У него совсем нет на это времени, если честно. У него интервью назначено. А потом неплохо было бы забежать к Бенедетто.

Или Бенедетто просто позвать к себе. Или скинуть ему очередное «я не смогу сегодня — прости — люблю».

Альберу его увидеть хочется — н-у-ж-н-о, — но встать по-прежнему нет сил. Альбер неохотно переводит взгляд на часы. Даже глазами двигать тяжело — они, кажется, весят тонну.

Через десять минут журналист будет у двери, а Альберу нужно, нужно, нужно дать ему чёртово интервью. Первое с того момента, как всё случилось. И, наверное, единственное — Альбер не уверен, что хоть когда-нибудь ещё сможет заговорить обо всём этом.

Альбер и сейчас, наверное, не сможет, но ему нужно. Слишком много слухов пошло. Ему нужно их развеять. Ему нужно дать информацию. Слишком заметное дело, слишком скандальный случай.

Альбер закрывает глаза — мысли продолжают под веками отражаться неприятно красной бегущей строкой.

Нет сил даже побиться обо что-нибудь затылком — под головой ковёр слишком мягкий.

Он не слышит, как на этот мягкий ковёр кто-то мягко спрыгивает с подоконника. И приближающиеся шаги не слышит тоже.

Из одного уха тянут наушник.

Первая мысль — журналист устал ждать под дверью и перешёл к решительным действиям. Альбер неохотно приоткрывает глаза.

Зелёный силуэт, сидящий рядом, на журналиста как-то не тянет. Да и журналист вряд ли бы, озабоченно цокая языком, полез трогать его лоб на предмет высокой температуры.

Альбера не хватает даже на банальное «привет» — он только слабо приподнимает уголок губ. Бегущая кровавая строка текста под веками — не вытесняется совсем, но немного тускнеет рядом с ярко-зелёным «Бен. Пришёл. Хорошо».

Тот неодобрительно мотает головой и вместо приветствия заявляет:

— Я там какому-то пронырливому типу дал пинок под зад. У двери крутился. Во!

Альбер щурится на какой-то предмет в его руках. Кажется, блокнот.

Господи, он украл у журналиста блокнот?..

Бенедетто шелестит страницами. Фыркает вдруг:

— Прикинь, тут наброски заметки, что ты застрелился вслед за папашей.

Альбер страдальчески морщится. Бенедетто листает блокнот дальше и ржёт:

— А ещё статейка, что ты разочаровался в жизни и ушёл в отшельники. Ты возьмёшь меня с собой в отшельники?

Альбер хмыкает устало, снова прикрывая глаза. Бенедетто смеётся над чем-то ещё, но вслух не зачитывает.

А потом — просто ложится рядом, приткнувшись к боку и брякнув голову на альберово плечо. Урчит на ухо:

— Я не знаю, рад ли ты меня видеть, — обнимает поперёк рёбер, — но я всё равно пришёл. И буду сейчас тут. Вот. Классная музыка, кстати.

— Рад, — шевелит Альбер пересохшими губами. Скашивает на Бенедетто глаза — тот стащенный наушник в ухо воткнул и чуть головой в такт качает. — Тебя… рад.

— Я рад, — фыркает тот. Стягивает с головы неизменную зелёную бейсболку и накрывает ей альберовы глаза, закрывая их от света. — А тебе нужно поспать. Удобно, когда такой ковёр, да? Мягко. Хочешь, притащу подушку?

Альбер вяло мотает головой. Бенедетто прижимается губами к его подбородку.

Бегущая строка перед глазами вырубается вместе с сознанием. Тепло под боком вытесняет все мысли.

Когда Бен вытаскивает из его уха второй наушник, Альбер уже спит.

========== Плевать ==========

Комментарий к Плевать

modern!AU

Бен сидит на холодном полу и смотрит в пустоту, не обращая внимания на колотящую его дрожь.

Прогуляться было бы, наверное, лучше. Или пойти в бар. Или ограбить кого-нибудь, влиться снова в привычное дело. Или совместить это всё и ограбить кого-нибудь в баре, или подцепить там же кого-то на одну ночь, но… в баре люди. Конкретный, возможно, человек. Который его любимые бары выучил увереннее собственных и который… с которым…

Бен рассеянно касается шерсти лезущего под руки кота и отстранённо думает, что, когда он загнётся прямо здесь, коту какое-то время будет, что есть. Коты не брезгливые. Котам без разницы, едят они мясо курицы или собственного — бывшего — хозяина. А там и соседи его найдут. По запаху. И кота приютят. И всё будет хорошо.

