Время за хлопотами в саду летит незаметно. Поставив на небольшой столик чашечку с кофе, Тарас Адамович берет в руки канцелярский нож и привычным движением руки аккуратно вскрывает конверт. Достает долгожданное письмо, откладывает в сторону нож, а сам откидывается в кресле. Холодный кофе и тень на веранде отвоевывают для него прохладу в полуденную пору еще по-летнему знойного сентября. Сквозь полусонную тишину во двор долетает робкий звон трамвая и необычный для этого времени скрип калитки.
Рука Тараса Адамовича застывает в воздухе. Мазагран в чашечке содрогается от неожиданности. Ворона с ветки соседнего дерева укоризненно поглядывает на фигуру незнакомки, которая замерла, едва ступив на дорожку. Полдень – не самое лучшее время для визитов. Кто решился нарушить устоявшийся распорядок, давно введенный для себя хозяином дома?
Девушка. Стройная и изящная. Она остановилась у калитки, вздрогнув от громогласного карканья, взволнованно перевела дыхание.
Тарас Адамович поставил чашечку на стол, вздохнул. Кем бы она ни была, послание мосье Лефевра придется отложить. Он положил конверт на стол, задержав на несколько секунд кончики пальцев на аккуратном прямоугольнике.
– Господин Галушко! – послышался робкий голосок.
Вот и все. Она не ошиблась адресом, последняя надежда на спокойствие и продолжение партии улетучилась, как старая ворона, почти сочувственно каркнувшая ему на прощанье.
– Тарас Адамович, – опять молвила девушка.
Он медленно поднялся, сделал несколько шагов и встал на пороге веранды, хотя девушка, по всей вероятности, заметила его сквозь распахнутые настежь окна. Незнакомка, расценив это как приглашение, двинулась вперед. Остановившись в двух шагах от крыльца, подняла на хозяина огромные синие глаза, еще раз повторила:
– Тарас Адамович…
– Что ж, вы угадали, – вздохнул он.
Девушка удивленно захлопала ресницами.
– Это я, Тарас Адамович Галушко.
Совсем юная, но вряд ли гимназистка. Нет, постарше. Знает его имя, выходит, кто-то дал ей адрес. Вряд ли она пришла сюда за рецептом консервированных томатов. Волнуется, хотя разговор не начинает. Он еще раз посмотрел на нежданную гостью, жестом пригласил войти во двор. Уныло скользнул взглядом по конверту с письмом от мосье Лефевра, пододвинул девушке стул. Она села за столик и тоже взглянула на конверт.
– Письмо, – отметила гостья увиденное словом.
– О, это от моего старого знакомого, – он подхватил конверт и, прежде чем она успела что-то сказать, добавил: – Вы же не откажетесь от чая? Могу предложить вам неплохой выбор варенья к нему.
Девушка чуть заметно кивнула, хозяин еще раз внимательно посмотрел на ее лицо и исчез за дверью, ведущей в дом.
Чай на травах, варенье из крыжовника, несколько листочков свежей мяты – она успокаивает. А этой опечаленной незнакомке в короне из русых волос и влажным блеском синих глаз непременно следует успокоиться. Тревога и боль вошли в аккуратный дворик Тараса Адамовича вместе с девушкой и по-хозяйски уселись на веранде, отвоевывая себе пространство. Хозяин поставил на столик фаянсовую чашку с теплым напитком, рядом – розетку с крыжовниковым вареньем.
– Благодарю, – глухо молвила девушка.
– Рецепт я нашел в записях своей бабушки, – степенно начал он.
Гостья подняла на него широко раскрытые глаза и отвела в сторону руку с чашкой, которую уже успела поднести к губам.
– Я о варенье, – спокойно сказал Тарас Адамович. – Крыжовник – он капризный. Нужно выбрать сорт, затем дождаться спелости.
– Прошу прощения, – сказала девушка.
– О, все в порядке, – улыбнулся мужчина, и, не обращая внимания на то, что она уже открыла рот для следующей реплики, продолжил: – Естественно, я мог бы добавить другие ягоды, тогда крыжовник раскрыл бы свой вкус иначе. Однако я – сторонник моновкусов.
Девушка отпила чаю, аккуратно поставила чашку на стол и сказала:
– Ваш адрес мне дал Сильвестр Григорьевич Богач.
