— Ваши глаза так горели, что у бедной девушки не было ни шанса, — нарочито тонким голосом пищит Бенедетто. — Неужели вам вовсе не понравилось и я так плохо целуюсь?! — и с драматическим надрывом прижимает руку к груди. — Ваша реакция была более чем говорящей… ах, вот вечно так: сначала про любовь, а потом…

— Думаю, это повод перейти на «ты» и забыть об этом инциденте, — смеётся Альбер и подливает вина обоим. — Расскажи что-нибудь и ты, я, похоже, слишком много болтаю. Тебя-то как угораздило?

Бенедетто, помедлив, выбирает какую-то более-менее нейтральную историю, ожидая поминутно, что Альбер, не выдержав, потребует прекратить. Грязи для чистого дома в его, Бенедетто, словах, наверное, многовато.

Альбер почему-то слушает — с явным интересом и сочувствием. Бенедетто сам не замечает, как начинает говорить чуть более искренне, чем собирался.

Почему-то здесь, где он чувствует себя максимально неуместным, ему как-то особенно спокойно. Может, это из-за зелёных внимательных глаз — он не понимает и сам; хочется говорить и слушать, хочется остаться, хочется…

— А целуешься ты, кстати, хорошо, — говорит Альбер рассеянно, когда Бенедетто упоминает римский карнавал.

Тот застывает на мгновение и натягивает привычную улыбку, не зная, как реагировать:

— Неужто повторить тянет?

— Возможно, — окончательно сбивает его с толку Альбер.

— Любопытство утолить? — понимающе хмыкает Бенедетто.

Были уже такие — потом от него шарахались и делали вид, что ничего не было. И знакомства как такового — тоже. С Альбером так не хочется.

С Альбером остаться хочется.

— Вспомнить, — пожимает тот плечами. — Я был не совсем трезв и половины не помню.

— Ты и сейчас…

Альбер отмахивается и цепляет его за подбородок. У него губы осторожные и тёплые — Бенедетто прикрывает глаза, ловя непривычную капельку нежности.

Это совсем не как в Риме — без алкогольного угара, без намерения выбить из растрёпанной башки все мысли, чтобы подольше сосредоточиться не мог — но с тем же осознанием, что больше не повторится. В тот раз оно оказалось ложным, но сейчас-то точно…

Когда Альбер отстраняется, на миг колет сожалением.

— Мне уйти? — кривится улыбкой Бенедетто.

— Уйти? — Альбер брови приподнимает. Потом смотрит на спустившуюся за окном ночь: — И правда, мы засиделись. — И, с внезапной надеждой: — Но ты придёшь завтра? Или останься, если хочешь, в гостевой комнате кровать вполне приличная, а ходить ночью по улицам… хотя не тебе этого бояться, да? Но всё-таки.

Бенедетто от напора слегка теряется.

Да к чёрту всё, почему нет.

— Я приму столь любезное предложение, если не страшно бывшего вора оставить в доме, — хмыкает он.

— Я мало чем рискую, — легко пожимает плечами Альбер.

Неуместное «своим сердцем» Бенедетто, наверное, чудится.

— Ты по-прежнему неплохо целуешься, — звучит ему в спину задумчивый голос. — Если вдруг хочешь, можем… можешь…

«Остаться совсем» не звучит, но чувствуется, отчётливо повисая в воздухе. Бенедетто замирает.

И разворачивается обратно.

Может быть — может быть, когда хочется о-с-т-а-т-ь-с-я, это и есть — дом.

Может быть, дело не в здании. Может быть, это чьи-то руки.

Может быть, Бенедетто свой и нашёл. Можно ведь разок помечтать?..

Альбер тянет его на себя — и дурацкие мысли из головы пропадают.

========== Пальто ==========

Комментарий к Пальто

modern!AU

У Альбера белое пальто. Буквально белое — Бенедетто мысленно генерирует десяток шуток про «один я умный в белом пальто стою красивый» и мысленно же соглашается с последним.

Красивый.

Альбер, чёрт возьми, из тех людей, на ком строгие, почти старомодные вещи не смотрятся нелепо — взять хоть то же пальто. Альбер в нём, чёрт возьми, горяч.

Альбера бы рисовать, статуи с него ваять. Альбер ему сам при первой встрече статуей кажется.

