— Я недавно пришла к мысли, что мы…может быть, уже опоздали, — первой заговаривает А-Ли, старательно пряча взгляд. А-Цин не нужно смотреть в её светлые глаза, чтобы понять их выражение искреннего разочарования в себе и некой скорби, — если мы и сможем что-либо изменить, то совсем немногое, верно? Аннигиляция солнца, восстание твоего ордена — всë это случится, верно? Мы не сможем вмешаться в это. Если я хотя бы юная заклинательница, к чьему мнению не обязаны прислушиваться, ты — целительница, а целители стоят вне вражды кланов, верно?
— Наша задача — спасать людские жизни. Друг, враг, неприятель — это не нам решать, — Вэнь Цин цитирует слова своей бабушки, и они навевают ту ещё ностальгию, когда маленькой А-Цин пытались вдолбить в голову основы целительства, главные законы целительства, а вдобавок ко всему — знания определенных лекарств и метод их приготовления. Девушка смутно помнила ещё ту жизнь, когда она мучилась, запоминая это всё.
А-Ли грустно усмехается, кладя подбородок на колени и прижимая ноги к себе. Распущенные волосы треплет ветер, взгляд, бездумно смотрящий вперед, не выражает практически ничего, словно его недавно что-то опустошило. Целительница невольно сравнивает Яньли с человеком, у которого выпили довольно много крови и всё-таки оставили жить, но какой ценой. Так выглядит её настоящая личность, а не та, которая всегда улыбается, даже распадаясь на кусочки при малейшем напоминании на прошлом.
Маски когда-то же снимают. И сейчас, разговаривая тет-а-тет, решая действительно важные вопросы, можно позволить единственной подруге увидеть свою истинную личность, а не ту фальшиво-прекрасную, выдуманную для других. Так думает Цзян Яньли, более того, она твердо уверена в том, что её позиция правильная.
— Несмотря на это, тебя всë равно убили за то, что ты принадлежала своему ордену, — горько усмехается она, уже не заботясь о том, что может задеть чувства.
А-Цин не обижается. Обижаться на А-Ли — это что-то противоестественное, неправильное. Истина смягчит падение, она сделает немного больно, зато, вкупе с реализмом, им обеим присущим, позволит и дальше обдумывать дальнейшие действия. Не просто так они же здесь встретились.
— Самая нелепая смерть, я думаю, — девушка явно даёт понять, что не обиделась, — и всё же, умереть второй раз только за принадлежность ордену Ци Шань Вэнь, оставаться ему верной до самого конца, пожалуй, было самым лучшим вариантом. Если понадобится, я умру хоть сто раз такой смертью.
— Не надо планировать смерть, — более твердо говорит А-Ли, теперь глядя собеседнице в глаза, надеясь, что та прочтёт её взгляд, — нам же не просто так дали второй шанс. А-Цин, давай попытаемся не умереть хоть в этот раз, хорошо?
Целительница с готовностью кивает. Действительно, умирать в её планы никак не входило. Она многое не успела сделать. Но собственная жизнь на фоне основной цели, которой является недопущение убийства брата, выглядит блеклым пятном. Если понадобится, А-Цин умрёт за него, но не отойдет от своего плана.
— Я только за. А-Ли, как думаешь, — теперь уже её очередь говорить, — если главе ордена и его наследнику не стоит выкрасть меня, когда я уже буду замужем и в Гу Су, есть ли смысл им убивать меня? Или нападать на тот же орден Гу Су Лань?
— Твоя жизнь в такой ситуации вряд ли окажется в опасности, — Яньли резко осматривается, чувствует себя почему-то неуютно, словно рядом с ними кто-то есть, и этот кто-то ходит за ними по пятам. В итоге девушка всего лишь понижает голос, и А-Цин приходится наклониться, чтобы его расслышать, — эта война надолго затянется, а ты — способная целительница, да ещё и благодаря тебе им выдастся замечательная возможность плюс-минус укрепить отношения с Гу Су Лань. Нет, тебя вряд ли убьют. Держать в заложниках — да, но убивать — точно нет. А с чего ты пришла к таким выводам? — тут же опоминается она.
Вэнь Цин с сомнением смотрит на свою собеседницу. Стоит ли ей говорить об услышанном той ночью? Она это даже наставнице не сказала…
— Неважно. Допустим такой вариант. У них будет явное преимущество, да? — девушка задумчиво склоняет голову, и тут же на её лице появляется улыбка, — странно всё это, да? Вот мы сидим с тобой и обсуждаем будущее, а я планирую, как буду скрываться от своего же ордена. Потом жизнь поставит нас по разные стороны…
— Жизнь поставит, время залечит. Мы не должны думать о таком. Жить настоящим, как вариант. И ни на секунду не терять бдительности, — А-Ли ещё раз оборачивается, сильнее сжимая в руках меч, — мне кажется, что кто-то за нами наблюдает…
Я пройду через ночь, буду гнать все мыли прочь
И делать, что должна.
