Саше этот горе-чародей жизненно необходим сейчас. Саша почти уверен, что часть этого «не могу больше» — случайно зацепленное сашино; не зря ведь явился именно сейчас, будто с подкорки считав лютую тоску и желание лезть на стенку от нехватки человека рядом.

Чёртова работа. Чёртова необходимость делать на публику вид, что они совсем-вообще-никак не вместе, а слухи — это просто слухи.

— Пошли их всех к чертям, — просит Саша, когда они вдвоём падают на диван и Яр прижимается к нему всем телом так, будто от этого зависит его жизнь. — Наведи морок. Нет, лучше давай я наведу морок. Пусть он там ещё чуть-чуть за тебя поболтает и свернётся. Ты не сможешь сейчас обратно… не в таком состоянии.

— Я не могу остаться, — Яр голову роняет на его плечо, абсолютно вымотанный. Телепортации всегда давались ему слишком тяжело.

— До утра, — шепчет Саша. Носом ведёт по его виску, спину растирает сквозь тонкую рубашку — замёрзнуть успел, пока ждал на улице. — Не дольше. Просто отдохнёшь и снова…

— До утра, — эхом отзывается Яр. Выдыхает устало: — Хорошо звучит — до утра. Ты ведь будешь?..

— Буду. Здесь, с тобой, — Саша на них тянет плед, укрывая, и на несколько минут зажмуривается, наскоро изобретая Яру остаток стрима.

Техномагия всегда была его сильной стороной. Яр обнимает его, жмётся ближе.

— Ты как мягкая игрушка на ощупь, — бормочет.

Саша его магии своей осторожно касается, укрывая ей поверх пледа. От прикосновения, переплетения энергетических потоков мурашки по коже и мирное тепло в груди; Саша улыбается — как же сильно он по этому скучал. По спокойствию скучал, которое только так, только когда рядом и вплотную, почти одним целым. По ощущению правильности и цельности. По чувству, что любят — всепоглощающе и абсолютно, без оговорок и любых «но».

По Яру.

Тот замирает, мерно дыша в шею. Не спит — подзаряжается; Саша краем глаза видит, как с его лица постепенно сходит меловая бледность. Саша с ним своим теплом делится щедро; прижимается губами ко лбу и ладонь запускает под широкий вырез рубашки, касаясь татуировки — касаясь сердца. Энергию пускает сквозь пальцы, залечивая нанесённые слишком поспешной телепортацией раны в том, что люди называют душой; согревая заодно, глухое отчаяние из сердца собой вытесняя. Яр слабо улыбается, подаваясь к его руке; непослушными пальцами расстёгивает пару пуговиц на кигуруми, забираясь под него руками и прижимая ладони к горячей сашиной спине. Собой делится так же щедро; своей магией искрящей гладит ласково, слегка покалывая кожу. Саша чуть ёжится; Сашу мурашками пробивает и невольной улыбкой.

Т е п л о.

Саша по его татуировке кончиками пальцев напоследок мажет — и просто обнимает за плечи, утыкаясь в макушку носом. Яр слабо, ещё не до конца оклемавшись, тянется губами к его губам. Прижимается несильно.

— Я не хочу больше скучать, — бормочет.

Саша целует в ответ.

========== Рейстлин ==========

Саша клацает на трансляцию уже, по своим подсчётам, к концу первого акта.

Ну уж как успел, извините. Саша вообще не собирается смотреть, как где-то там, на другом конце Москвы, загибается один из важнейших людей в его жизни.

Просто заглянуть одним глазком и убедиться, что он жив.

И прилечь хоть на пару часов, чтобы, когда он придёт, абсолютно вымотанный и дезориентированный после очередной своей смерти, быть в состоянии возвращать его в человеческий вид, а не лежать рядом таким же вымотанным брёвнышком.

Попадает Саша на начало второго акта. И сквозь зубы ругается.

У Яра нижняя челюсть и руки трясутся слишком заметно. Саша невольно впивается пальцами в край стола, тревожно вглядываясь.

Саша слишком хорошо знает, когда Яр на грани панической атаки. Саша жмурится, почти молясь и вспоминая, когда у него случится передышка.

Получается, что не скоро.

Блять. План с «метнуться к нему и ловить за кулисами» отменяется. Он просто не доживёт до кулис.

