– И этого, Алим Гургенович, делать не стоит, – вступил в разговор Юрий Озеран. – Вы уверены, что этот служивый здесь один и не позовет на помощь сообщников?

– Да, он здесь не один, – коней- то, судя по следам, было двое, и лука у нашего пленника нет, а ведь кто-то потерял стрелу, которую вы нашли, Юрий; видимо тот другой и увез Константина! – согласился Курбанов. – Придется нести его в лагерь, – берем за руки и ноги, ребята.

Остап отстранил профессора:

– Мы с Юрием справимся, Алим Гургенович, а вы возьмите саблю, – не оставлять же, все-таки, – историческая ценность.

– Да еще какая! – ответил академик.

К месту привала добирались минут двадцать, – пытаясь освободиться, пленник все время брыкался и злобно рычал.

Профессор Пастухов, который сидел на рюкзаке со снаряжением и что-то писал в походном блокноте, не поднимая головы, спросил:

– Как успехи, коллеги? Нашли следы похитителей?

– Нашли! – в унисон ответили три человека. – Нашли!

Пастухов оторвался от рукописи и не поверил увиденному зрелищу, он протер глаза, вскочил на ноги, подбежал к пленнику и, глядя на Курбанова, изумленно спросил:

– Это настоящий монгольский воин!?

– Да, – это самый настоящий воин, потому что пытался в одиночку напасть на превосходящего по численности противника, которым мы для него, несомненно, являемся! А вот его оружие, профессор, – Курбанов протянул Пастухову саблю. – Полюбуйтесь! А освобождать его пока не стоит, – думаю, он не станет с нами обниматься, а попытается довести свое дело до конца: прикончить нас. Да и собратья его где-то здесь неподалеку. Что с ним делать?.. – ума не приложу!

– Рот у него закрыт, а уши то слышат! Попробую с ним объясниться на его родном языке, – возможно, он поймет и согласится поговорить.

– Что ж, Михаил Иванович, попробуйте! Будем надеяться, что древнемонгольский язык, которому мы учим нашу молодежь, понятен и в этой изумительной эпохе.

Тем временем, Озеран достал из сумки кинокамеру и принялся снимать колоритного воина.

Пастухов, сложив ноги по-восточному, сел в траву около пленника и что-то начал говорить. Поначалу воин злобно смотрел на профессора и мычал что-то в ответ, затем взгляд его стал выражать любопытство и он замотал подбородком, как бы призывая освободить его от кляпа во рту.

– Что вы ему сказали? – спросил Юрий Озеран.

– Он сказал, – ответил за Пастухова академик Курбанов, который внимательно слушал монолог коллеги, – что мы давние друзья Есугея, покойного отца Тэмуджина, и спешим в его улус на помощь в сражениях с подлым шакалом Торгутай-Кирилтухом, убийцей Есугея.

– А если этот воин служит не будущему Чингисхану, а подлому Кирилтуху? – вступил в разговор Остап.

– Думаю, что он, все-таки, воин Тэмуджина, то-есть, будущего великого полководца Чингисхана. Я изучал обычаи, быт, в том числе и облачение конных монгольских воинов второй половины двенадцатого века, – такую одежду носили только в улусах Тэмуджина. Все, конечно, может быть, но надеюсь, что я не ошибался в своих научных работах.

Михаил Иванович продолжал что-то объяснять монголу, который притих и внимательно прислушивался к его словам.

– Коллега сказал нашему визави, что вытащит кляп из его рта, если тот пообещает не кричать, а расскажет, как найти улус Тэмуджина, – переводил Курбанов. – И еще, – если пленник будет вести себя спокойно, то мы не причиним зла и отпустим его.

В это время пленник замахал головой сверху в низ, как бы в знак согласия со словами Пастухова.

– Освободите его рот от кляпа! – обратился к Михаилу Ивановичу начальник экспедиции. – Думаю, что это не предоставляет большой опасности.

Пастухов наклонился к пленнику, вытащил кляп и отбросил его в сторону. Воин, выплевывая изо рта остатки травы, быстро заговорил, сверкая узкими злыми глазами. Михаил Иванович выслушал монгола, поднял руку, призывая его успокоиться, и, интенсивно жестикулируя руками, что-то начал говорить, как бы отвечая на его вопросы.

