– Немного перебрала вчера.

– Когда ты успела?

– В течение дня несколько чашек кофе с ликером, пара бокалов глинтвейна, ну, и вино за проект…

– С ума сошла? Кофе с ликером! Несколько чашек!

Виктор встал, и начал ходить туда – сюда.

– Ну, все, успокойся. Знаю, знаю, я идиотка. Я так больше не буду. Не знаю, что на меня вчера нашло. Депрессия, наверное… Как-то навалилось на меня это большое, пустое пространство и одиночество: пустая утром спальня, пустой утром бар и вообще… У меня даже подруг нет. Все дела, дела, дела… Просто надоело, вот и сорвалась. Но сейчас уже все хорошо.

– Это точно? – недоверчиво спросил Виктор и навис надо мной.

– Уверяю тебя, – кивнула я. – Больше не буду так много пить алкоголя и кофе. Теперь у нас проект. А еще я буду искать дом. Есть, ради чего жить. Снова, я имею в виду.

– Не понял…

– Я имею в виду смысл жизни. Цель. Нет цели – появляется депрессия. Теперь у меня есть цель. И все снова хорошо. Привыкай. Я такая.

– Может, уже пора родить детей? – тихо спросил Виктор.

Я поперхнулась, быстро прокашлялась, и залпом допила кофе. Виктор забрал у меня чашку.

– Ну, и что ты на это скажешь? Ты все еще пьешь свои таблетки?

– Виктор…

– Лиза… Когда есть дети, смыл жизни есть всегда.

–Да, конечно…

– Тебе уже 26 лет. Пора бы… Иначе… Иначе для чего все это? Дома, рестораны, отели… Кому все оставлять?

– Ну, есть люди, которые этим не заморачиваются. Живут, как хотят, и их абсолютно не беспокоит, что станет после… Возможно, их даже вдохновляет мысль, какая потеха начнется при дележке имущества… Возможно даже, это их смыл жизни…

– Сделать гадость тем, кто останется живым? – хмыкнул Виктор.

– Ну… Да. Именно.

– Лиза, такие люди есть. И такие люди называются гадами. Или сволочами. Назови, как хочешь, лишь бы слово было отрицательным. А я не гад и не сволочь. Я хочу детей. И хочу все, что имею, передать своим детям. Чтобы они начали свою жизнь не с нуля. И чтобы у них было больше возможностей. Для всего на свете. Для самосовершенствования.

– Да. Конечно. Я полностью разделяю твою точку зрения.

– Тогда в чем проблема?

– В доме. Неужели не ясно? – начала я закипать. – Всему свое время. Вот видишь, раньше я просто жила, не задумываясь. Сейчас захотела свой дом и пить кофе на уютной кухне. Потом захочу детей. Я обычная женщина. Я тоже люблю детей. Только сначала мы реконструируем здесь два отеля, купим дом, обустроим его, обживем… А потом уж и дети… До тридцати лет у меня полно времени.

– До тридцати?

– А что?

– Хотелось бы пораньше…

– Зачем? Пока что полно всяких дел.

– Какие дела важнее детей? И подумай, когда тебе будет сорок лет, нашему первому ребенку будет всего девять.

– Ну и что?

– Мы для него слишком рано умрем! – рявкнул Виктор.

– Что? – вздрогнула я.

– То! Ты не переживала, когда у тебя погибли родители?

– Но…

– Никаких «но»! Детям всегда нужны родители. А молодым детям – вдвойне. Мне всегда не хватало родителей. И я до сих пор иногда жалею, что они не увидели внуков. Это же как естественный план жизни. Ты рожаешь ребенка, ставишь его на ноги, он заводит свою семью, рожает своих детей… Тогда уж и умирать не жалко. Знаешь, что твоих детей пожалеют их половины и утешат их дети. А без этого… Слишком тоскливо и печально. Как будто план не выполнил, что ли… Не знаю… Но это моя точка зрения. К тому же, мы не нищие и не бедные, чтобы наша смерть принесла нашим детям блага в виде наследства. Был бы я бедным, возможно, думал бы иначе. Вырастить ребенка и побыстрей умереть, чтобы ему было, где жить и не суетиться.

– Виктор! Прекрати! Это ужасно!

– Это правда.

– Это твоя правда!

– Тогда скажи, где именно я не прав.

– Дело не в том, прав ты или ошибаешься… Просто… Тоска…

– Вот, чтобы не тосковать, нужно воспитывать детей и внуков. А не размышлять о смысле жизни, впадая в депрессии, – жестко сказал Виктор.

