Литмир - Электронная Библиотека

– Ты, курсант, сегодня в туалет ходил?

– Так точно, – сказал Бабайцев, ещё не понимая, к чему клонит комбат.

– Ну, так не беда. На тебе, – и он протянул рапорт. – Помни хорошенько, да используй по назначению! И что б я о тебе в плане учёбы и дисциплины больше не слышал. А вот теперь иди!

Лет 15 или 18 спустя встретил Бабайцев, уже подполковник, своего бывшего комбата на крупном совещании. Но об этой встрече в своё время и в соответствующих главах.

Вошёл в кабинет командира батальона хулиган и разгильдяй. Вышел… Кто же вышел? Да, пока, пожалуй, и никто. Что бы вернуть себе доброе имя, много работать надо, а потому оценки давать не время.

Одно хотелось отметить. Если бы кто сказал курсантам первой роты, что капитан Бабайцев был разгильдяем, что не вылезал из нарядов и гауптвахты, ни за что не поверили бы. Да и как поверить?! Один из самых, а может даже самый добросовестный, предельно требовательный, строгий до невероятия, но в то же время исключительно справедливый командир. Недаром к нему с особым уважением относился начальник училища генерал Неелов, недаром его ценил самый молодой комбат, наверное, не только из комбатов этого, но и многих других училищ майор Николай Тихонович Чернопятов, выпускник Калининского суворовского военного училища и Ленинградского высшего общевойскового командного училища имени ЛенСовета.

Но это было именно так. Много кровушки попил курсант Вадим Бабайцев у своих командиров, вот и отплатили ему – заставили поучиться ещё годик курсантом, в то время как его однокашники отправились в войска командовать взводами, а кто-то остался в училище, что особенно кололо глаза.

Ведь и так Бабайцев в училище не со школьной скамьи попал, а успел окончить Ветеринарный техникум. То есть, время и без того потерял. А в службе то оно так – упустишь время, не догонишь! Возрастной ценз. На очное отделение в академию до определённого возраста принимали. На заочное несколько старше по возрасту брали, но не на много.

А тут ещё, уже после выпуска из училища, проблемы со здоровьем появились, причём самые неожиданные. В туберкулёзники записали, долго держали в госпиталях, готовили к увольнению из Вооружённых Сил, да потом кто-то из медицинского начальства решил всё же проверить в единственном в ту пору сильном диагностическом центре в Иванове. У ткачих, а там, как известно, много ткацких фабрик – недаром Иваново городом ткачих и городом невест зовут – так вот у ткачих, по работе их, расположенность к этому опасному заболеванию была. Направили туда. Прошёл обследование, и врач, опытный врач, ему с улыбкой и заявил:

– Симулянт вы, братец! Симулянт!

– Да какой же я симулянт, если служить хочу, а меня, понимаете, то в нестроевые записать хотят – ну, мол, «годен к нестроевой» дать заключение – а то и вовсе уволить! – возмутился Бабайцев.

– Не обижайтесь, братец, это я так. Просто хочу обрадовать вас. Нет у вас никакого туберкулёза, и никогда не было.

– Да я сам так всегда считал – кое-что в медицине понимаю. Конечно, я ветеринар, а всё же. И палочки никакие не высеиваются. Да вот рентген.

– В рентгене всё и дело, – сказал врач. – Просто к описанию снимков не очень серьёзно подошёл тот, кто диагноз поставил. Видно у вас какая-то травма была, или ушиб ребра. Вот там маленькая чёрточка – затемнение появилось. Это и принимали за показатель болезни. Вспомните, как на рентгене: вдохните, задержите дыхание, выдохните, задержите дыхание. Так? Так вот, когда делаете вдох, туберкулёзные эти штучки-дрючки бегают. А у вас на месте стоят. Так что это следы от какого-то ушиба, травмы какой-то, на которую, может, в детстве и внимания не обратили. Понятно рассказываю?

– Понятно. Могли бы и более профессионально, я бы и без разжёвывания понял. Что могу сказать! Спасибо, большое спасибо. Теперь могу служить без ограничений?! – радостно сказал Бабайцев.

– Этого я не знаю. Не специалист. Но заключение сделаю. Туберкулёз не обнаружен. И нет оснований полагать, что когда-то он у вас был.