К альберову белому пальто и грязь-то, кажется, не липнет. Даже после скандала с отцом он себя держит так гордо и на хейтерские сообщения в соцсетях отвечает так, что от него отстают в рекордные сроки. Попытки задеть его мать или Валентину он пресекает с ещё бóльшим жаром.

Бенедетто к нему и не полез бы, если бы не увидел внезапно под одной из статеек о самом себе альберово лаконичное: «Здесь стоит винить не только сына, но и отца, похоронившего его живьём».

«Защищаете бывшего вора?» — пишет Бен ему в личку, не удержавшись.

Ответа не ждёт, но вдруг получает: «Защищаю справедливость».

И, чуть позже, явной шпилькой: «А воры бывшими не бывают».

«Белое пальто», — раздражённо думает Бен. Пишет всё-таки: «Я своего прошлого не стыжусь».

«Почти вам завидую».

Бен не знает, какого чёрта они добалтываются в итоге до встречи. А потом до ещё одной. И ещё. И…

Альбер оказывается не такой уж статуей; Альбер, когда их отношения переходят из вооружённого настороженного перемирия во что-то более близкое, горячится и мечется по комнате, раздражённо взмахивая руками и бросая воздуху гневные фразы.

Бенедетто в него такого, кажется, и влюбляется — настоящего, искреннего, раскрасневшегося от злости. Если раньше он любовался скульптурой в белом пальто, то теперь — человеком…

…всё в том же белом пальто.

Бенедетто в дешёвой зелёной куртке рядом с ним кажется самому себе ещё нелепее, чем всегда.

Бенедетто думается, что это ему напоминание: не лезь ты грязными руками, не к нему, продолжай окучивать девиц и юношей по клубам и продавать в проверенном месте их украшения и новенькие айфоны. Альбер слишком чист для кого-то вроде него. К белому грязь не липнет; Бен бы его смартфон последней модели украсть успел уже десять раз, но почему-то не поднимается рука. Альбер это как чувствует — и, несмотря на заявление, что бывших воров не бывает, рядом с Беном ведёт себя более чем беспечно.

Бен глаза закатывает. Альбер разводит руками и как-то очень светло ему улыбается.

Бенедетто думает, что, возможно, стоит его оттолкнуть, пока не стало слишком поздно. Пока это возможно ещё. И это ведь так легко: вытащи незаметно из кармана какую-нибудь ценную приблуду, и… этот человек его точно не простит. Всё само решится.

Решиться на это очень сложно.

Бен почти решается, правда. Просто ему сделать этого не дают: вечером, когда он окончательно убеждает себя в правильности этого шага и в том, что никаких лишних привязанностей ему не нужно, в дверь звонят.

Альбер весел — неестественно весел. Чёртово пальто заляпано грязью по подолу и кровью на воротнике. У Альбера идеальное лицо разбито — из носа кровь течёт и ссадина наливается на челюсти.

— Подрался, представляешь? — улыбается он шало.

— Ты пьян?.. — только и ухитряется выдавить Бен. — Боже мой, господин идеальность ввязался в пьяную драку! Мсьё, завтра все газеты будут в восторге.

Альбер отмахивается:

— Трезв абсолютно, — и морщится, касаясь переносицы: — У тебя нет чего холодного приложить?..

Бен, опомнившись, его впускает. Озадаченно мотает головой.

Уже-не-такое-белое пальто висит на невзрачной, совершенно не подходящей для дорогой вещи вешалке. Всё-ещё-удивительно-красивый Альбер сидит на обшарпанном стуле верхом, прижимая к лицу прозаический кусок замороженной курицы, и рассеянно разглядывает Бенедетто, опираясь на спинку локтями.

Бенедетто, не выдержав, разворачивает второй стул и копирует позу Альбера, садясь напротив и начиная раскачиваться. Глазами сверкает насмешливо:

— И что же это наше воплощение совершенства полезло в драку?

Тот пожимает плечами:

— Опять репортёры.

— Ооо, — Бенедетто наклоняется вперёд с тревогой и интересом, — даже так? Завтра везде будет, что сын того самого… это из-за твоего отца опять? Или Валентина?..

Альбер головой мотает:

— Комментарий просили, почему тебя со мной видят.

Бенедетто замирает в не очень устойчивом положении. Усмехается криво:

— Что, не оценили твою дружбу с вором?