– Что же ты там увидел? – спрашивали следователи под общий хохот.

– Сходи и узнаешь! – огрызался тот.

С тех пор, кто бы из их отдела ни ходил на спектакль Интимного, никогда не рассказывал об увиденном, даже если это был обычный водевиль или вечер романса. Хохот сопровождал традиционную реплику:

– Сходи и узнаешь!

Но это было давно, лет десять назад. Неужели название театра до сих пор не поменялось?

– Что было дальше? – спросил Тарас Адамович.

– Я почти всегда желаю сестре удачного выступления перед выходом на сцену. Только в этот раз… я вошла в гримерную, а Веры там не было. Другая балерина сказала, что Веру позвал знакомый. Я не удивилась, села подождать, однако Вера не возвращалась. Девушка предложила мне спуститься в партер, чтобы успеть занять место. Сказала, что к своему выступлению Вера точно вернется. Вера действительно успела, я видела, как она танцевала. Однако после завершения этюда, в то время, как зрители выходили из зала, я задержалась у двери. Когда поднялась в гримерную, застала там опять ту же девушку. Она сказала, что за Верой зашел тот же знакомый, она улыбнулась ему, и они вышли.

– Она описала вам этого знакомого?

– Сказала только, что он – высокий бородатый господин в дорогом костюме и шляпе.

Тарас Адамович внимательно посмотрел на Томашевич:

– Вы видели кого-то похожего среди знакомых сестры?

– Приметы не уникальны, – пожала плечами Мира. – В дорогих костюмах ходят почти все Верины знакомые, через одного носят бороды. Думаю, шляпы у них тоже найдутся, – печально ответила она. – Тогда я не догадалась расспросить подробнее. Я думала… думала, она вернется через минуту.

– Однако она не вернулась. Что вы делали потом?

Девушка коснулась воротничка, будто хотела его поправить. Снова опустила руку на скамью, наморщила лоб:

– Я ждала. Балерина собрала свои вещи и ушла. Я вышла с ней, поняла, что надо спросить еще у кого-то, кто мог видеть Веру. Она посоветовала мне поговорить с художником, работавшим над гримом и костюмом.

Тарас Адамович слушал и быстро что-то записывал. Мира удивленно посмотрела на его руки. Он объяснил:

– Записываю некоторые детали.

– Да, конечно, – она устало кивнула. – Просто я не заметила, когда вы достали записную книжку.

– А вы случайно не помните, куда именно Вера вышла со сцены? – спросил он, не обращая внимания на ее реплику. – В какую сторону?

– Влево. Это если смотреть со стороны актера на сцене. С той стороны лестница сразу ведет в гримерную.

– Сколько времени нужно для того, чтобы попасть в гримерную со сцены?

– Меньше минуты.

– А сколько времени потратили вы, добираясь туда из партера?

– Минут десять. Пришлось пропускать людей. Но я не спешила, думала, Вера ждет меня, переодевается, смывает грим.

Тарас Адамович опять что-то записал. Поднял голову, спросил:

– Вы договаривались с Верой, что она вас будет дожидаться?

– Да, мы собирались вместе пойти в «Семадени», Веру кто-то пригласил, она просила меня разделить с ней компанию.

– Не могла ли она пойти в «Семадени» без вас и подождать уже там?

– Вряд ли, она бы дождалась меня в театре. Однако я посетила в тот вечер эту кофейню. Так, на всякий случай, чтобы убедиться. Спросила официанта, не было ли сегодня Веры. Он сказал, что запомнил бы, если бы она была.

– Откуда такая уверенность?

Мира помолчала, потом сказала:

– Он знал Веру, потому что… Она часто посещала «Семадени».

– А вы?

– Несколько раз.

Тарас Адамович потер пальцами висок и снова что-то черкнул в блокноте.

– Так вы поговорили с художником?

– С кем?

– С художником, который делал костюм?

Мира заморгала глазами.

– Ох! Да, простите. Я перескочила сразу на «Семадени».

– Это я вас запутал, – спокойно сказал Тарас Адамович.

– Да, я с ним пообщалась. Фамилия, кажется, Корчинский. Он сказал, что встретил Веру за кулисами и проводил до гримерной. Она поблагодарила его за костюм, говорила, что он великолепный.

– В самом деле?

– Не уверенна. Я не очень разбираюсь в искусстве. Костюм был… такой… мохнатый. Не обычная балетная пачка, трико с какими-то лентами. Но в танце… выглядело невероятно.

Она задумалась.