Придет восход, ну, а с ним?
Этот мир навеки станет для меня совсем другим
Комментарий к IX глава.
Я сдохла, но выжила…
За неточности простите запуталась в себе
========== X глава. ==========
Обернуться бы лентой в чужих волосах,
Плыть к тебе до рассвета, не ведая страх,
Шелком в руки родные опуститься легко —
Вспоминай мое имя, прикасайся рукой.
— Ты что-то слышала? — спрашивает А-Ли, чтобы удостовериться. Конечно, ей не может показаться. Один раз — ладно. Два раза — терпимо. Но уже всяко больше трёх — точно не совпадение.
Вэнь Цин с опаской оглядывается по сторонам. Кто-то тут был? Это плохо. Если мертвецы — еще терпимо, они пусть и представляют угрозу, но на то они и мертвецы, чтобы молчать и не выдавать их секреты! А если человек? Девушке остаётся только про себя молиться, чтобы это был какой-нибудь странствующий заклинатель, не принадлежащий ни одному из орденов, заклинатель, который понятия о них не имеет. Они обсуждают слишком важные вещи сейчас, и даже мысль о том, что кто-то может подслушать — недопустима. Целительница успокаивает себя мыслью, что никого поблизости нет, по крайней мере, она не чувствует, ничего не слышит. Цзян Яньли тоже, кажется, медленно успокаивается, оглядываясь в последний раз, чтобы удостовериться. Наверное, им показалось, и всё, что они слышали — всего лишь завывающий ветер. Уже день, а небо покрыто тучами. Остаётся надеяться только на то, что дождь обойдет их стороной.
— Поэтому мы и не можем побеседовать в чьем-нибудь ордене, — тихо произносит А-Ли, расслабляясь и опуская меч, — я понимаю, что разговоры заклинательницы и целительницы мало кого волнуют. Но мы не сможем так опасаться любого шороха! То, о чём мы говорим — слишком важно, неприемлемо для чужих ушей.
— Я понимаю, — успокаивающе говорит Вэнь Цин, положив подруге руку на плечо, — хотя, опасаться любого шороха нам придется в любом случае. Даже здесь мы не можем чувствовать себя в безопасности наверняка, конечно, риск, что здесь кто-то пройдёт, необычайно мал, и поэтому…
Она старается говорить как можно дольше и как можно непринужденно, потому что вновь слышит, как кто-то за деревьями наступает на ветку, что предательски хрустит под ногой наблюдателя. А-Ли снова вздрагивает, но не подаёт виду, продолжая этот незамысловатый диалог:
— Да… А ты пробовала суп из лотоса? Когда ещё раз поедешь в Юн Мен, я дам его тебе попробовать! Вряд ли в твоём ордене его готовят, — с небольшим азартом в глазах обещает заклинательница, и А-Цин даже думает, что это сказано ей искренне, а не для виду: за их недолгую дружбу она поняла, что Яньли может скрывать эмоции только когда захочет. Сейчас же в её словах была искренность, и это не могло не радовать.
Если то, что происходило раннее, можно было списать на порыв ветра или плод воспаленной фантазии, то сейчас негромкое «Ай!», произнесенное голосом, который Вэнь Цин узнает из тысячи, казаться простой фантастмагорией не могло. А-Ли замерла, в растерянности переводя взгляд с меча на А-Цин. Судя по застывшему выражению на лице последней, происходит действительно что-то странное. И она догадывается, почему, догадывается, кто скрывается за деревом, кого так легко могла выдать хрустнувшая ветка…
—…брат?
Вэнь Нину недавно исполнилось тринадцать, но почему-то страх не пропал с вступлением в подростковый возраст, решительности в нем тоже не прибавилось, а старшая сестра его затмевала буквально во всём. В любом случае, он, кажется, был весьма доволен таким раскладом и действительно ни капли не завидовал Вэнь Цин: понимал, как ей трудно приходится, по крайней мере, так ему казалось. Ну не могла же она ему рассказать губительную правду, тем более, если правдой было её перерождение в собственном теле, чтобы исправить прошлые ошибки и главное — защитить его. Не могла позволить узнать всё наперёд. Она жила с этим осознанием с одиннадцати лет, а может, с более раннего возраста, саморучно собирала эту правду по кусочком, воссоединяла расколовшиеся осколки истины, принимала произошедшее с ней постепенно — что с ней стало бы, обрушь на неё кто-то другой ушат с ледяной водой, где плескалась вся правда? Да и причем сразу, с непривычки?