– Монгол говорит, – комментировал разговор ученого и древнего воина академик Курбанов, – что у Тэмуджина очень сильные и смелые воины; в честном поединке он бы не дал себя связать, и готов сразиться с нашим воином, – то есть, с вами, Остап, чтобы доказать это.

– Ну! – это мы еще посмотрим! – задиристо ответил Остап. – Подумаешь, вояка двенадцатого века!

– И еще: Михаил Иванович попросил этого смелого воина рассказать о судьбе нашего Константина. Нашего друга поймали арканом, то есть веревкой, которой сейчас связан монгол, и повезли в улус Тэмуджина, а его, – Курбанов указал на воина, – оставили вылавливать нас; также он сказал, что проводит нас к месту стоянки улуса, если мы развяжем его.

– Мы его развяжем, а он сбежит, – поминай, как звали, да еще своих друзей, вооруженных до зубов, позовет, – кипятился Остап. – Смотри, какой смелый! Сразиться он со мной хочет! Давайте, развязывайте, – я ему покажу, где раки зимуют!

– Успокойтесь, Остап! – Курбанов положил руку на плече молодого человека. – Драться с ним не стоит, а как проводник, он нам, несомненно, нужен, – без проводника мы до улуса Тэмуджина не дойдем: нас просто выловят поодиночке, а хуже того, перебьют из луков. Поймите, только добравшись до лагеря Тэмуджина, мы сможем освободить Константина, да и следы студента Чингиса, я уверен, тоже ведут туда. Доблестного воина придется освобождать, извинятся перед ним и коленопреклоненно просить сопроводить к своему шефу. Так вот, студенты!

– Позвольте, коллега, – обратился Курбанов к Пастухову, – поговорить с нашим гостем.

– Извольте, коллега!

Курбанов присел возле связанного пленника и, задавая какие-то вопросы, развязал ему руки. Воин, растирая затекшие конечности, внимательно слушал академика, кивая головой в знак согласия. Алим Гургенович еще долго что-то рассказывал монголу, указывая руками то на сопки, то на солнечное небо, а потом, незаметно кивнув своим товарищам, развязал пленнику ноги.

Монгол потер ноги ладонями рук, встал, подошел к Остапу, уткнулся носом в его плече и что-то сказал.

– Он сказал, что друг Тэмуджина – его друг! – перевел Курбанов. – А жест с носом, – знак братания у древних монголов.

– Ну, раз так, то и он мой брат навеки! – засмеялся Остап и тоже уткнулся носом в плечо воина.

– Зовут его Шогур, он воин боевого улуса Тэмуджина, и будет нашим проводником, – продолжал академик. – А сейчас, Остап, вы отправитесь с нашим другом за его боевым конем. Будьте осторожны, – это на всякий случай, но, насколько я знаю, древние монголы клятв не нарушают, – а вы теперь его брат. Только есть одна деталь, – засмеялся академик, – наш новый друг просил никому не говорить о своем позорном пленении, – боится насмешек со стороны сослуживцев. Ну, прямо, детский сад! Я пообещал сказать в улусе, что это он нас пленил и по нашей просьбе привел в лагерь.

– Ладно, скажем, что так и было! А то зашугают старики "салагу". И у них в "армаде" дедовщина! – весело сказал Остап и жестом пригласил нового брата: пошли, мол, за конем!

Остап с Шогуром отправились за конем, а Юрий Озеран, в некотором отдалении, незаметно последовал за ними, – он решил прикрыть Остапа в случае непредвиденных обстоятельств. Но все обошлось благополучно: оба названных брата через полчаса вернулись верхом, – Остап сидел позади монгола, держась за его пояс.

Оба академика восторженно осматривали боевого монгольского коня.

– Вы посмотрите, Михаил Иванович: к седлу привязаны два лука; у каждого конного воина в войске Чингисхана, заметьте, коллега, у каждого! должно быть два лука и три колчана, – по тридцать стрел в каждом. Стрелы были разного назначения: бронебойные, с усиленным наконечником из кованой стали, такие стрелы пробивали кольчугу противника с расстояния до ста метров, с плоскими облегченными наконечниками для поражения пехоты, и легкие для охоты на птиц и мелких зверей.

– Да, Алим Гургенович, здесь мы видим классическое вооружение и экипировку монгольского воина: и аркан, – Пастухов указал на веревку, которой недавно был связан владелец коня, – и сабля, и два лука, три колчана со стрелами, кожаный шлем с броней, высокие мягкие сапоги.