Саша не то чтобы очень задумывается, когда снова хватается за мышку, разворачивая видео на весь экран, и т я н е т с я отчаянно туда. Через провода собственного компьютера, через нить подключения, через трансляцию — обнаруживает себя в одной из камер, стоящих в зале, и сбивает оператору прицел, вглядываясь в родную тонкую фигуру на сцене.

Блять. Блятьблятьблятьблять, всё слишком плохо. Саша тянется к нему и едва не вылетает — и из камеры, и из реальности в обморок, — когда их магия соприкасается.

Всё не просто плохо, всё на грани коллапса — Яр ощущается сейчас небольшой такой чёрной дырой.

У м и р а ю щ е й чёрной дырой. Будто он всего себя растратил уже и сейчас держится на чистом упрямстве. И за протянутую нить цепляется и дёргает, сам того не осознавая — будто пытаясь жадно и торопливо напиться воды после долгого путешествия по пустыне. Саша, едва не выдернутый из своей квартиры, чудом удерживается, чтобы физически не свалиться к его ногам.

Тот ещё перфоманс был бы.

Ярик-Ярик, что же ты творишь, когда же научишься по-человечески расходовать энергию, а не сжигать в считанные секунды месячный запас…

Саша стискивает зубы, чувствуя, как Яр невольно тянет его силы, — и расширяет канал с ним, чуть ослабив контроль над камерой. Оператор торопливо фокусируется на Крисании. Саша чуть выдыхает, собираясь с духом, и снова дёргает прицел на своего Рейстлина.

Какое счастье, что с ним так легко переплестись, цепляясь магией за магию, и не тратить лишние силы на то, чтобы эту связь удержать.

И как же легко сашины силы перетекают в него, успокаивая и даруя возможность дышать — практически отбирая её у Саши в первые несколько минут, когда кажется, что помочь не удастся, что Яр свой предел перешёл и его подпитывать — всё равно что лить воду в дырявую чашку.

Потом всё немного устаканивается. Яр, немного оживший, смотрит ошарашенно, обнимаясь с посохом. Потом того же посоха касается губами.

Саша слабо хмыкает, чувствуя, что поцелуй предназначен ему.

…и что где-то там, дома, из его носа кровь капает. Господи, хоть бы не на клавиатуру…

Потом Яр у него в голове орёт «да ты с ума сошёл, стоп!» и канал пытается перекрыть. У Саши в разуме его панические «ты же и так устал», «ты себя угробишь», «прекрати» мечутся, больно ударяясь о череп. Саша скрипит зубами и ещё одним сгустком энергии в него почти кидается.

Нервно ржёт, когда Яру этот поток откликается жаром во всём теле и возбуждением. И совсем уж истерически — когда Яр, заметавшись и не зная, куда себя деть, опять хватается за свой посох и — Саша с мысленным «что?!» опять дёргает на него камеру — лижет навершие.

«Господи, Ярик…»

«Сам виноват! Ты что со мной, блять, творишь…»

«Я просто прослежу, чтобы всё было хорошо».

Тот злится — Саша чувствует, что злится. Саша думает, что это к лучшему. Саша думает, что это лучше панической атаки или истерики посреди спектакля.

И уж точно лучше, чем обморок от переутомления.

Яр даже честно пытается не очень увлекаться, не выжигать силы фейерверком эмоций, — но это, конечно, бесполезно. Саша сжимает зубы, снова, незаметно для него, расширяя канал.

Пусть отыграет. Лишь бы только отыграл. Саша с собственной нехваткой сил, растущей пугающе быстро, потом разберётся.

Где-то во второй половине второго акта Саша чувствует, как его тело где-то там долбанулось лбом о столешницу. Нехорошо.

Но на сцене задыхается от паники окружённый кошмарами Яр, и это важнее.

Крик на «Властелине ничего» Сашу вырубает, оборвав их связь, — как если бы сработал, наконец, предохранитель, реагируя на слишком сильное напряжение. Саша присматривается, готовый подхватить Яра снова, и дёргается испуганно, услышав всхлип. Тянется к нему отчаянно.

Яр блокирует.

«Саш, пожалуйста, ты же сам сейчас закончишься, иди домой?..»

«Ты справишься?»

«Да теперь-то…»

Саша на него, вышедшего на поклоны, невольно засматривается. Всё-таки тыкает легонько магией, как кулаком по-дружески в плечо, — Яр улыбается, зная, что он увидит, и так же ласково поддевает в ответ.