Он встал и стул позади него с грохотом опрокинулся. В два прыжка он пересек просторный зал бейт-мидраша и достигнув раввина, правой рукой схватил его за бороду. Тот взвыл от боли. - "Если ты, иудейская тварь, будешь мне врать, я сотру тебя в порошок вместе с твоей паршивой деревушкой. Понял?", - и он еще раз напоследок дернул бороду, высвобождая из нее свои пальцы.

Рав Биньямин не все понял из сказанного, так как плохо владел латынью и был чуть глуховат. Но общую идею он уловил и поправляя бороду сказал: - "Я прошу извинения уважаемого господина, если сделал или сказал что-либо обидное. Но то, что я сказал - чистейшая правда."

На самом деле это было не так. Незадолго до рассвета его разбудил стук в дверь. Он встал, оделся, открыл дверь и увидел молодого иудея, с мечом на поясе, видимо из людей Бар-Кохбы. Тот дал ему свиток пергамента и сказал: "Завтра здесь будут римляне. Тут указания Ицхака Миткоа, как действовать. Смотри же - не уклоняйся от них ни вправо, ни влево.", - и повернулся, намереваясь идти прочь. - "Постой, иудей!", - закричал раввин, но воин продолжал удаляться широкими шагами.

Раву Биньямину не нужно было объяснять, почему не следует уклоняться от указаний Ицхака Миткоа. Он был всего лет на десять моложе его и хорошо помнил его былую славу: - "Он ненавидит римлян, но еще больше он ненавидит предателей. Он жестоко мстит римлянам, но это не сравнить с жестокостью его мести предателям.", - так говорили об Ицхаке лет сорок назад.

Он раскрыл послание. Оно было следующего содержания:

"Брат мой, рав Биньямин, мир тебе!

Сегодня ночью по дороге Калазия-Эйн-Цор пойдет караван с детьми, женщинами, стариками. Утром к тебе придут римляне. Если они узнают, как самым коротким путем выйти к Эйн-Цору через горы они догонят караван и вырежут всех. Их кровь будет на твоей голове. Единственный путь, на который ты можешь их направить, это путь на ущелье Ракиа или, на худой конец, на Наблес. Если римляне пойдут другой дорогой - твоя кровь на твоей голове!

Ицхак."

Снизу красовался герб Ицхака Миткоа. Его два поколения назад знал в Иудее каждый ребенок. На нем был изображен римский орел, но не такой, как на значках легионов. Основное отличие от оригинала состояло в том, что у Ицхака голова орла была прижата к земле массивной рукоятью рассекающего его меча. "Герб, конечно, могли подделать, но почему бы это не быть Ицхаку, ведь я слышал, что он в Бейтаре. Если этот старый разбойник снова что-то задумал, то дай ему Б-г удачи!", - рассуждал рав Биньямин, сжигая свиток в печи. Он разбудил внука и послал его по домам с устным сообщением:

"Сегодня утром прийдут римляне. Им можно показать дорогу на Ракиа или на Наблес. Все тропы в горах размыты дождями и мы по ним не ходим уже несколько лет. Тот, кто думает иначе, будет убит людьми Бар-Кохбы."

Когда мальчик вернулся, он успокоился и, развернув свиток Торы, стал ждать римлян. Его удивляло, что они все не идут, и к полудню он уже решил, что с ним сыграли злую шутку. Но полтора часа спустя они все-таки пришли. Очень жаль...

* * * * * * *

Между тем, бойцы Ицхака обсудили происшедшее. Поправки в диспозиции, как с восточной, так и с западной стороны, были минимальны. Все были очень довольны тем, что несмотря на длительное нахождение римлян внизу, присутствие отряда не был обнаружено. Кто-то даже позволил себе обменяться несколькими фразами со своим, находящимся по другую сторону пропасти, товарищем, но Ицхак немедленно поставил его наместо. Кроме того, он послал человека к южному отряду с приказом уже сейчас блокировать близлежащий к ним вход в Ракиа. Еще раз проинструктировал своих двух арбалетчиков, постаравшись при этом встать так, чтобы Эзра его видел. Тот также провел дополнитальный инструктаж. Дело в том, что на первой стадии боя, арбалетчики должны были, как и остальные атакающие, сбросить каждый свою глыбу вниз. Затем опорожнить на римлян, заготовленные для них пращи. На этом, по плану, первая часть атаки заканчивалась и на второй стадии арбалетчики занимали свои позиции с флангов, чтобы стрелять в римлян, "проявляющих инициативу", по словам Ицхака - то есть кричащих, дающих приказы и т.д.. Ицхак считал их уничтожение особенно важным. Оно, по его мнению, должно было посеять панику в и без того нестройных, на этой стадии боя, рядах римлян.

Где-то через три четверти часа он увидел бойцов южного отряда, занявшими свои позиции. Проверил крепления лестниц, предназначенных для спуска северного отряда, и тем самым, подал пример Эзре. Ицхак был доволен своим помощником. Тот внимательно следил за его действиями и старику это было очень по душе. Посланный человек вернулся. Ицхак приказал трем бойцам северного отряда расположиться у лестницы. Также поступил и Эзра. Все было готово.

* * * * * * *

Центурия вышла из поселка и быстрым маршем направилась к Ракиа. От рава Биньямина добиться ничего толкового не удалось. Как, впрочем, и от остальных мужчин поселка. Все они слыхом не слыхивали не о каком караване, а дороги, мол, существует только две - на Наблес и на Ракиа. О них римляне знали и сами и эти хитрые бестии об этом несомненно догадываются. Грассий был зол на евреев и зол на себя. - "Ведь я видел, что следов в ущелье было меньше и все же не понял, что меня обвели вокруг пальца. А я еще задерживался, слал разведчиков, делил отряд на колонны. В общем, играл на руку этим скотам. А мои рабы, мои сестерции удалялись от меня все больше и больше."

"Ну, ничего, я еще догоню их, пусть даже в Эйн-Геди!", - подумал он и приказал не замедлять темп. Полным ходом римляне вошли в ущелье. Кассий попытался что-то сказать ему о двух группах, как прежде, но какого черта! И так мы потеряли массу бесценного времени. Больше половины центурии уже находилось на самом опасном участке.

Иудеи были в полной готовности. Каждый стоял у своей глыбы, ожидая сигнала командира. Ицхак же не торопился. Он хотел сбросить лестницы после того, как замыкающие колонну легионеры будут в капкане. Затем подождать пока хотя бы четверо из бойцов спустятся и заблокируют северный проход. Лишь после этого он собирался дать приказ атаки. Старик ждал слишком долго, чтобы спешить теперь. Он решил провести этот бой так, чтобы ему не в чем было себя обвинить. Чтобы умереть спокойно...