– Слушай, Лёш, а Перун путешествовал во времени?

Лёшка был из тех, кто собирались по выходным в поле и бились на мечах. Их женщины варили щи из крапивы, а дети тех, кто постарше, разжигали огонь при помощи трения камней. Лёшка занимался исторической реконструкцией. Вообще, славянская мифология была коньком Фролова – уже потом, ближе к тридцати, он издаст восемь книг из своих мифологических фантазий и заведет ютуб-канал, продолжая по выходным ходить в кольчуге и биться на мечах. А тогда, в двадцать, он просто планировал выжить, потому что столько пить, сколько пили они по пятницам с Лиманским, можно было, пожалуй, только славянскому богу Припегала.

– В мифологию ударилась?

– Головой, кажется. Так что там Перун?

– На самом деле реальной славянской мифологии почти не сохранилось, совсем немного фольклор донес, но там собирали этнографию всего два человека буквально – Веркович и Афанасьев. В летописях краем совсем, имена богов в основном.

– Что, совсем никто не путешествовал? Зачем тогда ваша эта мифология нужна?

– Ну, потенциально Баба-яга была стражем между мирами, изба ее всегда на краю леса стояла, метафорически, как раз на границе между миром тем и этим. Молодильные яблоки время вспять отматывали, но связано ли это с мифами, не уверен. Это если брать славянскую мифологию.

– А что-нибудь типа «уснул дома, проснулся вчера» было?

– В нашей нет.

– В нашей? В моей Адам и Ева по деревьям лазали, яблоки срывали. Яблоки!

– Ну в славянской, фух, – выдохнул глубоко – задела, по ходу, – В индийской мифологии такое было. Царь Мучукунда попросился поспать и проспал несколько веков, а потом раз – и в будущем проснулся, враги разбудили.

– А в прошлом? Летал кто-нибудь в прошлое?

– Марти Макфлай летал.

– А это какая мифология?

– Мифология Эмметта Брауна.

– Никогда не слышала.

– Демидова, блин! – подытожил он красноречивым «блин» мое киноневежество.

Да, «Назад в будущее» я посмотрю в две тысячи шестнадцатом году вместе с Даней. Именно такое же «блин, Демидова» скажет и он. Посмотрю и забуду.

– Короче, это не оттуда, – отряхнулась от своего киноневежества я.

– Ты сегодня странная, Маш.

Я бы вообще себе в тот день не доверяла. Странная Маша – это как-то мягко еще.

– Впрочем, как и всегда?

Не можешь оправдаться – шути. Так учил Кулагин.

– Впрочем, как и всегда, – подтвердил он.

У «Лимона», как и ожидалось, толпились люди – кто-то за кофе, кто-то за пивом. Небольшой ларек в восемь метров с гигантским фруктом на крыше обступили студенты и любители, что покрепче кефира. Чем ближе мы подходили к дверям, тем сильнее доносился запах кофе. Вкусного кофе, который спасал. Невкусный никогда не спасал. Май. Жара. Канун сессии. Кругом студенты. Кайф.

Кофе в «Лимоне» всегда был чуть горьковатым. До сих пор помню вкус его и градус. Это был первый курс, мы только поступили на журфак. И я была остро ориентированным молодым журналистом с четким представлением о том, что если начнется война, я уеду на войну, если будет митинг, я его возглавлю, если будет разбой, я его предотвращу. В общем, я была дотошным, занудным подростком. Желание всегда отстаивать свою точку зрения, искать справедливость и спешить на помощь было настолько гипертрофированным, что из него можно собирать инсталляции для музеев современного искусства. Тогда всё было с этим запахом справедливости.

И вот мне семнадцать, мы с группой идем пить пиво на Курган Бессмертия, это парк такой за «Лимоном». Прямо на лавках, прямо в центре города. Тогда это еще можно было. Я стою в очереди и вижу боковым зрением, что тот, кто стоял передо мной у кассы, осторожно, как бы незаметно просовывает руку к распахнутому кассовому аппарату, и пока продавец ищет ему что-то на прилавке, тащит из-под носа деньги.