Радость была необыкновенная. И не только оттого, что не подтвердился столь опасный диагноз, но и оттого, что можно, наконец, вернуться к службе без ограничений, а служил Бабайцев, в то время старший лейтенант, но не уже, а только старший лейтенант, в комендантском полку Московской военной комендатуры.

К тому времени он уже переменился на все сто процентов. Обнаружил в себе такое резкое неприятие любого нарушения дисциплины, такое неприятие расхлябанности, дерзости, небрежности в ношении военной формы, что товарищи по роте, узнай они о том, ушам бы своим и глазам своим не поверили.

А старший лейтенант Бабайцев, вспоминая, как вёл себя курсантом, как злил командиров, теперь на нарушителей обрушивал свой гнев, который усиливался проснувшимся в нём гневом на самого себя. Не было жёстче командира взвода в полку, не было жёстче начальника патруля, когда он выходил на патрульную службу. А ведь в полку далеко не ангелы собраны. Там собраны офицеры, именно непримиримые.

Автору этих строк не однажды довелось убедиться в том, что офицеры эти, порой, просто фанаты своего дела. Зашёл как-то в комендатуру сделать отметку о прибытии в отпуск в отпускном билете – строгое это было правило! Прибыл из своего гарнизона в другой город, стань на учёт. Когда-то у суворовцев, целый ритуал существовал. Приезжали на каникулы, как обычно, вечером, а утром все, кто в Москву приехал отдыхать, собирались возле метро Красные Ворота и шли по Новобасманной улице становиться на учёт.

Ну а когда уже офицером прибыл в Москву в отпуск, зашёл в помещение, где на этот учёт ставили, встал в небольшую очередь. И вдруг заходит патрульный наряд, во главе с начальником. А начальники патруля всегда выделялись – и шапка у них каракулевая и шинель, хоть и на дежурстве, стального цвета, парадно-выходная, под ремень надета.

Как-то все притихли, особенно, кто в форме пришёл, даже, пожалуй, и капитаны несколько подобрались, хотя начальник патруля старшим лейтенантом был.

А тот вдруг:

– Коля, привет! – ну и подошёл ко мне.

Вместе учились, в одной роте! И теперь он служил в комендантском полку. Разговорились о том, о сём. А он, однокашник этот, говорит-говорит о службе, о жизни, но нет-нет да вставит словечко:

– А у тебя, Николай, гляжу, третья звёздочка старлейская далековато прикреплена, на полсантиметра примерно дальше. Да, так ты знаешь, где сейчас Валера. Он сейчас в Тамани – виделись недавно… Н-да… А эмблема в петлице тоже немного не на месте. Ну ещё я видел Стасика из первого взвода, в городе встретил… Да и на шапке эмблемка у тебя не на месте – тоже поправить надо. Ну а ты, стало быть, в лесу служишь? Понятно. А постричься тебе не мешало бы. Пора, пора. А то у нас сейчас люто. И за это могут замечание в отпускной билет записать.

Такой вот весьма характерный разговор. Ну, может, и не такие замечания, а примерно такие.

Тут нужно бы добавить, что уж автор этих строк правила ношения формы знал достаточного хорошо – тоже ведь, как и начальник патруля, кремлёвец. Просто на миллиметрах не заморачивался, а тут взгляд, как рейсфедер, что на рабочей карте командира до миллиметра расстояния меряет. Там это важно! А на погонах и петлицах? Тоже ведь важно, что там говорить!

Так что в комендатуре служили, как правило, офицеры требовательные, порой, требовательные даже чересчур.

Но продвижение по службе было не очень скорым. Текучка кадров мала.

Перехаживал старший лейтенант Бабайцев в этом своём воинском звании не один год, тем более, мнимая болезнь тоже времени порядочно оторвала. Обидно, конечно. Однокашники уже давно капитаны, а кто-то, может, и майора получил, если досрочно.

Служба однообразна. Обеспечение различных гарнизонных мероприятий, патрулирование, выставление оцеплений, к примеру, во время генеральных репетиций парадов, которые проходили на Центральном аэродроме.

На одной из таких репетиций Бабайцева неожиданно окликнул однокашник по училищу и очень хороший его товарищ капитан Олег Добряков, который, как оказалось уже давно командовал курсантской ротой в училище.

13
{"b":"722938","o":1}