— Что происходит? — кричит он, пытаясь перекрыть шум воды.

Саша вжимает его в себя — надёжно и крепко; Яр чувствует, как его руки уплотняются, деревенеют — буквально. Прячет лицо в изгибе его шеи, спасая глаза и дыхание.

Слишком много, слишком сильно, будто со всех сторон водой хлещет — Яр просто упал бы, если бы не надёжная хватка. Саша остаётся единственной точкой опоры; от Саши запах хвои такой привычный и родной, что только это, кажется, и помогает в сознании удержаться. Мысли плывут — и усталость такая вдруг наваливается, что хочется просто лечь и не вставать. Будто мешки с камнями привязали к рукам и шее.

Некстати вспоминается, что именно так десяток лет назад топили местную ведьму.

Огонь, наверное, погас — только голову сейчас не повернуть. Да нет, точно погас. Не мог не погаснуть. Если это на самом деле не адское пламя, которому вода не помеха…

Потоки воды уменьшаются, переходя в сильный ливень, потом — просто в дождь. Яр шевелится, почти заставляя себя отстраниться.

Надо оглянуться. Надо посмотреть, насколько огонь и вода разрушили его бывший дом.

Не выходит. Просто не получается — Яр, скосив глаза, понимает, что руки у него на плечах действительно стали причудливо изогнутыми ветвями.

Это неожиданно заставляет его рассмеяться — чудовищное нервное напряжение выходит почти истерикой, до слёз на глазах. Он снова утыкается Саше в плечо. Тот издаёт невнятный вопросительный звук и прижимается к виску тёплыми губами.

— Саш, — выговаривает Яр; снова на смех сбивается. Это уже точно истерика. Мокрые волосы к лицу липнут. — Я… ты… руки, — голос пресекается.

Саша застывает, будто пытаясь понять.

— Оу, — говорит, наконец. Яр чувствует, как хватка становится слабее — обычной человеческой. — Прости. Боялся… не удержать.

Яр благодарно вздыхает, поводя затёкшими плечами. Чуть отстраняется — и замирает на десяток секунд, забыв, что хотел сделать: Саша стоит, запрокинув голову и подставив дождю лицо; глаза закрыл, и выражение такое блаженно-спокойное, что Яр взгляд отвести не может. Вечно растрёпанные волосы прибиты сейчас водой к мокрому лбу, капли стекают по лицу на шею, по обнажённому горлу и к ключицам, в ямках над ними собираясь.

Яр испытывает резкую потребность прижаться губами к бледной коже.

За спиной кричат, и он вздрагивает, растеряв все лишние мысли — остаётся лишь страх. За родных и знакомых… и — почти сразу — за себя, когда в крике он разбирает с ненавистью выплюнутое «колдун!».

Кажется, его увидели — и узнали. Кажется…

Кажется, он разбирает среди прочих голосов голос отца.

— Колдун!

— Пожар вызвал!

— Потоп — из-за него!..

«Это не я, — хочется возразить. Ноги опять подкашиваются. — Не я».

Саша голову опускает и рычит по-звериному, реагируя на ненависть в чужих голосах; от воды и спокойствия отряхивается резким движением. У него ноги, вросшие было на время потопа в землю корнями, переплавляются во что-то… во что-то даже близко не человеческое, Яр даже понять не может, что это за зверь — Яру просто не до того. Он медленно поворачивается.

Огня больше нет — но вода, кажется, тоже вызвала разрушений слишком много. Родной дом… он ищет его взглядом испуганно — почти выстоял. В соседнем вот провалилась крыша, и окружавший деревню частокол местами упал, смытый ливнем, и…

Он не успевает оценить, что ещё случилось, — все мысли из головы вытесняет осознание, что в его сторону движутся уже не подростки заигравшиеся, а разозлённая толпа.

— Это не я, — хрипит он, чувствуя, что снова подкашиваются ноги.

Дождь усиливается. Яр опускается на колени, чувствуя, как осторожно придерживают его родные руки — чтобы потом пропасть с плеч. Он вздрагивает — кажется, что его оставили одного.

— Ты, — как-то очень спокойно отвечает Саша, отстраняясь и выступая вперёд. — Они правы… отчасти.

Яр мотает головой испуганно. Саша оглядывается на него, говорит мягче:

— Ты очень хотел помочь, да?.. — И наверх смотрит: — Это вода… тебя послушалась.

