Кирилл на весь магазин громко поприветствовал ненужных зрительниц:

– Воровкам на доверии мой пламенный привет! Что, девки, памперсы хоть напялили на себя, а то оконфузитесь от смеха?

– Лизка, твой Ромео пришел! Сейчас травиться перед тобой будет. Хотя, по-видимому, первую дозу уже принял на улице, – почти хором загалдели они.

Лиза вышла из кладовой и молча стала поправлять коробки с чаем на стеллажах. Кирилл подошел к прилавку и, упершись обеими руками о столешницу, уставился в ее спину. Тактику поведения с бабами он знал, как никто лучше, – первым произносить слово нельзя. Последует хорошо подготовленный контрудар, причем под хохот трепетно ожидавших этого ее подруг. Лиза минуту копошилась с чаем, затем унесла несколько коробочек в подсобку, наверное для того, чтобы сцедить немного яда из клыков. Вернулась минут через пять и застала своего «врага» мирно беседующим с соседкой Ольгой. Достав журнал записей товара, Лиза шипящим голоском спросила, обращаясь в пустоту:

– Чего приперся? Нинку замуж отдал, а Натаха пинка крученого тебе залепила? К Лизоньке-дурочке опять вернуться надумал?

Раздался звонкий групповой девичий смех. Кирилл мысленно решил:

«Вот, теперь можно включать нашкодившего теленочка и обещать ей что угодно».

Резко подбежав к Лизе, он состроил свою самую жалостливую и в меру привлекательную маску на лице. С трепетом взяв ее за руку, робко промямлил:

– Лизунь, прости! Тяжело мне без тебя, как будто бы кислорода не хватает.

Ему необходимо было играть и врать, хотя по глазам своей подруги хорошо понял, что она его уже простила и сама скучала по нему. Все-таки как мужик для постели он был достойным и умелым объектом. Другого такого она вряд ли себе еще найдет. В магазине наступила гробовая тишина, все жаждущие мести разведенки ждали сурового и окончательного приговора. Лиза же, небрежно бросив ему ключи от своей хаты, тихо, но с гонором сказала:

– Иди домой и жди меня после работы.

Развернулась на каблучках и ушла в кладовую, наверное, вволю наплакаться от своей несчастной и одинокой жизни. В зале раздался разочарованный общий выдох, и Кирилл, как сквозь строй, выскочил на улицу. Там он мигом сбросил с себя роль провинившегося кота и, стукнув себя кулаком в грудь, весело направился в пивнушку. Было совершенно необходимо добавить немного допинга после перенесенного им унижения. Лизочка ему очень нравилась, и ему было хорошо с ней, но то, что не любил ее, знал точно. В местной забегаловке, стоя за столиком с парой кружек пива, он жестко и отчаянно доказывал своим собратьям этого прокуренного заведения, что бабы совершенно правы: все настоящие мужики – сволочи:

– Верить нам нельзя ни при каких обстоятельствах, так как мы не являемся хозяевами своих вожделений. Одно из двух: или ты полноценный мэн, со звериными инстинктами и рефлексами, или импотент – философ, скрывающий свое сексуальное бессилие. Третьего не дано.

Перекрикивая общий гул и стуча воблой по столу, он доносил свою непрошибаемую теорию до умов уже достаточно потасканной аудитории. Сегодня, в предвкушении бурной ночи, Кирилл был восхитителен и в творческом ударе.

Когда Лиза вернулась домой, то он встретил ее во дворе, где усердно пропалывал грядки с цветами мотыжкой. Поигрывая своими солидными мускулами, он озорно доложил ей:

– Принимай работу, хозяюшка, весь двор отутюжил и всех паразитов вывел. Думаю, что заслужил твоего благосклонного взгляда и нежного прикосновения.

Лиза рассмеялась, а опытнейший Кирилл Сергеевич, бросив инструмент в сторону, в два шага подскочил к ней. Схватив ее, как пушинку, на руки, закружил с поцелуями. Она визжала и обзывала его животным, у которого все мозги находятся ниже пояса. Он полностью с ней соглашался. Эта ночь для них стала самой страстной и молодой. Кирилл отдавал все свои силы, реабилитируясь перед ней, а она получала немыслимое удовольствие. Хорошо, что дети снова были у бабушки, а то бы вызвали полицию. Выйдя во двор после ударной стахановской работы, Кирилл потянулся на луну и тихо сказал себе с улыбкой:

– Да! Три дня как с руля, я точно не встречусь с отцом Сергием. Если уж каяться, то нужно добрать грехов до кучи. Лизка не Натаха – пока всего не выдоит меня, от себя не отпустит. Жениться на ней – это значит подписать себе смертный приговор.