Не у Бена, но какая разница.

Всё равно всем плевать.

Он с тем-самым-человеком и раньше ругался. Господи, они само знакомство начали с того, что поругались, потому что Бен попытался увести брошку его невесты. И потом ругались. Неудивительно; столкнулась правильность и воплощение хаоса, зелёный вихрь с белоснежной картинкой…

Просто никогда ещё они не ругались… так. Просто они договорились когда-то — не разбегаться после ссоры, не хлопать дверью и не уходить демонстративно спать в другую комнату, или на другой диван, или в другую жизнь.

Договорились возвращаться. Договорились говорить.

Тот-самый-человек не вернулся, и не включил телефон, и Бен не знает, как его найти, и не уверен, что сам хочет быть найденным. Не после того, как тот дал понять, что ушёл к бывшей (ли?) невесте. Не после того, как они, вопреки обыкновению, не разосрались в хлам с криками до хрипа и бурным примирением после, а окатили друг друга ледяным спокойствием и разошлись.

Тот-самый-человек даже дверь закрыл пугающе аккуратно. Тихий щелчок замка показался щелчком затвора. Примерно на этом этапе запасы ледяного спокойствия у Бена и закончились — понимание, что вот это вот, наверное, в-с-ё, навалилось оглушающей удушливой волной, подкосив ноги и перебив дыхание. Бена хватило только на то, чтобы окно открыть настежь, надеясь, что так воздуха будет хватать. Не помогло.

Не хватает.

Он не знает, сколько времени он сидит в выстуженной комнате. Плевать. Какая разница, если мсьё Правильность всё равно не вернётся.

Бен испугался бы тому, как быстро он в это поверил, если бы был в состоянии пугаться.

Плевать. Неважно. Неважно. Неважно. Неважно.

Бен, наверное, был неважен, вот и всё.

И какая разница, в самом деле.

Он не пытается обмануть себя, убеждая в том, что тот-самый-человек был неважен для него. Тот-самый-человек… наверное, (был?) лучшее, что с ним случилось. Просто люди иногда уходят.

Кого Бен вообще обманывает, в такой паре это было только вопросом времени. Заведомо неравное положение, заведомо проигрышная партия, на что он надеялся.

С Валентиной счастье может случиться. С Бенедетто… вряд ли. Закон мироздания.

В комнате вдруг почему-то что-то меняется. Бен мажет мутным взглядом перед собой.

Белый силуэт. Это, наверное, ангел. Он досидел тут до смерти и какого-то хрена попал в рай.

Да нет, бред какой-то. Сейчас там поймут, что произошла ошибка, и выпнут его куда полагается.

Силуэт качает головой, а Бен, кажется, правда падает. Вот, другое дело. Логично. Правильно. А как ещё.

Падение-полёт длится долго. Бен не удивлён. От рая до ада, наверное, далеко, даже когда падаешь. Всё логично.

Нелогично только ощущение тепла, но это Бен списывает на близость адского пламени. Это не совсем увязывается в голове — адское пламя, наверное, обжигать должно больнее, — но другой причины он не видит.

Ангел, впрочем, всё ещё рядом — наверное, хочет убедиться, что на этот раз Бен окажется там, где нужно. Наверное, от боли защищают его крылья. Бен успокаивается, придя к логичному выводу, и закрывает глаза в ожидании своей судьбы.

Полёт-падение прекращается.

Почему-то даже не больно.

***

Больно ему, когда он открывает глаза — вернее, пытается, потому что веки свинцовые, а где-то под ними поселился филиал адского пламени. И перед лицом тоже адское пламя — слишком яркое, чтобы открыть глаза. По голове его, наверное, очень долго били.

Ну чёрт возьми, он же заслужил адские муки, всё логично.

Чей-то глас раздаётся свыше, больно ударив по ушам и заставив Бена застонать сквозь зубы:

— Хочешь пить?

Бен хочет — но покоя хочет больше, так что только слабо мотает головой и стонет снова. Мозг, кажется, перемололи в мясорубке, кое-как слепив обратно, и теперь он болтается в черепе, при малейшем движении ударяясь о стенки.