И, развернувшись, с низким угрожающим рычанием припадает — уже не на руки, на передние лапы мощного волка. Собой закрывает, недвусмысленно давая понять, что не позволит приблизиться. Яр его как сквозь сон слышит.

Послушалась. Вода. Они правы. Они правы. Они…

Они останавливаются на какой-то миг, а потом идут дальше. В руках блестит что-то — они на охоту на волка и колдуна настроены слишком решительно. Саша на шаг отступает — по ветвям шорохом «иди в лес, там не тронут».

Страх — уже за Сашу — оглушает снова — двинуться ни шанса. Сашин силуэт расплывается перед глазами; угрожающие крики сливаются в единый шум. Яр встречается взглядом с собственным отцом и в ненависти тонет.

Остаток воды с неба падает комом, прицельно на приближающихся людей, сбивая их с ног и преградой вставая между ними и опушкой леса. Сползающий в обморок Яр чувствует, как его подхватывают знакомые руки.

Дальше только темнота — и запах хвои, и тепло такое родное и уютное, что из него высовываться не хочется. Так и остался бы — навеки, в безопасности и…

…Яр с трудом открывает глаза. Лежащий рядом волк вскидывается, лижет его в нос, потом в щёку — и, с некоторой заминкой, становится человеком.

Очень встревоженным человеком, который сначала может только невнятные скулящие звуки издавать и только потом соображает, что волчья морда разговору не способствует.

— Как ты? — выдыхает он наконец. Оставшийся хвост взволнованно метёт по траве.

— Хорошо?.. — предполагает Яр, глядя снизу вверх. Вставать пока не хочется — и нет уверенности, что удастся.

Саша перетаскивает его голову себе на колени, больно царапнув когтями плечо. Яру вдруг очень смешно становится; он руку тянет, дёрнув его за звериное ухо:

— Успокойся, а то весь разваливаешься.

Саша неуверенно улыбается в ответ. Хвост и ухо пропадают; когтистая лапа, помедлив, меняется на человеческую кисть.

— У людей есть уши, — подсказывает Яр, смеясь. — Два.

Саша закатывает глаза. Недостающее ухо отрастает.

— Лучше, — кивает Яр. Фыркает: — И ещё обычно шерсти не так много на руках, но это уже мелочи.

— Вредничаешь — значит, жив, — вздыхает Саша, но шерсть пропадает. — Два дня лежал. Ты как вообще, колдун?

Яр возмутился бы, но от Саши это звучит уважительно, восхищённо даже. Он плечами смущённо пожимает:

— Да какой я колдун…

— Ты вылил на них полреки! — теперь у Саши в голосе настоящее восхищение. Лёгкой грустью, впрочем, сменяется почти сразу: — Ты их любишь… и за них испугался. Но! — зелёные глаза снова загораются; Яр замирает, любуясь. — Другие полреки ты на них вылил, испугавшись за одного меня. Значит, меня ты любишь больше.

Яр смеётся от неожиданности и всё-таки садится — обнять становится неодолимой потребностью. Получается не с первого раза: Саше приходится поддержать. Яр уже так привычно утыкается ему в шею.

— Люблю, — подтверждает.

Сказать это оказывается неожиданно легко. И правильно до боли. Саша почти смущённо ворчит, зарываясь носом в его волосы. Яр прислушивается к себе.

— Какой я колдун? — повторяет почти разочарованно. — Никаких огромных сил я не чувствую…

— Устал, наверное, — пожимает плечами Саша. — Или испугаться должен… разберёмся! — и к себе прижимает теснее, собственнически почти.

Яр трётся щекой о его плечо и соглашается мысленно.

Разберёмся. Позже.

Сейчас есть более важные вещи — кружащий голову запах хвои, например. И тёплые руки — только ради него человеческие, надёжные такие, что в них ничего не страшно.

И, наконец, по-человечески мягкие губы.

========== Кисточки ==========

Яр боится просыпаться один.

Особенно после того, как снится бывший дом; после таких снов очень хочется уткнуться и прижаться, от мыслей прячась — после таких снов грустно, или страшно, или, как минимум, хочется почувствовать, что кто-то есть рядом.

Кто-то, кому не всё равно, кто не оставит, кто…