– Итак, он проводил ее в гримерную. Однако когда вы пришли туда, Веры уже не было.

– Да.

– И с тех пор вы ее больше не видели?

– Верно.

– Выходит, художник и балерина, которую вы встретили в гримерной, видели вашу сестру последними?

– Да. И еще – бородатый мужчина.

Тарас Адамович закрыл записную книжку.

– С кем ваша сестра собиралась встретиться в «Семадени»?

– Я точно не знаю.

– Она же должна была вас хотя бы предупредить.

Мира смутилась, потом сказала:

– Кажется, это должны были быть военные. Офицеры.

– Вы кого-либо из них знаете?

– Один из… почитателей Вериного таланта – штабс-капитан Сергей Назимов.

– Вы видели его в «Семадени», когда разговаривали с официантом?

– Да. Я зашла всего на минутку, быстро огляделась, выслушала официанта и хотела уходить. Назимов остановил меня, спросил о Вере, сказал, что она не пришла. Я ответила ему, что ищу ее.

– Вы рассказали в театре об исчезновении сестры?

Мира опустила глаза.

– Да. Госпожа Нижинская, кажется, удивилась и немного рассердилась. Остальные… Думаю, им безразлично. А кое-кто, возможно, и обрадовался…

Он сочувственно посмотрел на девушку.

Сквер вновь заполнили курсистки в шляпках. Наверное, окончилась лекция. Мира сидела на скамье, осторожно теребя пальчиками застежку ридикюля. Тарас Адамович глубоко вдохнул. Хороший сквер, плеск воды успокаивает. Курсистки, легкомысленные, как мотыльки, щебечут о чем-то друг дружке, сплетничают. Некоторые – совсем юные, с книгами в руках. Есть и другие – в длинных узких юбках, с высокими прическами и в пенсне. Вероятно, уже стали ассистентками профессоров либо готовятся к роли строгих гувернанток.

А здесь, рядом с ним на скамье сидит девушка в шляпке и все мысли ее не об учительской карьере, лекциях или поклонниках.

– Мира, – обратился он к ней, – я попробую найти вашу сестру. Конечно, мне было бы проще это сделать, если бы я все еще служил в полиции. Но, как частное лицо… я сделаю все возможное.

Она ответила неожиданно:

– Я… Я могу вам помочь? Хоть чем-то?

Сначала хотел ответить категорическим отказом. Потом подумал и сказал:

– Разве что в качестве секретаря. Расследование… требует аккуратности.

Мира с готовностью кивнула.

– Вам пора возвращаться. Не думаю, что ваш профессор простит вам прогул еще одной лекции.

Мира улыбнулась:

– Это сейчас волнует меня меньше всего.

– И все-таки. Вам стоит вернуться.

Она посмотрела ему в глаза и сказала:

– Благодарю.

Грациозно поднялась, взяла ридикюль.

– Когда я могу приступить к работе?

– Что?

– В качестве секретаря, – серьезно сказала она.

Он тоже поднялся, взял шляпу.

– Вам придется совмещать это с курсами, – он посмотрел на нее, в голове мелькнула мысль о том, что участие девушки в этом деле – излишне. Личные дела лучше не расследовать – будут ослеплять эмоции. Когда-то он уже совершил подобную ошибку. Хотя случилось это очень давно. Этой курсисточки тогда еще и на свете не было. Сколько ей? Двадцать один. А уже сполна хлебнула ужаса войны – отец погиб. Теперь сестра исчезла. Он отмахнулся от мыслей, сказал вслух:

– Думаю, мы можем встречаться после полудня. Когда вы будете располагать свободным временем.

– Благодарю. Я начну завтра, – с готовностью пообещала девушка.

– Договорились. Буду вас ждать.

Тарас Адамович слегка кивнул ей на прощание. Уже собираясь уходить, она улыбнулась, привычным движением переместила ридикюль на cгиб локтя, чуть наклонила и снова подняла голову в шляпке.

– Мира! – послышалось вдруг совсем рядом.

Светлая блузка, строгая юбка. Незнакомая девушка крепко сжимала в руках книгу. Вся ее осанка была как-то слишком напряжена, что создавало странный контраст с меланхолично-расслабленной позой Миры. Томашевич удивленно взглянула на девушку. Тарас Адамович вежливо улыбнулся. Он не начинал диалог, ожидал объяснений. В конце концов, эта незнакомка сама вмешалась в их разговор, следовательно, и прерывать неудобные паузы – тоже ей.