Вышел в сад, собрал с еще влажной травы опавшие краснобокие яблоки, поставил корзину на веранде. Надо будет нарезать их побыстрее – битые бока за пару часов испортят плоды. Яблочное варенье из опавших фруктов всегда имело особый вкус – с ноткой сладкой перезрелости. Сильвестр Григорьевич не ощущал этой нотки, но можно предложить сравнить два вида варенья Мире.

Девушка придет после обеда, как всегда преисполненная решимости и тревожных мыслей. С каждым днем, который проходит без известий о сестре, решимость ее становится все выразительней, а тревожные мысли все невыносимей. Он чувствовал это, когда она, не мигая смотрела на него своими бездонными синими глазами. Дни тянутся медленно, тяжелый полуденный воздух застывает между домами и вынуждает людей двигаться не торопясь. И кажется, мысли так же медленно, как мухи в чуть загустевшем меде, ползают в его голове.

Нужно посетить Интимный театр, осмотреть интерьер, найти танцовщицу, которую Мира видела в день исчезновения сестры. Стоило бы отыскать Сергея Назимова в ресторане или на службе, расспросить у него об отношениях с Верой Томашевич. Нелишним будет вернуться в сыскную часть и выяснить, не всплывала ли фамилия Досковского случайно в отчетах следователей в последнее время. Нужно встретиться с женой балетмейстера Брониславой Нижинской и расспросить у нее о конфликтах Веры с другими балеринами.

Пройтись бы в «Семадени», прогуляться в Шато де Флер. А может, поговорить с курсистками, подругами Миры? Не потому ли Веру Томашевич никто не может найти уже почти десять дней, что она сама не хочет быть найденной? Слишком много вопросов. Чтобы получить ответы, придется расплачиваться самым дорогим – временем.

Тарас Адамович вздохнул и принялся чистить джезву. Обмыл ее под холодной водой, вытер чистым льняным полотенцем, которое держал на кухне исключительно ради нее. Капризная посудина. Отмерил три ложки кофе, залил водой, поставил в песок. Сел на стул и погрузился в мысли. Очнулся, только когда пар над темной кофейной поверхностью дал знать, что напиток пора помешать. Дал ему еще немного времени – раскрыть аромат, потом вынес джезву на веранду, уже частично залитую солнцем.

Укрылся с непрочитанными письмами в тени, отпил глоток. Кофе в блестящей джезве всегда другой – наполненный благодарностью, более ароматный. Он не нуждается ни в сахаре, ни в сливках, прекрасен своей чернотой. Отставил чашечку и прикрыл глаза, ожидая, что вскоре калитка скрипнет, извещая о приходе Костя – разносчика газет.

А вот и он, улыбающийся маленький курьер, с газетой в руке направляется к веранде. Тарас Адамович ловким движением руки вложил в ладонь паренька гривенник.

– Доброе утро, Тарас Адамович! – поздоровался тот.

– Доброе, доброе, – с теплотой в голосе ответил хозяин дома. – Кофе?

– Если позволите, – неожиданно согласился Кость. Тарас Адамович улыбнулся. Как правило, нельзя было предугадать, когда именно его утренний гость составит ему компанию.

Однако для таких особых случаев хозяин всегда держал под рукой какие-то вкусности. Сегодня – яблочный пирог. Пригласил парнишку к столу на веранде, на мгновение исчез в доме, вынес угощение. Кофе Кость пил степенно, оценивая вкус.

– Вы почистили джезву, – констатировал он. И непонятно было – заметил он ее блестящую поверхность или сделал вывод из вкуса напитка.

– Как дела в издательстве? – спросил Тарас Адамович.

– Как обычно – бедлам, – пожал плечами парнишка, – Румыния теперь тоже воюет, – продолжил он тоном знатока, ведущего светскую беседу.

– Да, – вздохнул Тарас Адамович.

С началом вступления Румынии в войну обрывалась его переписка с герром Дитмаром Бое, который отсылал письма из воюющей Германии в Румынию, а уже оттуда господин Дан Тодореску, врач, пересылал их в Киев. Румын тоже был шахматным партнером Тараса Адамовича, однако эта игра заинтересовала его недавно, поэтому их партии больше напоминали уроки мастерства, которые опытный преподаватель дает неофиту. Зато переписка с герром Бое была соперничеством: холодным и взвешенным, преисполненным иронии и глубокого уважения игроков друг к другу. Если с мосье Лефевром можно было играть с жаром, рисковать, то игра с герром Бое требовала внимания и терпеливости. Теперь партию с немцем придется отложить. Как знать на сколько лет. Тарас Адамович потер подбородок. Жаль.

