- Зачем такие предположения, - Настасья Ивановна встала. Было видно, что разговор неприятен ей. - Надо что-нибудь приготовить. - Она вышла на кухню. Некторов пошел следом.
- Утешать не умею, - сказал он, чтобы сгладить неловкость. - Скажу одно: Виталий был бы огорчен, увидев вас такой убитой.
Она вздохнула:
- Знаю. Он всегда оберегал меня. - И опять тревога закралась в ее сердце. Что-то почудилось в интонациях гостя, Пристально взглянув на него, она отвернулась к плите. А в следующую минуту чуть ни вскрикнула - ее обняли за плечи и уткнулись носом а шею точно так, как любил это делать сын. Она стояла, боясь шелохнуться. Вот сейчас обернется и...
"Мама!" - рвалось с его губ, но он сдержался.
- Неладно у меня с сердцем, - Настасья Ивановна присела на ступ. Лицо ее было бледно и растерянно. Некторов быстро прошел в комнату, достал из нижнего ящика серванта аптечку, порылся в ней, отыскал корвалол.
Выпив капли, Настасья Ивановна удивленно взглянула на него:
- Как быстро вы нашли лекарство.
- Ничего странного, - стушевался он." - Обычное место для аптечек у домохозяек. Хотите, скажу, где у вас деньги?
Вошла Октябрева, осуждающе уставилась на него. Он замолчал. В самом деле, разыгрался сверх меры.
- Может, вам что-нибудь помочь по хозяйству? - предложил он. - Двери вон скрипят, смазать надо.
- У вас есть техническое масло? - поспешила Октябрева, боясь, что он опять невольно сделает промах и бросится за маслом в свои закрома.
- Право, не знаю. Надо посмотреть в шкафу, на балконе.
- А я схожу в магазин. Что вам купить?
- Зачем же такое беспокойство? - смутилась Настасья Ивановна. - Мы с Гошей тут сами потихонечку.
- Разве Тоша у нас... у вас? - оторопел Некторов.
- Да, - кивнула она, не заметив его оговорки. - Правда, ей нельзя носить тяжелого, но по дому справляется.
- Вот я и схожу, куплю овощей. А Ваня петли смажет и отдохнет немного. Ему нельзя переутомляться, он недавно вирусным гриппом переболел. - И, уходя, Октябрева бросила на Некторова тревожно-предупредительный взгляд.
Он занялся хозяйством: смазал петли, починил кран в ванной. Все это время из кухни доносились частые вздохи матери, и было так тягостно слышать их, что опять не выдержал, подошел к ней, обнял:
- Прошу, не надо гак мучиться, - сказал проникновенно, поцеловал в лоб и ушел в свою комнату.
Сел в кресло, закрыл глаза. Выходит, он выиграл у Манжуровой прошлогодний спор, когда после заседания кафедры допоздна сидели в лаборатории. Дым стоял коромыслом, и они втроем - Петельков, Манжурова и он - строили домыслы, что будет испытывать человек с пересаженным мозгом к своим друзьям, родственникам. Помнится, Манжурова цитировала известного романиста, уверявшего, будто чувства будет диктовать не мозг, а тело. Он же доказывал обратное и даже изрек нечто тривиальное: "Мозг - властелин тела". Выходит, был прав. Иначе его не обволакивал бы сейчас этот печально-сладостный дурман родного дома, и сердце, чужое бородулинское сердце, стук которого никогда не слыхала Тоша, не билось бы в тревожном томлении, что вот-вот увидит ее.
Придя из магазина, Октябрева энергично потянула его в клинику. Но как он мог уйти, не повидав свою Антонию! Следы ее присутствия были всюду, однако встреча с матерью так взбудоражила, что он не сразу заметил их: томик стихов на столе, платье, перекинутое на спинку стула, тапочки в коридоре.
И он дождался ее. Щелкнул ключ в замке, вошла она, чуть усталая, грустная, в незнакомом широком сарафане. Видимо, у него был дурацкий вид, потому что Тоша спросила:
- Мама, у нас гость? Он чем-то взволнован? Что случилось?
- Ничего, Тошенька, ничего. Это приятель Виталика, Иван Игнатьевич, а это его жена Лена.
Они протянули друг Другу руки. Некторов так сильно сжал ее ладонь, что Тоша ойкнула.
- Извините, - пробормотал он и только тут заметил, как округлился ее живот, какой она стала женственной. Но не ощутил привычного волнения, которое испытывал всякий раз, когда оказывался рядом с ней. Было только уважение к этой женщине, носящей его будущего ребенка. А милая некрасивость ее лица с квадратным подбородком, которого раньше не замечал, привела в стеснение перед Октябревой. И пока они проходили в комнату, он успел расстроиться от этого открытия. Выходит, рано понадеялся, что остался прежним любящим сыном и мужем.
Октябрева сочувствующе взглянула на него, заботливым жестом сняла с его пиджака нитку.
- У тебя усталый вид, нам пора.
- Куда? - вскинулась Настасья Ивановна. - Никуда не пущу. Переночуете у нас Правда, Тоша? - Чем-то притягивал ее, тревожно интересовал этот гость.
- Конечно, - подхватила Тоша. - Только давайте поедим, я ужасно проголодалась.
Некторов втайне усмехнулся - вот поди ж ты, он для нее покойник, лежит в земле сырой, а у нее, видите ли, зверский аппетит. И вообще незаметно каких-либо страданий. Но взгляд подозрительный, будто о чем-то догадывается. Или работает интуиция любящей женщины?
За столом Тоша по-прежнему не сводила глаз с Некторова, а он потерянно искал и не мог найти в себе прежнего чувства к ней. Непонятное раздражение поднималось в нем против этой женщины.
- Виталий никогда не рассказывал о вас, - заявила вдруг Тоша.
- Наверное, у него слишком много друзей. И потом вы познакомились недавно, он попросту не успел посвятить вас во все подробности своей жизни. - И с досадой подумал: "А ты, голубушка, зануда".
- Однако его обожательницы мне почти все известны, - по губам Тоши лукаво пробежала усмешка, от которой ему стало не по себе.
- И вы осуждаете его? - быстро спросил он с жадным любопытством человека, обретшего редкую возможность услышать о себе правду.
- Я бы не сказала, что было приятно выслушивать его исповеди, но искренность Виталия меня всегда трогала. Кстати, это не самый большой его недостаток. Да что мы, - спохватилась она, - у каждого свои грехи, а я любила Виталия со всеми его слабостями.
Очень хотелось продолжить беседу, но Октябрева уже несколько раз предупредительно наступила под столом ему на ногу.
Так они просидели до позднего вечера, балансируя на грани опасного разговора. Наконец Тоша застелила в соседней комнате тахту и Некторов с Октябревой остались вдвоем. Оба одновременно вздохнули с облегчением и переглянулись.