Дальше ничего не помню. Помню только, что кофе, который был еще горяч и свеж, льется на руки этого горе-воришки. Крики, отборные очень смелые слова летели в меня, на меня бы он тоже налетел, но перехватили. В общем, он извинился перед кассиршей, а мне пришлось заплатить за чужой кофе, за ожоговую мазь этому парню и еще пивом угостить и провести профилактическую беседу. Собой я осталась довольна. Руки еще долго пахли колумбийскими мальчиками с полей.

– Может, по пиву? – предложил Фролов.

– Очень хочется, но нет.

– С тобой точно что-то не так.

– У тебя бывает так, что просыпаешься и не понимаешь, что происходит?

– Каждую субботу.

– М-м-м. И что ты с этим делаешь?

– Опохмеляюсь.

Бинго! Решение всех недугов найдено. Опохмел – и ты снова на своем месте. Но не тут-то было. Может быть, и стоило в тот момент бахнуть чего-то восьмипроцентного, но ладошки потели, а в голове мысли собирались на консилиум.

– Лёш?

– М?

– А как люди сходят с ума?

– Обычно незаметно.

– То есть теоретически я могу уже сойти с дистанции?

– Ты слишком нормальная, чтобы быть ненормальной.

– И после всего, что было сегодня, тебе правда так кажется?

– Это твое обычное поведение в этой среде обитания. Мне хочется так думать.

– И мне хочется, Лёш.

Очередь двигалась медленно, под ногами шуршал гравий, в голове шла планерка, где мысли без остановки перебивали друг друга, как на программе Соловьева, и что-то утверждали, утверждали, а шеф-редактор всё никак не говорил свое «утверждено!».

– Я билет вчера купил на концерт «Крыльев», – вдруг словами обернул меня к концу очереди, где стояла толпа мальчишек с гитарами.

– Билет! А вдруг всё дело в билете? – на планерке мысли вдруг замерли.

– В каком билете? В этом билете? – достал он из рюкзака белый в черные линии.

– Нет, в билете в Брянск, который я так и не отменила.

– Зачем тебе билет в Брянск, когда ты дома? – насторожился.

– Наверное, билет надо сдать?!

– Маш, вообще не смешно, – а тут уже поплохело и Фролову.

– Я всё поняла! Я купила билет, и он перенес меня в прошлое, понимаешь?

В голове шеф-ред озвучил: «Расходимся, она всё поняла!»

– Может, меня надо испугать? Или ударить? Нет, ударять не надо, били уже сегодня.

– Я что, буду ждать вас? – недовольная продавец уставилась на меня со своих метр за семьдесят.

– Ей кофе, – Лёшка протянул ценную бумажку даме за прилавком. – Ты что нюхаешь такое, что тебя так плющит?

На мгновение я потеряла равновесие, и сердце забилось быстрее. Аритмия настигла и здесь. Воздух перестал поступать в легкие. Панические атаки я узнавала по первым неглубоким вдохам.

– Потряси меня! – простонала.

– Что, блин?

– Тряси меня, говорю!

Лёшка схватил за плечи и вздернул меня слегка, чтобы в себя пришла. Но не пришла, осталась на месте, зато привлекла внимание.

– Эй, ты че делаешь? – крикнул с конца очереди один из тех, у кого гитара была наперевес.

– Она сама попросила! – отшатнулся Фролов.

– Я тебе сейчас шею сломаю, – два метра до идеальной улыбки подходили широкими шагами Гуливера.

– Я сама! – остановила его ладонью. – Мне надо понять, что со мной.

– Демидова, ты кукухой совсем поехала, забирай свой кофе и поезжай-ка домой спать.

– Да. Ты иди, я тут сама.

Лёшка развернулся и уверенным шагом пошел в сторону светофора, не оборачиваясь.

– С тобой всё нормально? – спросил высоченный парень с гитарой наперевес.

– Да-да, уже всё хорошо. Жарко просто, – отмахивалась, как от мошек, от парня.

– Ты это…

– А я тебя знаю, – врезалось в голову куском оборванной пленки, когда я посмотрела в мутные глаза парня.

– А я нет, – улыбнулся кошачьей улыбкой парнишка.

– Увидимся еще, если у меня не выйдет сбежать из этого всего.

Развернулась быстренько и пошла в обратную сторону, к университету, чтобы поскорее спрятаться от людей, пыльной дороги, шумных машин и запахов. Между ребер бесилось сердце из-за временной тахикардии, дыхание сбивалось на урывки, хотелось то ли плакать, то ли смеяться.