Мысленно пообещав заставить Сильвестра Григорьевича горько пожалеть о содеянном – вот еще выдумал! – раздавать адреса шахматных партнеров разным девчонкам, Тарас Адамович заметил:
– Сильвестр Григорьевич, кстати, наоборот – любит, когда в варенье смешиваются разные вкусы. Но ведь варенье – не борщ. Чтобы оно удалось на славу, хватит и одного вида ягод. Что скажете?
– Наверное, вы правы. Понимаете, я к вам пришла… Мне посоветовали… Сильвестр Григорьевич…
– Тот еще советчик, скажу я вам.
– Моя сестра исчезла, – вдруг четко молвила гостья. Она не расплакалась и не впала в истерику, чего больше всего боялся бывший следователь. Слезы смущают, создают ненужный хаос. Он медленно пододвинул к ней наполненную лакомством розетку и, обреченно вздохнув, посоветовал:
– Попробуйте рассказать все по порядку. Я выслушаю вас.
Ворона с соседнего дерева снова скептически каркнула. Девушка отставила чашку и тихонько начала:
– Меня зовут Мирослава Томашевич. Мы с сестрой уже полтора года живем в Киеве, снимаем квартиру в доме по ул. Большая Подвальная, 34. Я учусь на Высших женских курсах.
Хозяин удивленно поднял брови.
– Юридический факультет, – добавила гостья. – Сестра – балерина в городском театре.
Девушка на мгновение запнулась.
– И она исчезла?
– Да. Сильвестр Григорьевич сказал, что вы можете помочь ее разыскать.
– Сильвестр Григорьевич – выдумщик, – качнул головой Тарас Адамович.
– Но… вы же – следователь Галушко? Сильвестр Григорьевич сказал, что вы – самый лучший…
– Если Сильвестр Григорьевич имел в виду нашу с ним партию в шахматы, то тут я с ним не спорю.
Девушка невольно улыбнулась, хотя улыбка получилась невеселой.
– Она выступала в небольшом пластическом этюде в Интимном театре, я вошла к ней в гримерную после выступления, однако ее там не оказалось. Вторая балерина сказала, что Вера вышла минуту назад, я ее искала, однако… – она крепко сжала пальцами фаянсовую чашку. – Я ее не нашла. Знала уже тогда – что-то случилось. Искала в театре, расспрашивала знакомых, потом ждала ее дома – Вера не вернулась… Я…
– Как давно это было?
– Неделя прошла, – опустила глаза.
Томашевич. Вероятно, полька. Стройная, как будто сама из балета. Но балерина… Балерина. Мосье Лефевр писал ему о русском балете в Париже, упоминая c’est magnifique[1] чуть ли не в каждом предложении. Однако Тарас Адамович, говоря о балеринах, употребил бы другое слово – frivole[2]. Мадемуазель Томашевич пропала или просто забыла о времени?
– Вы тоже так думаете?
– Как?
– Как в полиции. Что она просто где-то развлекается?
Выходит, она уже была в полиции.
– Да, уже была. Почти сразу. Следователи сказали, что балерины… они не исчезают надолго.
– Вам предложили подождать?
– Да. Но… Вера никогда бы не поступила со мной так. Она не исчезла бы без предупреждения. Я знаю, что-то случилось.
Ее уверенность была абсолютной. Или же это просто попытка оправдать сестру?
– Понимаете…
– Просто Мира.
– Понимаете, Мира, я – не следователь. Уже давно.
– Сильвестр Григорьевич сказал, что бывших следователей не бывает, – уверенно сказала девушка.
Сильвестр Григорьевич уже наговорил на скорый и болезненный мат в три хода в их партии.
Вслух спросил:
– А Сильвестр Григорьевич…
– Он муж подруги нашей матери.
Стало быть, Марта. Жена Сильвестра Григорьевича могла принудить мужа к любому обещанию. Как же он сразу не догадался! Марта нередко делилась с ним рецептами консервированных томатов, щебетала о ценах на сахар или рассказывала городские сплетни, однако впечатление легкости и легкомысленности разговоров с ней было обманчивым. Марта управляла Сильвестром Григорьевичем железной рукой. Но его шахматный партнер – из Фастова. Неужели этой хрупкой сестре балерины не нашлось к кому обратиться в Киеве?
