— Нет. Ты великий ярл, Леиф. Ты сделал Гетланд великим. Мы все согреты твоим светом. Но когда ты согрел нас, огонь в нашей собственной крови погас. Сытые воины не испытывают голода. Без желания убивать они будут убиты.

— Ты думаешь, мы не готовы к бою?

— Я думаю, что наши воины хорошо обучены. Я верю, что боги послали того ярла и его войско к нам как искру, которая напомнила нам, что мы не неуязвимы и что мы должны быть готовы сражаться. Но так ли это? Некоторые из нас — да, готовы. Самые опытные из нас. Но я боюсь, что в бою мы будем окружены телами тех, кто сражался без желания убивать.

— Ты хочешь, чтобы мы остались дома?

— Нет. Если нам нужен урок, мы его примем. Но я бы посоветовала тебе приготовиться к большим потерям.

Говоря это, Астрид снова обратила внимание на топор, проводя пальцем по заточенному лезвию и пустив кровь. Она не повернулась к Леифу, но чувствовала на себе его взгляд.

— Ты — моя сильная правая рука, Астрид. Я уважаю тебя как друга и могучего воина. И я знаю, что ты не так холодна, как притворяешься. Ты не готова принести своих братьев в жертву ради какого бы то ни было урока. Но я думаю, что в глубине души ты знаешь, что ошибаешься. Мы не набираем людей в поход. Они приходят по собственной воле. Любой, кто добровольно вызвался идти с нами, имеет огонь в душе, даже если его живот сыт и полон еды. И любая Дева-защитница, которую ты пошлешь в бой, будет свирепой и смелой, как лучший из мужчин. Мы готовы. Мы будем смелыми и принесем домой славу.

Он сказал о том, чего она действительно боялась, о том, что, как она знала, лежало в основе ее тревоги. Астрид повернулась к Леифу и посмотрела в его темно-синие глаза.

— Было время, до того, как мы с Вали принесли тебе домой первый большой золотой щит, до того, как Гетланд стал могущественным, до того, как ты стал могущественным, когда ты говорил о чести, а не о славе. Эйк искал славы. Разве ты не лучше его?

Прежде чем Леиф успел ответить, Астрид взяла свое оружие и камень и ушла, оставила его одного на краю его владений.

— oOo~

В холле Астрид нашла Ульва. Он сидел среди других мужчин своего возраста, попивая мед. Она шагнула вперед, протиснулась между ним и другим мужчиной, выхватила рог из его руки и осушила его. Сегодня вечером ей нужно было перестать думать. Ей хотелось забыться.

Ульв улыбнулся ей и ничего не сказал, когда она забрала его мед. Когда Астрид вернула рог обратно, он подозвал служанку, чтобы та снова наполнила его.

Она была резка с Леифом. Он не был похож на Эйка. В зале Эйка служанки были рабынями, и мужчины могли взять, что хотели от них без их согласия. Пусть в Гетланде и были рабы, сам город от них отказался. Леиф освободил своих рабов еще до того, как женился на Ольге. Как только они поженились, Ольга начала жесткую кампанию против рабства. В городе она одержала верх, но землевладельцы и жители деревень были непреклонны.

По собственной воле, без совета жены, Леиф запретил насиловать женщин и убивать детей и стариков во время набегов. Это был приказ, а не предложение, и воины встретили его не так радостно, как хотелось бы. Люди помнили заветы Эйка и верили, что воин имеет такое же право вонзить свой меч из плоти в тело побежденной женщины, как вонзить меч из железа или стали в тело побежденного мужчины.

Но тех, кто нарушал запрет, жестоко наказывали. Леиф нечасто превращал свое слово в закон, но когда это случалось, он не одобрял неповиновения.

Кроме того, в рабство теперь брали только здоровых мужчин и женщин. Детей делать рабами запретили. Ни детей, ни стариков, ни покалеченных теперь не делали рабами.

Если бы их набеги не были столь успешными, Леиф вполне мог бы столкнуться с притязаниями других желающих стать ярлом. Но все было как было. Он принес Гетланду много богатства и почестей, и люди его уважали.

Он запретил брать насильно и свободных женщин. Мужчина, насильно взявший свободную женщину, нес заслуженное наказание.

