Молодой хан Аурик только и вдыхал внимательным взором своим всё это великолепие, сам этот благовонный аромат духа величественной Кранции. А Ламилия же и в самом процессе этого замечательного действия успевала то и дело бросать, не чураясь какой-либо скромности, мимолётный взгляд на хана неведомых земель, преисполненный такого вот неподдельного восхищения, присущего столь юному существу, совершенно не замечая при этом своего такого же юного спутника. Будто сам хан, скромно стоящий у стены великолепно роскошного зала, исполнял нечто такое, выходящее за пределы обыкновенного, нежели сама, пребывающая в таком изумительном танце, соблюдающая строго очерченный такт и движение под эту чарующую музыку волшебных звуков. Но уступала ли ей прекрасная половина аристократии?

Приметил всё это молодой хан, как и многое другое, но взглад его нет-нет, да искал ту пару, в которой никак не блистала вот эта холодная дочь короля. Не искрились каким-либо задором и весельем безудержным, как у всей прекрасной половины, глаза вот эти, преисполненные неведомой задумчивости; на лице строгом в этот миг, но всегда прекрасном, будь оно в гневе или в радости неуемной. Но разве можно отгородить душу свою от всего этого великолепия?!

Но догадывался ли кто, что сам спутник, вот этот герцог Ронтанский, и являлся в какой-то мере виновником столь отрешённого состояния, в котором пребывала в данный миг старшая дочь короля принцесса Алиния, лишь исправно исполнявшая движения в такт и не более того.

Наступила пауза в ожидании очередного процесса, заключённого в величественном танце. Всё так же строго, нахмурив брови, от того и придав определённые штрихи, что так подчёркивали к месту и без того прекрасные черты её, прошла к своему месту принцесса Алиния, тогда как младшая дочь короля принцесса Ламилия так и пылала вся огнём воодушевления.

Пытался, было, хан взглянуть вот в эти глаза надменной принцессы Алинии, возомнившей себя самой высокой вершиной под вечным небом, но наткнулся на порог непомерного холода, исторгавшегося вот такой неукротимой силой. Что было это? Вряд ли было оно продолжением той партии, начатой в тронном зале.

Не от сознания разума, а откуда-то изнутри, из самой территории непознанного, неподвластно всесильному рассудку, пришло вот это, заставившее его на такой шаг, способного удивить безмерно, но восхитительно.

И вновь заиграла музыка. Звуки флейты, духовых и скрипичных инструментов так и зазывали на очередной процесс вот этого великолепного танца аристократии. И двинулись было к началу намеченной процедуры все важные персоны, такие ярые представители самих сливок общества, но были остановлены непринуждённо вот такой властной рукой нежданного удивления, изумления, что преподносила в данный момент весьма и весьма любопытная ситуация, так и заставшая всех до единого врасплох. И было отчего, ибо не было такого никогда!

Хан диких нанголов такой медленной, но ровной походкой, в которой только и читалась сама уверенность, не познающая и границ дозволенного, направился через весь роскошный зал по блестящему, будто зеркало, паркету к старшей дочери короля, к самой твердыне неприступной крепости, как показалось всем в данный миг под куполом роскошного зала.

Это было нечто такое, что заставило замереть сердца всех и устремить взоры свои только в одну единую точку пространства, туда, где стояла всё же в некоторой растерянности принцесса Алиния, как показалось всем. От хана нанголов ожидать можно чего угодно…

У короля так и встала перед глазами та наглая разбойничья рожа деда вот этого молодого хана по отцовской линии. Память, на то она и память.

Но ведь есть у него благоразумие? Ощетинились, было, души благородных аристократов…, побледнело лицо самого короля, да и благодушие королевы сошло на нет. И у Ламилии перехватило дыхание, и взгляд немного потускнел…, герцог Ронтанский подался немного вперёд…, и смолкла музыка, предваряя тишину, в которой только и были слышны, в медленной упругости шаги дерзкого хана, правителя диких нанголов.