Ему было хорошо. Мокрая травка приятно освежала и щекотала босые ступни. А прохладный летни ночной ветерок ласкал спину и грудь, создавая ощущение, приближенно похожее на райское. Возвращаться в постель и будить Лизку смысла никакого не было. Ее сейчас хоть хватай за ногу и таскай до утра по улицам города, реакции не последует. Умотал он ее мастерски, однако и сам был в силах только лишь выкурить сигаретку.

– О каком счастье и чувстве идет речь? Что еще нужно человеку? Чего он такой неугомонный, все ищет чего-то и недоволен вечно, – продолжал рассуждать он. – Ну, понятно мне, что все заканчивается и приедается, даже офигенная мисс Вселенная через месяц станет привычной и обыденной. Но это же все так нормально. Может, у меня вся эта канитель в башке сама пройдет, без хирургического вмешательства? А если не пройдет, а, наоборот, в такое болото затащит? Знаю я такие случаи, когда вроде все есть: и деньги, и семья прекрасная, работа классная, а он бац – и уже на табуретке стоит с веревкой и мылом в руках. В чем фишка-то? Не уверен, что кто-либо знает об этом все. Вон Фрейд доказывал, что счастье в сексуальном удовлетворении, Омар Хайям говорил, что истина в вине. Кому верить-то в наше лживое время?

Кирилл выбросил окурок, сплюнул и пошел спать. Видимо, завтра снова в бой, нужно восстановиться. Пусть теперь Лизка тащит из магазина сметану килограммами и пиво, другого средства нет. Когда он проснулся от предательски светящего луча солнца в глаза, то его ненасытной уже не было. Приятно потянувшись так, что хрустнули позвонки, Кирилл облегченно вздохнул, глядя на пустую подушку рядом с ним. Он неохотно поднялся и автоматически побрел на кухню, во рту сушило, как в начисто прогоревшей печке. С радостным возгласом «Вау» увидел богато накрытый стол. Видимо, Лиза, хорошо понимая его физические потери, вытащила и аккуратно разложила по тарелочкам практически полхолодильника продуктов. Кирилл, бегом и с песней «Капитан улыбнитесь», заскочил в ванную комнату, наскоро умылся и с жадностью стал восстанавливать свой энергетический запас. Придавленная ножом, на столе лежала от нее записка:

– Не вздумай смываться, кобелина! Долги твои тяжкие, отработал ты лишь десятую часть. Вечером буду принимать экзамены, так что не удивляйся, если я приду после работы с указкой и с журналом для отметок. Целую тебя! Твой самый страшный кошмар.

Кирилл чуть не подавился, дочитав послание до конца. Он смачно выругался и, показав в окно неприличный жест руками, громко возмутился:

– Ну, что я говорил? Теперь она на коне и будет измываться надо мной с особым извращением. Черт с рогами, а не баба! Ладно, подруга, пока Семеныч в запое, я потружусь здесь. Но запомни, сучка, как только остынешь от ссоры, то будешь танцевать краковяк уже для меня. Власть – она женщина переменчивая: у кого сила, тому и глазки строит. Мне то что, я не жадный, только попробуй кормить плохо, сделаю тебе причесон с начесом.

Хорошенько подкрепившись Лизкиными харчами так, что дышать стало тяжело, Кирилл свалился в кровать и снова заснул. Разбудил его ужасный кошмар, от которого он подскочил как ужаленный и, истекая холодным потом, стал самодеятельно молиться:

– Боженька! Прости ты меня, дурака блудливого! Даю тебе честное слово, что брошу грешить, только вот с долгами разделаюсь и все! Баста! Я же ничего не понимаю, где белые, а где красные. Ты бы помог мне, а то боюсь, не смогу сам отказаться от баб и водки. А курить, клянусь, брошу через месяц. – Немного отдышавшись, стоя на коленях, он огляделся осторожно вокруг себя и прошептал заикаясь: – Ни хрена себе, как меня отметелили и погоняли по чертовым болотам, словно прокаженного. Руки вон трясутся от страха и сердце, как пулеметная очередь, по вискам лупит! Пока Лизка на работе, сбегаю к отцу Сергию, расскажу ему, может, совет даст какой-либо? А то вечером не боец я, опозорюсь, как пить дать опозорюсь.