Астрид удивлялась женщинам в тех местах, куда они совершали набеги — слабым и бесполезным созданиям. Особенно женщинам Англии, хрупким и вялым, женщинам, которые съеживались и начинали рыдать, когда на них нападали. Столкнувшись с врагом, эти женщины и не пытались сражаться. Они падали на колени и складывали ладони вместе, а потом поднимали глаза к небу или к потолку и несли какую-то тарабарщину, обращаясь к своему странному мертвому богу, чей обнаженный труп висел у них на стенах.

Эти женщины даже не осознавали, как им повезло, что это именно Леиф Олавссон и Вали Грозовой Волк возглавляли набеги, которые сравняли с землей их дома. Любой другой ярл поступил бы с ними суровее. Любой другой ярл взял бы все, что мог взять.

Они могли бы быть счастливее, если бы жили в мире, где нужно было сражаться за себя и быть сильными.

После очередного рога меда Астрид обхватила Ульва за талию и оседлала его. Его глаза широко раскрылись, руки легли на ее бедра.

— Ты возбужден, Ульв Эйкссон.

Он кивнул, но тут же нахмурился.

— Да. Но я бы предпочел, чтобы ты не называла меня так.

Ему не нравилось, что она так часто обращает внимание на его происхождение. Но она не забудет, кем был его отец.

— Разве это не твое имя?

— Ты же знаешь, каково мне быть сыном такого человека, как он. Лучше бы это было не мое имя.

— Тогда заработай себе другое. Грозовой Волк был рожден просто Вали. Он заслужил свое имя. Он, как и ты, человек, который хотел забыть о своем прошлом.

Она расстегнула его бриджи и погладила его плоть, горячую и тяжелую. Их друзья продолжали пить, болтать и смеяться, не обращая на них внимания. Не было ничего особенного в том, чтобы заниматься этим в присутствии других людей. Они все делали в присутствии своего народа.

Он застонал.

— Придержи язык, женщина, — попытавшись развязать шнуровку ее бриджей, он в отчаянии развел руками. — Почему ты не носишь хангерок? Я бы уже был в тебе, если бы смог развязать завязки.

За единственным исключением — когда Вали женился на Бренне в Эстландии — Астрид не носила женскую одежду с тех пор, как впервые взяла в руки меч. И Ульв это знал.

Она укусила его за ухо.

— Возьми шкуру и вынеси меня наружу. Ночь теплая. Мы можем лечь под звездами, и я отдамся тебе, как животное.

Он застонал и встал, увлекая ее за собой. Астрид гладила его плоть, пока он нес ее к двери, захватив по пути шкуру.

Когда он положил шкуру на мягкое место у причала и опустился вместе с ней на него, Астрид резко перевернулась, с рычанием уложив его на спину. Она отдастся ему, как животное, но сначала заставит умолять об этом.

Так было лучше. Ульв не согрел ее и не сделал нежнее — Леиф ошибался, она была именно такой холодной, какой казалась, — но он доставил ей удовольствие. И этого было достаточно.

2

Леофрик поднял лук, прицелился в лежащего перед ним оленя и сделал вдох, сосредотачиваясь на цели. В тот самый момент, когда он выпустил стрелу, Дунстан рядом с ним издал свист.

Олень вздрогнул от звука, и стрела, которая попала бы ему в глаз, вонзилась в дерево.

Вытащив из колчана еще одну стрелу, Леофрик наложил ее на тетиву, натянул и повернулся в седле, глядя на своего ухмыляющегося друга.

— Мне следовало бы убить тебя за это. Человек, который обманывает, не имеет чести, а человек без чести не имеет права дышать.

Без малейшего признака опасения за свою жизнь Дунстан пожал плечами.

— Это не обман, ваша светлость. Предосторожность. Я хочу быть уверенным, что в лесах остались звери, на которых можно охотиться.

Приподняв густую бровь, Дунстан отвернулся от стрелы, нацеленной ему в лицо, к егерю позади них. Его крупная лошадь тащила повозку с тремя тушами. Две из них были заслугой Леофрика.

Герцог Оренширский, второй сын короля Эдрика Меркурийского, снял стрелу с тетивы и положил ее в колчан.