внюхался, втягивая воздух по чуть-чуть: похоже, к рыбному запаху начинал примешиваться также и покойницкий. Впрочем, может быть, это только казалось, и ежели б Натан ничего такого не знал, то и не думал бы, что сие чувствует. Люк на потолке был открыт, давая ток воздуху, поскольку всякий знает, что в духоте рыба скорее портится. Как объяснил Дрымов, испортившуюся несоленую, «свежую», рыбу разных сортов его помощники сразу же выкинули, дабы не смердела. Горлис хотел сперва отругать его, помня наставления Видока, что на месте криминального события до придирчивого осмотра ничего менять нельзя, совсем ничего. Но, подумав, не стал этого делать: вряд ли в протухшей рыбе могло быть что-то этакое.

Натан начал проводить первый наружный осмотр: большущая бочка с соленой селедкой (та самая), связки вялой рыбы, более всего – тараньки, и ящики для свежей рыбы, в каковых остались только увядшие зеленые листья, которыми она перекладывалась. Тем временем Афанасий рассказывал, как обнаружили убивство. День, другой, третий, а может, и четвертый лавка вообще ни на час не открывалась. «Ну, мало ли, бывает, – решили соседи и покупатели. – Может, откупщик лавки всё распродал, да поехал какие-то еще дела делать».

Но потом от лавки начал исходить явственный запах тухлятины, между прочим, отпугивающий клиентов у всех, кто по соседству. Тогда уж пошли жаловаться квартальному, а тот – частному приставу. Откупщика, хозяйствовавшего в лавке, соседи и покупатели звали не по имени, а по фамилии – Гологур, (почему-то так им было удобнее). Торговая стратегия у него была оригинальная. Он быстро всё продавал по ценам, ненамного превышающим закупочные. Что, разумеется, покупателям очень нравилось, а коллегам и соседям Гологура – не очень. Дальше пересказ получался несколько туманным, скомканным. Приблизительный смысл был такой: другие продавцы рыбного ряда (от ближних соседей до дальних) подходили с Гологуром поговорить. И тут, ну, в общем-то, общение получалось как-то не очень. Но цены он всё же со временем поднял, не так чтобы сильно, да и следить надо было регулярно, чтобы опять не снизил уровень.

Закончив осмотр, Натан скомандовал, чтобы доставали тело убитого. Нижние чины постелили на земляной пол дерюгу. После чего вытащили несчастного из бочки и аккуратно положили на ткань. Натан снял с себя цилиндр, верхнюю одежду, повесил всё на гвозди, предусмотрительно вбитые у двери, и закатал рукава. Снова вспомнил уроки Видока – посмотрел, нет ли на ладонях и пальцах порезов, ссадин. (Тут же пристыдил себя, что не велел нижним чинам сделать того же – на будущее надо будет запомнить.) Засолка засолкой, но она не гарантия безопасности. А химических анализов никто делать не станет. Бочка уже может быть заражена трупным ядом, так что надо беречься. И вот наконец приступил к осмотру тела, облеченного в мокрую от рапы одежду. Костюм обычный для продавца с местных торговых рядов – рядовая, да простит читатель за каламбур, сермяжная одёжа. В карманах и за халявами – пусто. Преодолевая брезгливость (опять же – как обучали), пошарил в разных закоулках меж одеждой и телом. Но также ничего не нашел. Тщательно вытер руки о края дерюжки (а то ж, забывшись, можно, скажем, глаз потереть, внеся заразу).