– Хорошо. Я с тобой согласна. Честно. Но, все же, сначала мы купим дом.

– Если это твое условие, я тоже с этим согласен. Год, два, не больше. Между прочим, смею тебе напомнить, мне уже тридцать. И, по законам жанра, я умру раньше.

– Но…

– Я сказал, по законам жанра, – резко оборвал меня муж. – Не считая несчастных случаев и катастроф, и учитывая статистику. А мне бы хотелось видеть своих детей подольше… Словом, я все сказал.

– Да. Я все поняла. Хорошо.

– Ну, мне пора. Не знаю, когда сегодня вернусь. Кстати, можешь сегодня напиться.

– Что?– икнула я.

– Ну, как же… Я же вижу, какое впечатление произвели на тебя мои речи. Так что можно изжить тоску, обдумать смысл жизни и даже поверить в бога, если хочешь. К тому же, священник под боком. Очень удобно.

– Это шутка такая? – осторожно спросила я.

– Да. Но в ней и доля смысла. Я просто хочу, чтобы ты немного иначе посмотрела на свою жизнь. Иногда мне кажется, что ты живешь просто по инерции. Мне это не нравится. Потому что мне больно это видеть. Потому, что я люблю тебя.

Виктор быстро наклонился, чмокнул меня в щеку и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

С ума сойти… Что вообще происходит?.. Виктор никогда не говорил эту банальную фразу про «я люблю тебя». А вот, оказывается, он не так прост, каким мне казался. Или даже глубже, чем я могу себе представить. Я встала и направилась принимать душ…

Я долго стояла под струями воды…  Это было жестко, черт возьми. Я никогда не хотела обзаводиться детьми. Я хотела оставаться свободной и путешествовать по миру.  Но сейчас, сегодня… Я поняла, что Виктор прав. Прав во всем. Но… Но мне хотелось другой жизни. Другого мужа. Других детей. Не от Виктора… Интересно, что по этому поводу думает сегодняшний Марсель? Раньше дети ему нужны были для статуса, а что изменилось сейчас?.. Я даже немного порыдала, сидя на краю ванны…

Что ж… У меня еще есть время. И его достаточно. Два года. И если за это время ничего не изменится, я рожу от Виктора. Сделаю хоть кого-то счастливым, если не могу быть счастливой сама.

… Когда Марсель появился в баре, я пила глинтвейн.

– Опять? Что на этот раз? Похмелье? – вздернул он брови и сел рядом.

– Опять тоска. Я сегодня напьюсь. Очень сильно напьюсь.

– А что потом?

– На следующий день проваляюсь в кровати, вечером оклемаюсь, приму душ, выпью бокал глинтвейна, чтобы прийти в себя, и усну. А когда проснусь на другое утро, начну новую жизнь. Трезвую. – Я вздохнула. – Ты считаешь, что я много пью? Я вот так не считаю. Все французы так пьют. Бокальчик за обедом, бокальчик за ужином, не возбраняется бокальчик на сон грядущий… Что не так?

– То, как ты вчера пила кофе с ликером и не слушалась меня, когда я просил прекратить это.

– На самом деле я не так уж много пью кофе. Бывают дни, конечно, когда я пью его много. Но обычно я кофе пью только по утрам и в обед. А иногда только утром. Потребности организма. Иногда мне нужно кофе, иногда нет. Что в этом такого?

– Только не пей больше так много кофе с ликером.

– Не буду.

– И я ни в коем случае не считаю, что ты много пьешь… Просто… Я вижу, у тебя всегда мрачное настроение… Раньше ты вообще не пила в течение дня, не смотря на то, что принято у французов… Сейчас у тебя появилась такая потребность. И это не потому, что так принято у французов. А потому, что у тебя мрачное настроение. Я просто боюсь, что твое настроение всегда будет мрачным, дозы больше и чаще, и…

Марсель развел руками.

– И почему, как ты полагаешь, у меня всегда мрачное настроение? – с вызовом спросила я.

– На этот вопрос ты должна ответить сама.

– Вот только, пожалуйста, не начинай, – подняла я руку. – У меня все в порядке. У меня прекрасный муж. Да. Между прочим. Так что… Не надо тут…

– И в чем же причина?

– Не твое дело, – мрачно ответила я.

– Ясно. Разговора у нас с тобой не получится, видимо.