Партия, зародившаяся волей ли судьбы, в тронном зале, но оставшаяся за ней, продолжалась и имела свойство в данный момент повернуться лицом к тому, кто посмел всё, же, повернуть вспять сам ход незримой борьбы, такой вот игры. Принцесса Алиния, единственная, удержавшая прочные нити здравого рассудка, понимала, что начался сейчас, в сию минуту, вот такой момент реванша. На этот раз хан Аурик опережал её на крутом вираже, ещё как опережал. Но что предпримет он в закреплении успеха?

Всё, что происходило дальше, казалось неестественным, необыкновенным. Подойдя к принцессе Алинии, хан склонил голову слегка в таком почтенном поклоне, а затем повторил деталь в деталь все сложнейшие движения и выпады благородных аристократов, столь необходимых для такого важнейшего ритуала, как приглашение благородных аристократок на сам величавый танец аристократии. Но приглашал с такой галантностью непревзойдённой, что и помыслить невозможно было, вводя тем самым прекрасную, но очень образованную принцессу, старшую дочь короля, да и всех остальных, в настоящее изумление, граничащее со стопором. У принцессы Алинии так и расширились глаза непомерно. Вот тебе и ответный ход, красавица!

Не могли знать все эти представители высшей знати, самих сливок общества и вот эта принцесса, которой и предназначалось всё это великолепие благородных жестов и движений, что хан провёл времена своего детства не в праздности, далеко не в праздности. Отец, да и мать тоже, приставили к нему таких учителей, что пришли с далёкого, далёкого Востока. Они – мастера своего дела учили его не только азам какой-либо мудрости, к какому-либо философскому мышлению, но такому тонкому искусству, как искусству запоминать с первого раза и исполнять с первого раза самые, что, ни на есть, сложнейшие движения, как продолжение мысленной воли разума вплоть до самых мельчайших деталей.

Вздох удивления прокатился во всём пространстве огромного зала. И разом сошла на нет бледность с лица короля, и благодушие вернулось к королеве, и вновь вспыхнули огнём восхищения глаза принцессы Ламилии, душа которой искренне возрадовалась за сестру и за этого хана диких нанголов.

Партия, казалось, была проиграна безнадёжно, ибо бразды инициативы оказались прочно в сильных надёжных руках этого статного юноши, обладателя неведомой, но высокой благородной души. Линия выигрышных ходов только и благоволила ему.

Была бы скучной игра, если бы властвовал в ней заранее прокрученный сюжет, если бы всё укладывалось в ней аккуратно в канву стандарта? Может, душа неукротимая и не захотела такого поворота, воспротивилась?

Её движения были изящны и легки, как реющий воздушный поток. Но не это явилось основным достоинством вот этого поистине очарованного действия. То явилось всему окружающему истинным выражением красоты необыкновенной, зародившись и выйдя таки грациозно лебедем прекрасным от пучин взволнованной души, что такому и подивились все, включая того, кому и предназначалось вот это выражение. О, силы небесные!

Но была ли величавость лебедя? Скорее другое, совсем другое. То были те самые искорки кокетства, что озарились в глазах озорных и прекрасных таким блеском, может, лукавства или чего-то такого, что заставило мгновением встрепенуться благородную душу молодого хана. Вот она – ситуация истины!

А что же партия? Она, как переменчивый ветер, отворачивалась совсем в другую сторону. И неизвестно кто кого обойдёт на крутом вираже. Игра, она и есть игра! Но было ли ведомо им, что сердца их в единый миг устремились навстречу чуду, такому уж феномену природы?

Это был как полёт двух лебедей: само изящество утончённой грации было неизменным спутником, ведя по этой линии вдохновенно и радостно, будто по линии судьбы. Безмолвно, затаив дыхание, дабы не исторгнуть таким фонтаном лишь восторг, да и только, следила за всем этим действом, что было сродни какому-то сказочному видению, аристократия величественной Кранции. Когда ж такое было?!