Михаил Элькин
Откровение
Выступая перед Сенатом по окончанию
Третьей Иудейской Войны Юлий Север
опустил традиционную фразу:
- "Я и армия моя - в порядке."
В эту ночь Ицхак никак не мог заснуть. Вечером Йонатан сообщил ему, что Совет решил выслать из крепости караван со стариками, женщинами и детьми, который направится в Эйн-Геди. Ицхаку было предложено уйти с караваном.
"Да, Шимон принял правильное решение. Ведь ясно, что еще неделя - а впрочем какая там неделя - еще три-четыре дня и кольцо вокруг крепости сомкнется. После этого отсюда уже никто не сможет выйти. Может быть никогда... Хоть пищи у нас и много, но небоеспособным здесь сейчас не место... Мне здесь не место...", - рассуждал он с горечью, лежа на жесткой деревянной кровати. Он самолично снял с нее солому, положенную добродушной хозяйкой: - "Воину не пристало спать на соломе", - повторял он всю жизнь, когда заходила об этом речь. "Но воин ли я еще?", - и болью отзывался этот вопрос в и без того периодически пошаливавшем сердце.
"Нет, я еще покажу им!", - подумал он и поймал себя на мысли, что не знает кому конкретно хочет "показать". То ли римлянам, с которыми он всю жизнь воевал, то ли молодым иудеям, знающим о его, Ицхака Миткоа, набегах лишь понаслышке и не очень-то верящим, что этот седой старец восьмидесяти лет заставлял когда-то римлян превращать каждую поездку по дорогам Иудеи в сложную военную экспедицию.
"Господи, Б-г Израиля", - начал молиться он про себя - "Дай мне силы на еще один бой! Лишь еще один раз сделать завал на дороге, ринуться в атаку из засады, вонзить меч в тело легионера, раскрутить пращу!..", - он глубоко вздохнул и из его легких вырвался стон.
Чуть успокоившись он задремал. Проснувшись, он был настроен куда менее решительно: - "Если Совет постановил, что я должен уйти, я уйду. Что я мало видел захваченных крепостей?!", - подумал он с чуждым ему дотоле цинизмом. Их действительно на его веку было много: Магдала, Гар-Тавор, Кфар-Нахум, Йотапата, Иерусалим, замки в Киренее. Всех не перечесть. И каждый раз он был убежден что эта крепость не падет, что она не как предыдущие. И каждый раз наступало разочарование. Римляне врывались и по улицам текли ручьи крови. Они рушили дома, насиловали женщин, оскверняли святыни. И тем не менее он и на этот раз верил в успех. Бейтар устоит, с ним или без него.
Он снова заснул. Ему снился большой каменный трехэтажный дом в предместье Рима. Он купил его двадцать семь лет назад, после того как зеленый полупрозрачный камень, который он экспортировал из Галлии, резко подскачил в цене. На балконе дома стоял старый добротный деревянный стол. В летние месяцы Ицхак проводил за ним по шесть - семь часов в день, изучая деловые документы, выписывая что-то, просто размышляя. Ему представилось, что он сидит за этим столом и смотрит на карту Иудеи. Эта карта была сделана из огромного куска пергамента и была так велика, что едва помещалась в шкафу, предназначенном для ее хранения. Сейчас она была развернута так, что перед ним находился ее четырнадцатый квадрат. Во сне он вел пером по этим знакомым очертаниям гор и долины, прилегающей к Мертвому морю. Вдруг перо остановилось в какой-то точке. Он заметался на кровати, видимо осознав, что рука его нависла над крепостью, в которой он сейчас находится. Из горла вырвался сдавленный крик, но он не проснулся. Перо же, ведя за собой его руку, заскользило по карте, и описав странный пируэт, уткнулось в Эйн-Геди. Чуть задержавшись там, оно пошло обратно по прочерченной кривой, но примерно в середине ее вдруг свернуло в сторону и тут же остановилось. - "Ракиа", подумал старик и в его спящем мозгу пронеслось воспоминание: шестьдесят лет назад он стоял над этим высоким и невероятно узким ущельем с восьмью бойцами, оставшемися от полуторы сотни после боя в Гар-Гахалил. Тут камень под ним зашатался и, потеряв равновесие, Ицхак полетел вниз. С криком он проснулся.
Ошарашенно обвел взглядом потолок, стены, пол, окно и затем дверь, находившуюся за ним, что заставило его запрокинуть голову назад, опираясь на локти. Немного успокоившись, он скинул ноги, встал и подошел к окну: - "С каких это пор мне стали сниться кошмары?", - подумал старик, глядя на темную улицу. Но сновидение, судя-по-всему, произвело на него довольно сильное впечатление и несколько минут спустя он восстановил его в памяти до мельчайших подробностей. Особенно привлекала его внимание таинственная кривая. Вдруг ребус решился: - "Да ведь это маршрут! Пусть длинный, почти вдвое длиннее чем через Гар-Кастер, но все-таки маршрут отсюда в Эйн-Геди. А в ушелье Ракиа можно устроить идеальную засаду!", - воскликнул он про себя. - "Но правда, оно-то не на маршруте, а севернее...", - он снова представил себе карту и сообразил, что еще севернее расположен поселок Цли-Гар. Если римляне будут думать, что караван идет в Цли-Гар, они войдут в ущелье. - "А почему бы им так не подумать!", - воскликнул он. - "Ведь если бы мы хотели идти в Эйн-Геди, мы бы пошли напрямик, а не крутили по горам. Кроме того оставим следы по направлению в Цли-Гар, а по направлению в Эйн-Геди заметем!". - Необычайное волнение охватило Ицхака. Он почувствовал, что у него в руках план блестящей засады, одной из лучших в его жизни. - "Но дадут ли мне его осуществить?", - никогда перед ним не стояло такого вопроса. Он всегда был сам себе хозяином и даже если и подчинялся временно тому или иному военнаначальнику, то обладал таким авторитетом, что предложения его почти всегда принимались.
Старик посмотрел на песочные часы. Шла третяя стража. Утром соберется Совет, где среди прочего, будет обсуждаться отход каравана. У него нет права голоса, но Шимон из уважения позволял ему присутствовать. Ицхак старался не злоупотреблять расположением Бар-Кохбы и приходил только тогда, когда считал свое присутствие необходимым. Завтрашнее заседание как нельзя лучше подходило под это определение.
* * * * * * *
Совет собирался в самом большом доме крепости. В нем до восстания размещался штаб римского гарнизона. Ицхак пришел ровно к назначенному часу, но все были уже в сборе и обсуждение началось. На лицах некоторых членов Совета отразилось недоумение. Последний раз он был на заседание недели три назад и видеть его здесь не привыкли. Однако Бар-Кохба воспринял его приход как нечто само собой разумеющееся. Он встал и вслед за ним поднялись остальные.