Парнишка с удовольствием угощался. Ел быстро, жадно откусывая – давняя привычка не от хорошей жизни. Поймал взгляд Тараса Адамовича, отложил пирог, вежливо спросил:

– Как продвигается ваше дело?

– Пока неизвестно. Многовато вопросов.

– Тетя говорит, больше вопрошаешь – чаще вздыхаешь. Но я не уверен, что именно она имеет в виду, тетушка немного… – он красноречиво посмотрел на Тараса Адамовича. Бывший следователь молча пододвинул к нему тарелку с пирогом. Кость добавил:

– Господин редактор сегодня встретил меня в коридоре, засыпал вопросами. Чего, мол, слоняюсь, путаюсь под ногами? Не думаю, что он ждал от меня ответов. А вам они нужны?

– Нужны.

– Тогда попробуйте ответить хотя бы на некоторые из вопросов.

– Если бы еще знать, на какие именно.

– Выберите самые главные.

Сказать просто. Но как выбрать? Что важнее – поговорить с теми, кто видел Веру в Интимном театре или броситься на розыски Досковского, который может прикрываться фальшивыми документами?

– Понимаешь, исчезла девушка…

– Ваша родственница?

– Не совсем так. То есть… совсем не так. Из театра…

– Она актриса?

– Вроде того.

Кость многозначительно хмыкнул.

– А кто ее видел в последний раз?

– Многие – она выступала на сцене.

Гость качнул головой, прищурился.

– Должны быть те, кто видел ее после того, как она закончила свое выступление. Она же не иллюзионистка?

– Думаю, нет. Она балерина, – сказал бывший следователь.

– Я слышал, что в Индии факир может подбросить веревку вверх и она зацепится за небо. По ней он взбирается к самому Богу и прячется в тучах, – последнюю реплику он проговорил почти шепотом.

Тарас Адамович откинулся на спинку кресла, пробормотав:

– Индийский канат. Нет, не думаю, что она исчезла, поднявшись со сцены по веревке. Но ты напомнил мне рассказ моего деда. Он говорил, что как-то встречал человека, который показывал такой фокус. Это было давно, дед воевал в Закавказье. Но в том фокусе человек исчезает в небе, а потом вновь появляется на земле. Девушка, которую я ищу, пока так и не появилась.

– Кто-то должен был видеть ее, – уверенно сказал Кость и отхлебнул кофе.

– Кто-то должен был, – согласился Тарас Адамович.

Парнишка отставил пустую чашку.

– Благодарствую за угощение, – он поднялся.

– Благодарю за газету, – в тон ему ответил хозяин дома.

Парнишка пошел по дорожке к калитке. Тарас Адамович смотрел ему вслед и вспоминал, что говорила Мира Томашевич о тех, кто видел ее сестру после выступления. Художник и балерина. Имя художника можно найти в бумагах – Мира аккуратно напечатала свои показания и сложила в папку. Балерина была безымянной, придется искать свидетелей в Интимном театре и, возможно, опять говорить со сплетницами из Оперного.

Итак, важнейшее задание на сегодня – посещение Интимного театра? Надо разыскать свидетелей за кулисами, расспросить артистов, большинство из которых могут оказаться гастролерами. Должно же быть лучшее решение, требующее меньшей суеты. Элегантное решение. Может, вновь обратиться к Щербаку, чтобы тот помог найти коллегу? Встретиться, скажем, в «Семадени», а заодно поговорить с официантами о том вечере, когда исчезла Вера.

Он налил вторую чашку кофе, на этот раз добавив сливки, вошел в дом. В комнате Эстер в одном из ящиков стола нашел папку с надписью, выведенной аккуратным почерком Миры: «Дело похищенной балерины».

– Мы ведь не уверены, что ее похитили, – сказал тогда Мире Тарас Адамович.

– Тогда, какое название предлагаете вы?

– «Дело балерины». Или «Дело пропавшей балерины».